День «Б» - Вячеслав Бондаренко

— Что вы намерены делать теперь?

— Спешить, святой отец. — Латушку разрывали ярость и отчаяние, но он сумел выжать из себя улыбку. — Спешить… Простите, что все… так получилось. Вернее, не получилось…

Сухие губы священника дрогнули. Снаружи храма нарастал шум толпы.

— А вы останетесь здесь и будете нести слово Божье в безбожной стране? — спросил Латушка, заканчивая переодеваться. Теперь на нем был наряд типичного белорусского крестьянина.

— Я верю, что рано или поздно все ее жители откроют для себя истинную веру и придут в лоно Рима, — сдержанно отозвался ксёндз и, увидев, что Латушка закончил переодеваться, кивнул: — Пойдемте.

— Куда? — настороженно поинтересовался Латушка.

— Пойдемте, пойдемте.

Они пересекли пустынный, тихий костёл и подошли к запертому изнутри главному входу. За дверью слушался сдержанный гул толпы.

— Идите, — кивнул священник, возясь с заржавевшими запорами на створках дверей. — Они ждут вас.

— Кто? — растерянно спросил Латушка.

— Ваши соотечественники. Ваши подданные. Это ведь их ликование вы хотели увидеть?..

— Но ведь… святой отец, вы же обещали предоставить мне укрытие! — У Латушки мгновенно пересохло в горле.

Священник на мгновение распрямился, его глаза недобро блеснули.

— Я ничего вам не обещал. Я сказал, что сделаю для вас все, что могу. Вы же переоделись в костёле, верно?.. Больше я не считаю себя связанным с вами никакими обязательствами. Вы обманули Святой Престол, а такое не прощается никому…

Ксёндз снова склонился к запорам, загремел железом. Латушку захлестнула злоба. Рука его стиснула в кармане рукоятку пистолета.

— Пся крев! — процедил он по-польски, вскидывая оружие. Выстрел в упор на куски разнес голову ксёндза.

Услышавшая выстрел толпа заревела. Старинные двери костёла дрогнули перед ее напором.

— Ксёндза убили! — раздались взволнованные, гневные голоса.

— А ну-ка дружно!..

Тяжелые створки сорвались с петель, и Латушка оказался один на один перед разъяренной толпой прихожан храма. Кто-то в отчаянии бросился к окровавленному телу священника, но большинство с ненавистью уставилось на Латушку. Он словно увидел себя со стороны: затравленного, жалкого, в дурацкой крестьянской одежде, забрызганной чужой кровью, с «Парабеллумом» в руках…

— Бей гада! — истерически выкрикнул молодой горбун, сжимая огромные кулачищи.

— Не в храме! Не в храме! — завизжала седая старуха по-польски. — Не оскверняйте костёл! Вытащите его на площадь!..

Латушка что-то хотел сказать всем этим людям и даже раскрыл рот, но тут же понял, что надо не говорить, а действовать. Прежде чем несколько молодых католиков кинулись на него и скрутили ему руки, он успел сунуть ствол пистолета в рот и нажать на спуск…

А на площадь уже въезжал, грозно рыча мотором, немецкий полугусеничный бронетранспортер.

— Разойтись! Разойтись! — хрипло выкрикивал стоящий на броне фельдфебель. — Разойтись, мерзавцы! Кто разрешил собраться в центре города?!.

Но впервые на его крики никто не обращал внимания. Толпа гудела грозно и возбужденно.

Стюарт Мензис раздраженным голосом заказал себе еще один кофе. День 2 июля проходил для него в высшей степени нервно. Каждые десять минут шеф британской разведки лично звонил в отдел связи, интересуясь, не поступало ли сообщений, касающихся ситуации в Белоруссии.

— Но, сэр, вы же сами приказали немедленно сообщить вам, если такие сообщения будут, — попробовал было возразить начальник отдела после пятого такого звонка.

— И что? — взревел Мензис, чувствуя, что ему изменяет выдержка. — Поэтому я, черт побери, не могу звонить вам и спрашивать, как идут дела?

— Разумеется, сэр, — покорно отозвался полковник. — Прошу прощения, сэр…

— А информация из открытых источников?

— Если бы минская радиостанция передала что-то важное, немцы среагировали бы немедленно. Но они молчат.

— Ясно, — буркнул Мензис и, брякнув трубку на рычаг, принялся мерить нервными шагами кабинет на четвертом этаже Бродвей-билдинга. «Ожидание становится пыткой», — думал он.

В седьмом часу вечера он позвонил Черчиллю.

— Почему так поздно? — спросил премьер-министр Великобритании у шефа МИ-6. — Я жду вашего звонка целый день…

— Докладываю, сэр, — невероятным усилием воли взяв себя в руки, заговорил Мензис. — Я не беспокоил вас, так как новостей не было. Сегодня, второго июля, Латушка не выходил в радиоэфир с заявлением о независимости Белоруссии.

— Это точно? — тяжело, с усилием поинтересовался Черчилль.

— Абсолютно, сэр.

— Возможно, помехи в работе тамошней радиостанции?

— Никаких. Наши агенты в Польше, Литве и Латвии слушают ее передачи. Радиостанция по-прежнему в руках немцев.

— А русские?

— Русские танки, как мы и предполагали, вошли на окраины Минска и ведут бои с нацистами. Однако взять город с ходу им не удалось. Немцы сильно укрепили центр. Думаю, что бои будут продолжаться до конца следующего дня…

— То есть еще на протяжении завтрашнего дня Минск будет неподконтролен русским? — уточнил Черчилль.

— Рискну утверждать, что да.

Несколько мгновений премьер-министр молчал.

— Завтра я жду вашего звонка, Стюарт. С хорошими новостями.

В тот самый момент, когда механик-водитель СУ-85, подчиняясь приказу своего командира, взвалил Владимира Соколова на плечи и вместе с ним начал выбираться из горящей машины, капитан снова потерял сознание от боли. Джим Кэббот же в сознание не приходил уже давно. Так что каким именно образом оба оказались в расположении советских войск, для обоих так и осталось неизвестным.

На самом же деле жизни им спасли в равной степени как мужество танкистов, преодолевших с ранеными сто смертельных метров, разделявших немецкие и советские позиции, так и внезапный огневой налет на замаскированную батарею. Губительный огонь вызвал среди немцев самую настоящую панику. Воспользовавшись ею, танкисты без потерь смогли попасть в расположение своих, а уж преодолеть реку им помогли пехотинцы, удерживавшие небольшой плацдарм на левом берегу…

Первый же военный врач, увидевший Соколова и Кэббота, железным голосом приказал:

— Немедленно в госпиталь и на стол! Все остальное — потом!..

Ближайший полевой госпиталь был развернут на окраине Минска, где уже прочно закрепились советские войска. Там и были сделаны первые операции Владимиру и Джиму. А потом их отправили на самолете в Москву, в Центральный клинический госпиталь Красной Армии.