Коло Жизни. Бесперечь. Том второй - Елена Асеева

– Допрежь того как я решу Кентавр идти с вами или нет, – достаточно жестко молвила юница, – надо предложить сесть моему отцу, Липоксай Ягы. – Есиньку вдруг словно обожгло раздражением, единожды дыхнувшее на нее обидой за то, что дорогой ей человек все еще стоит. – Мне не нравится, что мы сидим, а отец стоит, – дополнила Есислава, и поднялась с трона.

И тотчас со своего сидалища-ложа вскочил Китоврас, и как-то беспокойно огляделся. Судя по всему, император привык, что люди пред ним всегда стоят. Однако, он минуту спустя справился с собственной растерянностью и кликнул стоящему обок створок караковому гипоцентавру в темно-зеленой безрукавке:

– Сет призови сюда Полкана и принеси, какое сидение Липоксай Ягы. Я не подумал предложить ему сесть, Господа ради, простите госпожа Есислава!

И голос Китовраса прозвучал так низко, слышимо выпрашивая у юницы прощение и ощущая собственную неразумность, что та мгновенно прекратила гневаться. Тем временем и вещун обрел свою властность, присущую ему все эти лета по статусу старшего жреца и потерянную на малость при виде столь величественного народа, их изумительного корабля, поколь… а вернее, будучи всегда недоступному разумению человеческого разума.

– Ничего, ничего Есинька, – молвил Липоксай Ягы, и спина его выровнялась, и сам он стал значимее, горделивей. – Я постою, а ты присядь, милая моя. Тебе нужно отдохнуть, а то лучше сходить с лекарем Кентавром. – Вещун на миг притих, прислушиваясь к распоряжениям, что шептал бес, а после дополнил, – да лучше сходить с лекарем… Сходить поколь мы с его имперским высочеством все обсудим.

– Нет! – не менее властно отозвалась Еси, теперь гневаясь и на отца, да узрев, как лекарь сделал значимый шаг навстречу ей и пригласительно протянул руку. – С Кентавром я не пойду. Мне это без надобности… и вообще, – юница надрывно передернула плечами, и немедля колыхнулось позадь нее свечение, точно Крушец взволновался внутри головы. – Более не желаю, чтобы меня осматривали, лечили… и тому подобное. Так и передайте, – Есинька несмотря на испуганно-взволнованные лица присутствующих, шагнула вперед. И не мешкая расступились, склонившись пред ней кмътенцы и гипоцентавры, высвобождая проход. – Так и передайте, – досказала она, направляясь к выходу из залы, – Господу Першему!

Глава тридцать первая

Есислава, похоже, взбунтовалась. И, несомненно, в том ее поддержал Крушец, оно как будучи своевольником не желал идти по начертанному пути, по выгрированным на нем и в нем Родителем кодам, всяк раз пробуя свои силы, способности. По своей сути Крушец был вольнодумцем, сущностью которая не может отрицать бытие Бога, являясь частью сего великого Творения, однако совсем тем желает мыслить и поступать лишь по ему ведомому разумению. Еси не просто покинула залу, сфероид, но, и, усевшись в карету, укатила к ладье, что въехав носом на речной брег, ожидала возвращения вещуна и его приближенных. И это несмотря на то, что следом за ней направился Кентавр обеспокоенный не только ее состоянием, но и обуявшим их обоих с Крушецом раздражением, которое, по-видимому, и проявилось в вибрации сияния отбрасываемого нимбом.

Поднявшись на ладью Есислава скрылась в своей каюте, что располагалась в ее середине, и, закрыв дверь, опустилась на плетеное покачивающееся кресло даже и не приметив ошарашенного состояния команды при виде гипоцентавров. Так как Кентавр не просто пришел следом за каретой девушки, а появился в сопровождении трех гипоцентавров также как Сет обряженных в зеленые безрукавки.

Внутри юницы все горело от возмущения, поелику ее теперь не просто утомляло, а прямо-таки возмущало это постоянное вмешательство в ее жизнь… тело… естество… и не только знахарей дарицев, не только бесиц-трясавиц, Родителя, но и днесь прибывших гипоцентавров. Точно не существовало более ее мнения, желания, хотения. Да и если говорить честно в глубине сути-мозга Еси совсем не давно, словно после последнего вмешательства и лечения бесицами-трясавицами глаза, появился непреодолимый страх по поводу собственного будущего. Иноредь и вовсе чудилось, что его… того самого будущего у нее нет. Оно, сие будущее стало истончаться еще по мере полета к Родителю и как-то единожды иссякло с возвращением. Дотоль оно явственно существовало… жило… росло в ее животе, а после того как плоть Есиньки разорвали на части и из головы вынули Крушеца грядущее окончательно испарилось. И эти ощущения, о которых юница, ни кому не говорила и даже не озвучивала самой себе ноне, впрочем, в ней властвовали, может потому как их ей посылал сам Крушец.

Покачиваясь в кресле, Есислава слышала весьма четкое цоканье копыт по палубе ладьи, фланирующего подле надстройки Кентавра, какую-то глухую, испуганную молвь обеспокоенных такой невидалью людей. Припоминалось девушке пережитое, не только полет к Родителю, но и жизнь обок манан, дарицев. Легкими толчками отзывался внутри живота растущий сыночек и нащупав его махую пяточку, сквозь ткань синего крашенного холста дубаса, сарафана где в боковые проймы вшивалось множество крупных клиньев, Еси принялась нежно ее поглаживать. Занятая тем полюбовным занятием юница и не заметила, как задремала.

Пробудилась она много позже потревоженная недовольно-разгоряченными голосами в первый миг, кажется, заполнившими всю ее каюту, где кроме кресла, да широкого ложа ничего и не было, ибо как и многое другое в Африкии ноне тут все стало небольшим. Девушка отворила поспешно глаза, и, затаив дыхание, прислушалась. Лишь погодя осмыслив, что те голоса не наполняют каюту, а звучат вспять чуть слышно… приглушенно и доносятся, судя по всему, из каюты Липоксай Ягы, что поместилась на носу. Из тех толкований явствовало, что кто-то точно глухо ворча перебирал произошедшее намедни на сфероиде гипоцентавров, перемешивая молвь негодующими словами, а то и просто гулкой бранью. Еси легохонько подалась вперед от ослона кресла и напряженно замерла, вслушиваясь в разговор, оный вроде вели зараз трое.

– Как это допустимо… как, – горячился один из голосов, в котором Есинька признала Переяра, войводу возглавлявшего все это время строительство поселений в Африкии. – Что мы дарицы… вдруг раз и стали къметинцами, какой Бог спустил нам это величание, новые устои. И почему мы предали, забыли свое величание, вековые традиции даденные нам нашим Отцом Богом Дажбой. А днесь и вовсе дошли до ужаса, сравняв имена Бога Небо и Першего. Вы, думаете вещун Липоксай Ягы, мы дарицы не приметили, как резко повернулась наша вера и в ней на равных стали славить имя Темного Бога. Я конечно, всегда, как и было заложено в наших традициях чтил имя Першего, но не позволю… не позволю говорить о нем как о Творце. Так как Темный Бог это изначальный хаос, символ разрушения и смерти. Слепая стихия зла, обладающая силой, но лишенная Мудрости, а значит неспособная к созиданию вот, что такое Перший.

– А как же тогда понимать его порождения? – послышался вопрошающий глас, в котором Есинька сразу узнала баритон Таислава. – Ведь если следовать традициям нашей веры Бог Перший произвел на свет не только демонов, бесов, но и детей: Мора, Стыня, Темряя, Вежды старших своих сынов и многих меньших которых мы величаем нечисть, нежить, бесицы-трясавицы.

– О чем это ты, Таислав? – в голосе Переяра явственно послышался звенящий металлическим уханьем гнев, он порой даже забывал от испытываемого негодования величать, как положено присутствующих в каюте. – Ты… вы говорите о тьме… о темных Богах… о зле.

– Однако, – это вставил всегда весьма тугой на мысли и тем более молвь Браниполк. И юница поняла, что в каюте вещуна беседующих не трое, а больше. – Это же все творения, создания. Значит, Бог Перший может созидать.

– Это все творения зла, разрушения, хаоса, – несогласно и уже словно прохрипел Переяр. – Это тьма которая забралась в ваши души, которая погубила Дари. – Войвода говорил торопливо, словно страшился, что его могут перебить или и вовсе заставить замолчать. – А теперь и того больше, эти гипоцентавры такие же черные, как те люди, что помогали строить наши селения тут. И которые однозначно верят не в нашего Бога Небо. Их Бог Перший, хотя они его и называют по-иному. Но у них иные обряды… те самые черные, полуголые пляски перед костром, почитание трупов, проклятия, кровавые ритуалы… Все!.. Все, что чуждо нашей светлой, солнечной вере, на что тягостно смотреть. Император гипоцентавров если вы заметили не раз во время разговора, особенно когда ее ясность покинула судно, верно по забывчивости, упоминал, восхваляя, имя Першего… Всяк раз величая его Господом… Своим видимо Господом… Господь, господин вот кем является Перший для гипоцентавров.

Переяр на малеша стих и Еси медленно поднявшись с кресла, подошла к стене, что отделяла пространство меж каютами, с тем став ближе к толкующим. Кожа на лбу под ободом, также как и нос, и подносовая ямка у нее покрылись густой испариной, або не слыша вещуна она испугалась, что гневливый Переяр с ним сделал чего-то дурное.