Лучшие классические детективы в одном томе (сборник) - Артур Дойл

– Что же именно? – спросила она.

– Тон доказывает, что вы говорите о вашем будущем муже так, словно вы не совсем уверены в искренности его чувства. Есть у вас какие-нибудь основания сомневаться в нем?

Удивительная проницательность помогла ей сразу подметить перемену в моем голосе при этом вопросе – перемену, показавшую ей, что в этом разговоре я преследую какую-то свою цель. Она остановилась, выдернула свою руку из моей и пристально посмотрела на меня.

– Мистер Брефф, – сказала она, – вы хотите мне что-то сообщить о Годфри Эблуайте? Говорите.

Я знал ее настолько, что, не колеблясь, рассказал ей все.

Она опять взяла меня под руку и медленно пошла дальше. Я чувствовал, как рука ее машинально все крепче и крепче сжимает мою руку, и видел, как по мере моих слов сама она становится все бледнее и бледнее. Когда я кончил, она долго хранила молчание. Слегка потупив голову, она шла возле меня, не сознавая моего присутствия, поглощенная своими мыслями. Я не пытался ее отвлекать от них. Мое знание ее натуры подсказывало мне, как в других таких же случаях, что ей надо дать время прийти в себя.

Мы прошли около мили, прежде чем Рэчел очнулась от задумчивости. Она вдруг взглянула на меня со слабым проблеском прежней счастливой улыбки – улыбки, самой неотразимой из всех, какие я видел на женском лице.

– Я уже многим обязана вашей доброте, – сказала она, – а теперь чувствую себя гораздо более обязанной вам, чем прежде. Если вы услышите, вернувшись в Лондон, разговоры о моем замужестве, тотчас же опровергайте их от моего имени.

– Вы решили порвать с вашим женихом? – спросил я.

– Можете ли вы сомневаться в этом, – гордо возразила она, – после того, что сказали мне?

– Милая мисс Рэчел, вы очень молоды, и, может быть, вам будет гораздо труднее выйти из этого положения, нежели вы ожидаете. Нет ли у вас кого-нибудь – я имею в виду даму, – с кем вы могли бы посоветоваться?

– Нет.

Я был огорчен, я был очень огорчен, услышав это. Так молода и так стойко переносит все! Желание помочь ей победило во мне сознание неловкости, которую я мог бы почувствовать при подобных обстоятельствах, и я высказал ей мысли, пришедшие мне в голову под влиянием минуты. В моей жизни мне приходилось давать советы бесчисленному множеству клиентов и справляться с чрезвычайно щекотливыми обстоятельствами. Но это был первый случай, когда я должен был советовать молодой девушке, как освободиться от слова, данного жениху. Совет, поданный мной, вкратце был таков: сказать мистеру Годфри Эблуайту – разумеется, наедине, – что ей стала достоверно известна корыстная цель его сватовства к ней, что брак их после этого стал просто невозможен, и она предлагает ему на выбор: обеспечить себе ее молчание, согласившись на разрыв помолвки, или иначе она будет вынуждена разгласить истинную причину разрыва. В случае же, если он вздумает защищаться или опровергать факты, она должна была направить его ко мне.

Мисс Вериндер внимательно выслушала меня. Потом очень мило поблагодарила за совет, но заметила, что ей невозможно последовать ему.

– Могу я спросить, – сказал я, – почему?

Она, видимо, колебалась, а потом, с своей стороны, задала мне вопрос.

– Что, если бы вас попросили высказать мнение о поведении мистера Годфри Эблуайта? – сказала она.

– Да?

– Как бы вы назвали его?

– Я назвал бы его поведением низкого обманщика.

– Мистер Брефф, я верила этому человеку. Я обещала стать женой этого человека. Как могу я сказать ему, что он низок, что он обманул меня, как могу я обесславить его в глазах света после этого? Я уронила себя в собственном своем мнении, думая о нем как о будущем муже. Сказать ему сейчас то, что вы советуете, значит сознаться перед ним в собственном унижении. Я не могу этого сделать! Стыд не будет иметь никакого значения для него. Но этот стыд будет нестерпим для меня.

Тут обнаружилась еще одна из замечательных особенностей ее характера. Крайнее отвращение ко всему низменному заставляло ее забыть, что ей следует подумать о себе, поставило ее в фальшивое положение и могло скомпрометировать во мнении всех друзей. До этого я немного сомневался, приличен ли данный мной совет, но после ее слов я уверился, что это самый лучший совет в ее положении, и без всяких колебаний стал опять уговаривать ее последовать ему. Она только покачала головой и опять повторила свои доводы.

– Но, дорогая мисс Рэчел, – возразил я, – невозможно объявить ему о разрыве, не приводя для этого никаких резонов!

– Я скажу, что еще раз все обдумала и нашла, что для нас обоих лучше расстаться.

– И ничего, кроме этого?

– Ничего.

– Подумали вы, что он может сказать со своей стороны?

– Он может сказать, что ему угодно.

Когда я оставил в этот день Рэчел, я испытывал к ней самые противоречивые чувства. Она была упряма, она была не права. Она была интересна, она была удивительна, она была достойна глубокого сожаления. Я взял с нее обещание написать мне, как только у нее будет что сообщить, и вернулся в Лондон в чрезвычайно тревожном состоянии духа.

В вечер моего возвращения, когда еще не могло прийти обещанное письмо, мистер Эблуайт-старший нанес мне неожиданный визит, чтобы сообщить, что мистер Годфри получил отказ и принял его – в этот же самый день.

С моей точки зрения, простой факт, заключавшийся в этих последних словах, объяснял причину согласия мистера Годфри Эблуайта так же ясно, как если б он признался в ней сам: ему нужна была большая сумма денег, и нужна к известному сроку. Доход Рэчел мог помочь во всем другом, но не в этом, и вот почему Рэчел освободилась от него, не встретив ни малейшего сопротивления с его стороны. Если мне скажут, что это простое предположение, я спрошу, в свою очередь, какое другое предположение объяснит, почему он отказался от брака, который доставил бы ему богатство на всю остальную жизнь?

Радость, испытанная мной при таком счастливом обороте дела, омрачилась тем, что произошло во время моего дальнейшего разговора со стариком Эблуайтом.

Он приехал, разумеется, узнать, не могу ли я объяснить ему странный поступок мисс Вериндер. Бесполезно говорить, что я никак не мог доставить ему нужных сведений. Досада, которую я возбудил в нем, и раздражение, вызванное недавним свиданием с сыном, заставили мистера Эблуайта потерять самообладание. И лицо его, и слова убедили меня, что мисс Вериндер нечего ждать от него милосердия, когда он приедет к ней в Брайтон на следующий день.

Я провел тревожную ночь, соображая, что́ мне теперь делать. Чем кончились эти размышления и как они оправдали мое недоверие к старшему мистеру Эблуайту, уже рассказано (насколько мне известно) в надлежащем месте этой добродетельной особой, мисс Клак. Мне остается только добавить к ее рассказу, что мисс Вериндер нашла спокойствие и отдых, в которых она, бедняжка, сильно нуждалась, в моем доме в Гэмпстеде. Она сделала нам честь, остановившись у нас погостить продолжительное время. Жена моя и дочери были ею очарованы, а когда душеприказчики избрали нового опекуна, я почувствовал искреннюю гордость и удовольствие при мысли, что моя гостья и мое семейство расстались добрыми друзьями.

Глава II

Теперь мне остается сообщить те дополнительные сведения, какие мне известны о Лунном камне или, говоря правильнее, о плане, который составили индусы, чтобы его похитить. То немногое, что остается мне сказать (кажется, я уже говорил об этом), все-таки довольно важно по своему примечательному отношению к событиям, ожидающим нас впереди.

Через неделю или дней десять после того, как мисс Вериндер оставила нас, один из клерков вошел в мой кабинет с карточкой в руке и сообщил мне, что внизу ждет какой-то господин, желающий со мною говорить.

Я взглянул на карточку. Там стояла иностранная фамилия, уже ускользнувшая из моей памяти. Под фамилией были написаны по-английски слова, которые я запомнил очень хорошо: «По рекомендации мистера Септимуса Люкера».

Дерзость такого человека, как мистер Люкер, осмелившегося рекомендовать кого-то мне, до того удивила меня, что я с минуту сидел молча, спрашивая себя, не обманули ли меня мои глаза. Клерк, заметив мое удивление, счел нужным поделиться со мной результатом своих собственных наблюдений над иностранцем, ожидавшим внизу:

– Это человек замечательной наружности, сэр: такой смуглый, что все мы в конторе приняли его за индуса или кого-нибудь в этом же роде.

Мысленно связав мнение клерка с обидной для меня строчкой на карточке, которую я держал в руке, я тотчас подумал, что рекомендация мистера Люкера и посещение иностранца относятся к Лунному камню. К удивлению моего клерка, я решился немедленно принять господина, ждавшего внизу.