Театр китового уса - Джоанна Куинн

Твоя Криста

Затемнение

Ноябрь 1939

Стекла на чердаке влажные от конденсата. Флосси вытирает их рукавом кардигана. День снаружи бессветный и нечеткий – скрытое туманом солнце напоминает болезненную полную луну, обернутую марлей и страдающую. Порывы ветра гоняют толпы листьев по лужайке, а голые ветви деревьев тянутся и машут.

Есть какая-то дерганность в ноябре, думает Флосси. Это месяц одновременно зловещий и нервный. Свежие картины октября, вся его официальная оранжевость и желтость, были испорчены и разбросаны, когда зашел ноябрь, таща за собой зиму подобно привязанным к веревке гремящим банкам.

Холодный ветер трясет окна, но в доме тихо. Дигби нет. Кристы нет. Многих слуг нет. Никаких гостей. Тарас и Хилли уплыли в Америку, а Филли с родителями в охотничьем домике в Шотландии, тогда как Перри, Леон и Миртл в Лондоне. Только Уиллоуби и Розалинда остались, но Розалинда скоро отправится в столицу, а Уиллоуби так занят, что его с тем же успехом могло и не быть. В деревню прибывают эвакуированные дети, которых расселят по местным семьям: жалкие создания с ярлыками и коробками противогазов прибыли заполнить пустые комнаты, оставленные ушедшими сыновьями и мужьями. Мистер Брюэр организует их расселение.

Флосси поворачивается обратно к чердаку, где ее утешают свет прикроватной лампы и мерцающий огонь в камине. Как бы она ни беспокоилась о пропавших сестре и брате и всем, что может принести война, часть ее все равно наслаждается ежегодным спуском в зиму: задраиваются люки; тоннель ведет к декабрю и сказочной пустоши Рождества, к ее любимому времени года. Возможно, ей не стоит думать о таких фривольностях, но не думать кажется скучно, особенно когда все кажется таким унылым. Она помнит сдержанный голос премьер-министра по радио, которым он сообщил, что они вступают в войну с Германией. Каким усталым он казался. Бедный мистер Чемберлен. Он не будет против, если она подумает о чем-то радостном.

Она опускается в кресло-качалку у огня, поджимает ноги, укрывает колени пледом и пытается представить сверкающие огни Рождества, будто это дальняя гостиница на открытой всем ветрам пустоши или маяк, видимый со штормящего моря. Пронзительное чувство, будто она рассказывает себе сказку; волшебная картина, увиденная сквозь камеру-обскуру.

Флосси часто у огня одолевает романтическая тоска. Она видит ее и в других людях: они разводят яркое пламя, затем рассаживаются подле и созерцают его с отрешенным выражением. Приятно насладиться этим чувством без вмешательств от Кристабель («И по какому поводу ты теперь хандришь?») или Дигби («Флосс, поиграй со мной в шарады»). У нее есть книга, дневник, вязание – все, что ей нужно. Можно попросить Моди принести какой-нибудь обед на подносе, чтобы не пришлось спускаться вниз. Можно сложить пазл. Можно прямо сейчас дочитать книгу до конца.

Флосси смотрит на пламя и вслушивается в тишину, которая через какое-то время становится осязаемым присутствием. Что-то, что спокойно отдыхает за пределами чердака в ожидании, когда она привыкнет к нему.

Двумя этажами ниже, в столовой, Розалинда наблюдает, как ее муж отодвигает тарелку с недоеденным обедом в угоду бокалу вина и смятого выпуска «Таймс». Она пытается придумать, что бы сказать. Это проклятье, что каждая тема для беседы теперь отягощена войной. Погода: война. Дети: война. Поместье: война. Сам Уиллоуби: почему он должен сражаться на войне. Или почему ей так важно понять, почему он должен сражаться на войне. Или почему война, на которой он должен сражаться, так невероятно сложна, что находится за пределами ее понимания. Последний аргумент ей кажется полностью приемлемым. Ее невозможно понять.

Большая часть бесед теперь заканчивается щелчком газеты, развернутой перед лицом мужа. Мужчины со своими газетами и своими войнами. С Розалиндой раньше уже это бывало. Что бы она ни делала, все счастливо продолжится без ее участия. С каким смаком они беседуют о ней, будто это тема для дискуссий, будто она не подразумевает мертвых мальчиков. Тысяч и тысяч и тысяч мертвых мальчиков, снова и снова.

– Интересно, чем занят Дигби, – говорит она.

Уиллоуби шумно переворачивает страницу.

– Подготовкой. Муштра и все такое. Она ему будет нужна. Подозреваю, что скоро его пошлют во Францию.

– С ним все будет в порядке, так ведь? Я не могла бы…

– Сколько раз, Розалинда? Мы знаем, чего требует война. Она требует мужества. Жертв.

Но почему, думает она, война должна всегда получать чего хочет?

– Уиллоуби, ты помнишь, когда Дигби был ребенком? Его ресницы?

– Посмотри на это, – говорит он, тыча в газету пальцем. – Россия вторгается в Финляндию. Ситуация в Китае отвратительная. Мир катится в варварство. У нас нет выбора.

Конечно, у них был выбор. У них всегда был выбор. Они выбирали экстравагантно и обстоятельно. Ткани, духи, столики в ресторанах. Люди ждали их выбора, восхищались их выбором.

Но ее муж продолжает говорить о непостижимых вещах: Белоруссии, Мажино, Рейхстаге. Слова с большой буквы. Слова-заголовки. Розалинда подозревает, что похожие разговоры ведутся в столовых по всей стране: жужжащий рой, беспрестанно кружащий над Британией с опасным углом наклона. Когда бы ты ни попытался отмахнуться от него, они просто разлетятся на миллион отдельных частиц и снова примут форму.

Она ждет появления слуги и, когда этого не случается, сама подливает себе вина, проливая немного на скатерть. Пятно расплывается, когда она трет его пальцем.

– Ну, дорогой, ты сам это говорил – из него сделают мужчину.

– Смешно со стороны Дигби пойти в армию. Еще более нелепо не пойти туда офицером.

– Это нелепо, да. – Розалинда отпивает вино, затем обходит стол, приближаясь к стулу возле мужа. – Хотя, ты говорил, что это выбьет из него дурь.

– То, что узнаешь, сражаясь рядом с другими мужчинами, когда живете и умираете вместе, – ничто на это не похоже, – говорит Уиллоуби.

– Пожалуйста, не говори о смерти. – Розалинда наклоняется, чтобы положить ладонь на его бедро, но его глаза не отрываются от газеты. Глаза Дигби никогда не бывают столь озабочены. Они всегда с тобой, будто видят тебя впервые. Ее милый, прекрасный мальчик. Ушел, чтобы стать солдатом. Она лихорадочно надеется, что Перри найдет ему какой-нибудь специальный пост, и чем раньше, тем лучше.

Она ждет, когда Уиллоуби заметит ее. Его лицо теперь часто вдали от нее. Она только мельком видит его профиль, тончайшие кусочки внимания.

– В конечном итоге он за это будет благодарен, – говорит Уиллоуби. – Лучшее, что случалось со мной.

– Не сомневаюсь.

– Ему нужно собраться.

– Верно.

Розалинду охватывает отчаянное чувство, что она