Телесные повреждения - Маргарет Этвуд

В три часа Ренни после некоторых колебаний позвонила Дэниэлу на работу, рассчитав, что в это время ему больше негде находится. Она оставила медсестре номер своего телефона, попросив передать, чтобы доктор ей сразу перезвонил, как только появится, ибо дело не терпит отлагательств. Никогда прежде Ренни не поступала подобным образом. Она отдавала себе отчет, что это грешно, но мысли о Дэниэле привели ее в такое состояние, что соображения морали отступили на задний план. У Дэниэла были такие ухоженные ногти, холеные руки, такие розовые уши; он такой замечательный.

Он перезвонил через пятнадцать минут, и Ренни разыграла целый спектакль, вызвав у собеседника опасения, что она находится на грани самоубийства. То есть, конечно, прямо об этом не было сказано ни слова, это было бы слишком, она боялась переиграть. Ренни знала наверняка, что единственный способ, которым она может заманить Дэниэла к себе — это предоставить ему возможность ее спасать, бежать на выручку. По этому поводу она вполне натурально всплакнула. Ей хотелось, чтобы Дэниэл держал ее за руку, гладил по спине, утешал, говорил хорошие слова, был рядом. У него это так хорошо получалось, он будто создан для этого. Ренни не рассчитывала на большее. Она оделась, застелила постель, почистила зубы, причесалась, она будет хорошей девочкой, хотя бы с виду. Когда Дэниэл войдет, он, несомненно, заметит ее старания, похвалит и одарит золотой звездой.

Раздался стук в дверь, Ренни пошла открывать, на пороге стоял Дэниэл. Таким она его не видела никогда, он был на себя не похож. Гнев, страх, и что-то еще, но не желание. Видимо, Ренни зашла слишком далеко в своей игре.

— Никогда больше так не делай, — были его слова, единственные за все время, что они провели вместе.

Ренни надеялась, что он понял, ее состояние. Как бы не так.

Спустя некоторое время Ренни лежала на кое-как прибранной постели, а Дэниэл надевал ботинки. Ей было видна его склоненная голова, в профиль. Как оказалось, не она нуждалась в нем, а он в ней, — она не могла в это поверить, а поверив, — не могла простить. Она вовсе не этого ждала, он не оправдал ее надежд. Это она, она бедная-маленькая нуждается в жалости и утешении, но никак не наоборот. Дэниэл в результате начал стыдиться самого себя, и это добило ее окончательно. Он сам пришел за утешением, отдыхом, пришел «свободы глотнуть», даром, что в отпуске давно не был. Он нуждался в релаксе, хотел расслабиться. Она чувствовала себя соломинкой, за нее ухватились, она чувствовала, что идет ко дну, она чувствовала себя изнасилованной.

Тупик. Приехали. Что ж надо привыкать.

После того, как волна страсти откатывает, Ренни обмотавшись полотенцем, выходит на кухню. Золотисто-песочного цвета ящерица с огромным немигающими черными бусинками глаз охотится на муравьев, гуськом пробирающихся к шкафу, где хранится сироп. Ренни съедает три кусочка хлеба, намазанных джемом, запивает их молоком. Поль говорит, что местные думают, раз на пакете написано Long Live, значит, чем больше молока выпьешь, тем дольше проживешь.

Она идет обратно в спальню, переступает через разбросанные на полу одежды. Поль лежит, запрокинув руки за голову, раскинув ноги, уставившись в потолок. Ренни забирается под москитный полог, и сворачивается в клубочек, как в гнездышке. Она дотрагивается языком до его впадинки на животе, она влажная и соленая на вкус. Ренни ласково проводит рукой по его телу. Поль жмурится от удовольствия, легкая улыбка трогает его губы. Завитки волос на груди совсем седые, но Ренни приятно это свидетельство прожитых лет: в конце концов людям свойственно стареть, становиться старше, изменяться, «обветриваться». Не так чтобы до полного разрушения, а немного, в самый раз. Это прошлое, его прошлое оставило на Поле свои следы.

Ренни не терпится расспросить его о жене. Нет никаких сомнений в том, что это жена, за это говорит и дом, и лужайка, и спортивное платье; увиденная на фото женщина просто не может быть никем другим. Но Ренни неловко признаваться, что она рылась в его ящиках.

— Ты был когда-нибудь женат?

— Был. — Поль не проявляет желания распространяться на эту тему, но Ренни продолжает задавать вопросы.

— И что же произошло? Вы развелись?

Поль улыбается.

— Ей не нравилось, как я живу. Она говорила, что испытывает постоянную неуверенность в завтрашнем дне. И дело не в деньгах. После Ближнего Востока я пытался зажить спокойной жизнью, остепениться, но после того, как изо день в день живешь, не зная, откуда тебя достанет пуля, которая разнесет на куски, растительное существование не по тебе, жизнь кажется искусственной, скудной, одним словом — болото. Я даже не потрудился подготовить машину к зиме, не говоря уж обо всем остальном, и все такое прочее. Даже дети меня не очень трогали.

— Да ты опасный человек. Поэтому ты и связался с наркотиками?

Поль улыбается.

— Наверное. Да и деньги сыграли не последнюю роль. Это занятие приносит куда больший доход, чем торговля недвижимостью. По прибыльности это второй крупнейший бизнес в Штатах, первенство держит нефть.

Поль берет руку Ренни, тянет ее вниз, закрывает глаза.

— Поэтому я еще живой.

— Что тебя снится? — помедлив, спрашивает Ренни. Опасное это занятие — задавать вопросы, сразу выдает заинтересованность.

Поль медлит с ответом.

— Ничего особенного, — наконец бросает он. — Я думаю, что покончил со снами. У меня нет времени на такие вещи.

— Сны снятся всем, — возражает Ренни. — Почему мужчины никогда не хотят рассказать, что видели во сне?

Поль поворачивает голову и внимательно смотрит на Ренни. Он продолжает улыбаться, но заметно, что он слегка напрягся.

— Знаешь почему я не смог остаться в Штатах? Когда я вернулся туда, все женщины говорили примерно то же самое. Любая фраза начиналась со слов: «А почему все мужчины не…?»

Ренни почувствовала себя уязвленной.

— А что в этом плохого? Нам же интересно.

— В этом нет ничего плохого. Говорить можно все, что вздумается. Но нет такого закона, по которому я должен все это выслушивать.

Ренни продолжает ласкать Поля, но она обижена.

— Извини, что я спросила.

Поль кладет руку ей на плечо.

— Я ничего не имею против женщин. — Ренни мысленно добавляет «когда они на своем месте». — Просто когда у тебя на глазах годами умирают люди, женщины, дети, мужчины, кто от голода, кто от ран, от того, что их убивают, нельзя с интересом слушать усевшихся в кружок пышущих здоровьем баб, выясняющих, стоит или нет брить ноги.

Ренни чувствует, что ее перехитрили, поэтому благоразумно не задает больше вопросов.