Как убивали Советский Союз. Выгодоприобретатели крупнейшей геополитической катастрофы XX века - Андрей Николаевич Савельев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лужков всегда строил из себя правдолюбца, не стесняющегося говорить о своем хозяйстве все до конца. Но вот данные о том, какие товары и в каких количествах потребляет средний москвич, Лужков выдать журналистам отказался.
Он прямо заявил, что не хочет обременять себя лишними обязательствами на этот счет («МП», 18.05.93). Возникает вопрос, а на каком основании тогда этот мэр занимает свой пост? Если он не желает нести ответственность за реальную ситуацию, не имеет «обратной связи» с москвичами в полной мере, то, может быть, стоит заняться чем-то другим? Например, торговать в частном киоске, подтверждая свою деловую хватку. Тем более что торговцы тех времен были опорой Лужкова, его «социальной базой». Ведь в 1992–1993 гг. торговое ворье из категории работников и чиновников переместилось в категорию собственников, а воровство и хамство стали законными правами частных владельцев 10 тысяч магазинов и нескольких десятков тысяч киосков. Это, по Лужкову, и была «рыночная реформа».
Лужков уверял, что ругался с Гайдаром по поводу антинародной политики последнего. Но не упоминал при этом, что, скорее, просто держал кукиш в кармане, пока тот был премьером и вице-премьером. Ведь Гайдар, с точки зрения Лужкова, все-таки создал Рынок (именно так — с большой буквы!). А рынком мэр московский называет ситуацию, когда при наличии денег можно купить все, что угодно («Известия», 13.04.93). Как известно, перед ослом, груженым золотом, открываются ворота самых неприступных крепостей. К такому средневековому рынку и вели нас, слегка переругиваясь, Гайдар да Лужков. Только в условиях финансового и экономического краха осенью 1994 года Лужков вдруг понял, что надо проклясть прежний режим, чтобы выжить самому. В связи с планами введения новой налоговой системы он вспомнил о реформах Гайдара, почти прихлопнувших водочный завод «Кристалл»: «Это были преступные действия первого вице-премьера господина Гайдара. За такие вещи надо судить» («НЕГ», 12.10.94).
Кого бы ни поддерживал Лужков, с кем бы ни боролся, он следовал главному правилу бюрократии — создавал видимость борьбы за интересы народа.
Летом 1994 года Лужков публично сцепился с Чубайсом по поводу собственности, которая приватизировалась в городе. Оказалось, что самый жирный кусок — промышленность — уплывает из-под контроля столичной администрации. Все дело в том, что ваучерная приватизация предполагала изъятие собственности у государства почти за бесценок. Поскольку ваучеры были скуплены в основном теми структурами, которые контролировал сам Чубайс, Лужков вынужден был сделать ответный ход. Он выставил себя перед публикой защитником интересов москвичей и интересов трудовых коллективов, которые работают на приватизируемых за бесценок предприятиях.
Действительно, все основные фонды ЗИЛа были оценены тогда в 3 миллиарда рублей (около 3 млн долларов по курсу), в то время как оборудование одних только автоматических линий стоило 30 млн долларов. Таким образом, слишком уж богатый подарок достался бы тем фирмам, которые скупили выброшенные на рынок акции. Просчитав ситуацию, Лужков заявил, что необходимые городу производства должны акционироваться только членами трудовых коллективов («Куранты», 05.08.93). В этом случае для городской администрации оставалось достаточно рычагов для воздействия на предприятия. Правда, все остальные москвичи по-прежнему оставались посторонними в таком процессе приватизации.
В Москве комиссии по приватизации, которые были сформированы из директоров крупных предприятий, грубейшим образом нарушали закон. В частности, любимый Лужковым сектор пищевой промышленности был просто расхищен. Вместо организации конкурсов и аукционов из работников предприятий создавались закрытые акционерные общества, которые почти безвозмездно забирали себе городскую собственность. Так были приватизированы Красногвардейский мясоперерабатывающий и Лианозовский колбасный заводы, Микояновский мясоперерабатывающий комплекс и многие другие предприятия.
Ситуация быстро докатилась до абсурда, но ни Верховный Совет, ни правоохранительные органы не только не обращали внимания на обвальную приватизацию в Москве, больше походящую на грабеж, но еще и способствовали ее расширению. Если в Москве собственность получали «просто так», то по российскому законодательству разрешалось всю муниципальную собственность продавать только через конкурсы и аукционы. Реально же в столице шло прямое присвоение собственности безо всяких правил. Это реализовался «компромисс» с номенклатурой, к которому призывал Гавриил Попов и на который «демократы» пошли в надежде на свою долю. После октября 1993 года стало совершенно ясно, что в долю взяли лишь продажную верхушку демноменклатуры.
Два с половиной года беспредела, основанного на распоряжении Попова и указе Ельцина о дополнительных полномочиях исполнительной власти г. Москвы, закончились тем, что 2 апреля 1993 года Конституционный Суд России признал ельцинские указы по Москве незаконными. Но дело было сделано. Торговые работники души не чаяли в поповско-лужковской приватизации, а «бюджетники», составляющие 60 % взрослого населения Москвы, стали пушечным мясом реформы. Слова Лужкова о том, что ельцинские указы по Москве отменять поздно, оказались банальной истиной и одновременно оценкой оперативности Конституционного суда. Указы Ельцина можно было бы с тем же успехом отменить и через двадцать лет.
Попустительство экономической преступности и отказ от регулирования торговли в столице заметно сказались на благосостоянии москвичей. В результате политики администрации Москвы цены на продовольствие здесь оказались в 2–3 раза выше, чем в соседних областях («ВМ», 13.07.93). «Свободная» торговля накручивала цены многократно. Казалось бы, продовольствие должно было просто хлынуть на столь выгодный для ее производителя рынок. Этого не случилось, потому что криминальный рынок прочно охраняет свою монополию. И Лужков верно служил этой системе — так, летом 1993 года вместо борьбы против теневиков-монополистов он бегал в Правительство РФ с просьбами о продовольственном снабжении Москвы за счет централизованных административных рычагов («МП», 14.07.93).
Лужковская (а ранее — поповская) администрация была полностью погружена в эту систему грабежа и активно способствовали ее формированию. Криминальную ситуацию в столице в значительной степени усиливала именно безоглядная приватизация московских магазинов. Перепрофилирование продуктовых магазинов приняло массовый характер. Карающая рука закона по отношению к нарушителям договоров купли-продажи вдруг ослабла, но руководители ведущего приватизацию Москомимущества продолжали жаловаться на службу главного городского контролера (В. П. Миронова), контрольно-ревизионное управление мэрии и даже на органы по борьбе с экономическими преступлениями. Среди чиновников (правоохранительные органы, Москомимущество, Антимонопольное управление, Фонд имущества) шла постоянная борьба за влияние на процесс приватизации и право получать мзду с новоявленных собственников. А жалобы друг на друга иллюстрировали давно известную ситуацию: вор у вора шапку украл («Куранты», 17.10.92).
Самостоятельное значение имеет история
