Михаил Ульянов - Сергей Марков

— О чём тогда были ваши выступления? Напомните молодым читателям.

— О разграблении страны, а был ещё Союз, о корпорации коррупции, о вымирании… И вот Ульянов, сам великий Михаил Ульянов, говорит мне: готов подписаться почти под каждым вашим словом, вы настоящий патриот… Я чуть не лопнул от гордости! Говорю: буду рад помочь вам чем-нибудь, Михаил Александрович. А он: да нет, Асламбек, это я буду рад, если понадоблюсь, с удовольствием помогу… А он многим, очень многим, как я потом узнал, помогал… И потом в девяностых годах мы часто встречались на различных мероприятиях. Я подходил, спрашивал: вы не жалеете, что всё-таки не военную профессию выбрали? Он улыбался, говорил, что и будучи военным, был бы, наверное, таким же… Я всё пытал его, помню: как же вам удаётся, когда роли исполняете, так в образ войти, что не отличишь? А я себе представляю, говорит, что я вот сейчас маршал Жуков, или там еврей Тевье-молочник, или казах Едигей… Вот фильм был прекрасный — „Ворошиловский стрелок“. Встречаю Ульянова, говорю: вы так играли роль, будто эта девочка, над которой издевались подонки, не просто актриса, а ваша родная внучка. А он мне: разве вы бы не так же поступили? Поступил бы, говорю, не надеясь на наше правосудие…

— И это говорит генерал МВД…

— Да, поступил бы с этими нелюдями так же, как Ульянов. Герой Ульянова. А он говорит: и я сделал бы то же самое. Негодяи, мерзавцы начинают диктовать, уничтожая нравственность, закон, требуя, чтобы мы жили только по их понятиям…

Мы говорили с ним на одном языке. Будто мысли друг друга высказывали… И ещё я помню трогательную деталь. Я ведь понимаю, что лишних денег у него никогда не было. Однажды в концертном зале „Россия“ мы во время антракта поднялись наверх что-нибудь перекусить. И я заказал рыбу там, коньячок…

— Но Ульянов не пил!

— Я заказал себе, он не пил, но умел это не выпячивать, как иные: мол, не пью, а вы пьянь кругом… Он очень деликатный был. И полез за деньгами рассчитываться. Да вы что, говорю, я коньяк, севрюгу взял, вы только чай — и собираетесь заплатить? Но я же пригласил, говорит, я и плачу… Я, конечно, не дал ему этого сделать, но очень было удивительно, обычно с актёрами всё проще бывает… Само олицетворение скромности и порядочности был человек. Ещё одна деталь: на том же концерте в „России“ нас пригласили в VIP-зал. Он сел в последнем ряду, я, чуть опоздав, сел рядом. И меня позвали в президиум — тогда всюду звали, я привык, садился. И его позвали. Да нет, говорит, спасибо, я здесь посижу. И я не пошёл тоже, как Ульянов, сказав спасибо… Ему тогда не до президиумов было: страшно переживал распад СССР! И я тоже переживал ужасно! Вот что сейчас вспомнил. Как в Нью-Йорке ночью везли нас на Брайтон-Бич… А я в середине восьмидесятых по заданию ЦК КПСС в качестве главного инспектора по особым поручениям МВД СССР с бригадой помогал в Одессе УВД области наводить порядок. Девятнадцать групп рэкетиров разгромили! Рэкет зарождался в Одессе. Мы изымали ценности на огромные суммы, в Одессе вращались деньги колоссальные!.. И вот едем мы ночью по Брайтон-Бич, мелькают неоновые вывески ресторанов и магазинов по-русски и по-украински, а я вспоминаю те лихие одесские деньки и не без волнения думаю: может, знакомых узнаю?.. Но не я, меня узнали. В ресторане „Одесса“ именно, не в каком-нибудь другом, подходит пожилая еврейка вот таких объёмов, смотрит мне так пристально в глаза и спрашивает: „Ну и шо? Скушали ви с вашим Жюковым, нет больше Совка вашего, весь вышел?“ — „В чём дело?“ — говорю, хотя уже догадываюсь, о чём речь: накануне меня по телевидению рядом с Ульяновым показали, а наше телевидение на Брайтоне смотрят. „Накрылся ваш Союз нерушимый медным тазом?.. Скажите, а ви тот человек, который всей Одессе сделал ша?! — и показывает пальцем так, мол, посадил. — Я таки мечтала на вас живьём взглянуть! Тот самый Аслаханов! А сколько миллионеров было в нашей Одессе-мамочке!.. А этот ваш Жюков по фамилии Ульянов! Ви, Аслаханов, сажали, а он в своё время всех наших в Одессе перестрелял! Его красавцы офицеры прогуливались с шикарными чмарами и палили направо и налево!.. Надеетесь теперь всему миру сделать ша? Таки не вийдит, Аслаханов! Но этот Жюков-Ульянов — мужчина! Здесь, в Америке, таких, как ви с ним, нет, Аслаханов!..“ Запомнил я ту ночную встречу в „Одессе“… А знаешь, что благодаря Ульянову, подражая ему, тысячи и тысячи молодых людей приняли решение стать военными? Я ведь всю жизнь с военными… Души в нём не чаяли силовики. У меня есть друг, генерал КГБ Валерий Иванович Красновский. Мы как-то сидели, говорили о людях разных профессий. И он замечательно точно сказал: хотел бы быть артистом — как Ульянов, и если генералом — то же как Ульянов…

Михаил Ульянов был символом государственника. Символом безмерной любви к своей Родине. Он был поистине государственным мужем — в высшем, самом высшем смысле!»

— …А с Ельциным, первым президентом России, вас что связывало? — спросил я Ульянова.

— Тут у меня хранится пачка писем, отправленных мне из разных городов страны, но примерно в одно время, весной 1993 года, и вызваны они были известием о том, что я вошёл в состав Комитета поддержки Бориса Николаевича Ельцина в связи с апрельским, 1993 года, Референдумом о доверии президенту и реформам, проводимым под его руководством. Хочешь почитать?

— Ещё бы!

— Читай. Только комментировать, оправдываться я не буду. И так всё ясно. Да и устал я.

Из писем народному артисту СССР, Герою Социалистического Труда, лауреату Ленинской и Государственных премий М. А. Ульянову:

«Г-н Ульянов!

Президиум Совета народных депутатов лишил вас звания „Народный артист СССР“ (это на совести автора письма. — С. М.) за предательство народа, страны, искусства, за гнусные инсинуации в отношении истории России.

Я и мои друзья и приятели рады такому решению, и мы присваиваем г. Ульянову звание „заслуженно гнусный артист“.

Давно уже нуль в искусстве, а пытаетесь удержаться на плаву, а это значит, надо лизать жопы власть имущим, что и делает господин Ульянов с великим смаком и удовольствием.

Кроме презрения уже давно артист Ульянов не вызывает ничего.

Передайте это и господину Захарову Марку, который ещё гнуснее.

Будьте прокляты и своими детьми, и потомками, и Россией!

Лично я господ Ульянова и Захарова, независимо от того, они полуевреи, русские, жиды, иудеи, — презираю.

Гражданин России М. В. Романенко.

Постскриптум:

Тошнит, наверное, господ Ульяновых, Захаровых от газеты „Советская Россия“, но прочтите её за 22 марта, — прочтите о гневе народном — низложении предателей: господина Ульянова и господина Захарова.

Прошу выслать стоимость конверта и бумаги — всего 100 рублей, ибо это ничего не стоит для „валютного“ артиста».

Письма из Иркутска, Краснодара, Липецка, Архангельска, Симферополя, Ленинграда, Одессы, Кемерова, Владивостока, Калининграда… В большинстве — проклятие «вместе со всем вашим родом на вечные времена!».

«…Поучитесь патриотизму у Сергея и Никиты Михалковых. Несмотря на своё дворянское происхождение, они оказались истинно патриотами своей Родины и гораздо ближе к народу, чем вы — выходец из народа. А не из кулаков ли вы?!»

«…Да вам не Жукова надо играть, а предателя Власова!..»

— Всё, давай закончим эту нашу болтологию, — сказал жёстко Ульянов; я понял, что хватит — были прежняя, ульяновская решимость и металл в голосе. — Больше не могу.

— Но почему?

— Прости, пожалуйста. Всё думаю, думаю, как дальше, что, зачем… Ты меня пойми. Я ведь привык работать. Пахать. А что ж я теперь за пахарь?..

…Когда Ульянова не станет, артист, режиссёр Лев Дуров вспомнит:

«„Мы с тобой, Лёва, пахари“, — говорил мне Ульянов. И ещё, когда я, посмотрев „Мастера и Маргариту“ (фильм Юрия Кары, который так и не вышел на экраны. — С. М.), позвонил ему на Пушкинскую и сказал, что его Понтий Пилат — это потрясающе, он ответил, помолчав, грустно так: „Спасибо тебе, Лёва. Мне давно никто не говорил хороших слов. Очень давно. Может, там скажут…“».

Глава вторая

Вторая (и последняя в этой жизни) встреча с Ульяновым произошла тоже в театре, зимой. Мы зашли к нему в кабинет вместе с актёром Театра Вахтангова Михаилом Васьковым. Он пытался отстоять знаковый вахтанговский спектакль «Принцесса Турандот», в котором играл, накануне исключенный худсоветом из репертуара.

— …Да как же мы останемся-то, Михаил Александрович, без нашей афиши, без символа?! — горячился Васьков.

— Как жили до 1968 года, когда её восстановили, так и будем жить, — отвечал устало Ульянов.