Английские корни немецкого фашизма: от британской к австро-баварской «расе господ» - Саркисянц Мануэль

«У немецкого народа отныне будет доступ к одной из самых сильных книг… англосаксов о государстве», — писал в заключении гитлеровский геополитик Карл Хаусхофер. Он также рекомендовал гитлеровской Германии сотрудничать с Британской империей. «Ведь у таких противников можно и нужно учиться».[981] «Если… среди народа господ возобладает настроение… отказаться от законного права на насилие, то в отношении Индии… ничто другое не подействует».[982]

После того как подобные установки — особенно деспотизм восточного типа и всесилие европейской бюрократии — настолько хорошо сработали в Индии, Картхилл пытается внушить мысль, что соответствующие методы следует применить и для искоренения непорядков в самой Британии (как отметила Ханна Арендт[983]). Однако — согласно мистеру Картхиллу — «британские избиратели, которых каприз Провидения поставил распорядителями судеб человеческого рода», не имеют «надежных руководителей».[984]Он явно имел в виду руководителей, которые должны были еще более воинственно отстаивать расовую чистоту и насильственно отделять свет культуры от тьмы. Ведь «несчастна та особь, что появляется на свет в результате физического скрещивания особей двух разнородных племен. Каждая клетка в ней — арена гражданской войны. Едва ли менее несчастен тот, чей интеллект усвоил чужую культуру, тогда как его инстинкты ее отвергают».[985]

Больше всего огорчало Картхилла то, что из английской культуры, даже из той, которая распространялась в Индии, не удалось исключить либеральные идеи, противоречившие представлениям о расовом превосходстве, деспотизму и бюрократической гегемонии, идеи, «пригодные для гуманистической… и подрывной агитации — под маской демократии и самоопределения».[986] Это была опасность, которую англичане «проглядели»: ведь британское «правительство питало известное презрение к образованию». «Британско-индийский деспотизм… не сознавал необходимости… сдерживать распространение таких идей».[987] То есть вина за распад империи (в отношении Индии) возлагалась и на английские власти, равнодушно взиравшие на распространение в колониях таких тлетворных европейских представлений, как демократические взгляды.

Для империализма «было важно, чтобы человек из покоренного народа оставался неразвитым, чтобы его не обучали чужому языку <завоевателей> в таком объеме, который позволил бы ему, к примеру… получить образование на опасно высоком уровне». Так утверждал один немецкий автор, говоря о гитлеровском «дранг нах остен» и о «культурной политике» Третьего рейха на завоеванном «восточном пространстве».[988] Однако эта формулировка почти буквально совпадает с высказываниями таких столпов Британской империи, как наместник Великобритании в Пераке (Малайя) сэр Фрэнк Суэттенхем. Как и Картхилл, горевавший, что англичане оставляют свои позиции в Индии, Суэттенхем считал, что немалая доля вины в неповиновении британским имперским властям лежит на тех, кто позволял «туземцам» получать английское образование. «И если бы бабу <т. е. «пишущий» индиец, обученный английскому> имел душу, она бы, верно, потребовала отчета от тех, кто дал ей дар речи для выражения неосуществимых притязаний класса, столь же богато наделенного способностью к высокопарной агитации, сколь жалкого с точки зрения… телосложения, которым отличаются господствующие расы… В Индии воспитание <education> представляет все большую опасность».[989] «Давать малайцам высшее образование значило бы вкладывать им в руки интеллектуальное оружие, которое они могли бы обратить нам на погибель».[990] «Мы в безопасности, пока обучаем детей <Британской Малайи> читать, писать и считать исключительно на их языке».[991] (Правда, нельзя сказать, чтобы даже в Малайе британская школьная политика всегда твердо следовала этой линии, да и христианские миссионеры распространяли среди «туземцев» не только те знания, которые были угодны британским империалистам.)

Именно подобную политику намеревался проводить в жизнь — причем гораздо более беспощадно и последовательно, чем британцы — Генрих Гиммлер в отношении народов «восточного пространства»: «Никогда в будущем не следует учить этих людей чему-то, кроме "умения написать <собственное> имя, кроме того, что покорность немцам… — божественная заповедь". Они не должны уметь читать». (В Англии, в страхе перед революцией, советовали не запрещать бедным читать, а вот писать не разрешать.) Рейхсляйтер Мартин Борман в начале октября 1940 г. заявил следующее: «Полякам надо оставить их католических попов, чтобы они "оставались тупыми и глупыми"». А всех польских интеллектуалов, по его мнению, следовало уничтожить, что «отныне… становилось законом жизни».[992] Некий крайсляйтер и гебитскомиссар Бехер как-то заявил: «У кого я замечу интеллект, тот будет расстрелян».[993] Тех же поляков, которых никак не удавалось лишить этой тлетворной образованности, просто уничтожали: «Слой вождей, выявленный нами сейчас в Польше, подлежит ликвидации; то, что вырастет потом… надо будет снова удалить».[994] В мае 1940 г. генерал-губернатор доктор Ханс Франк отмечал в своем дневнике: тот факт, что внимание всего мира сосредоточено на Западном фронте, «мы используем… для массовой ликвидации… поляков, прежде всего ведущих представителей польской интеллигенции…»[995] Таким образом, власть, наводившая «порядок» на «восточном пространстве», в «немецкой Индии» Гитлера, не испытала на себе того, что для британского империалиста Картхилла было «проклятием клеветнической прессы»,[996] проклятием интеллектуалов-моралистов, которые «из моральных соображений противятся общезначимым принципам».[997] Тех, кто не приемлет истин, верных «для всех остальных», тех, кого проклинал еще Карлейль, а доктор Геббельс назвал «критиканами». И не кто иной, как Адольф Гитлер, чувствовал себя обязанным «самым жестким образом обходиться с теми <в том числе и> фёлькише бумагомарателями, которые в подобной форме приобретения земли <немецким мечом для немецкого плуга> видят нарушение священных прав человека… и соответственно выступают против нее своей пачкотней».[998] Ведь смерть последнего немца стала бы смертью и для последнего пацифиста, — иронизировал Гитлер.

Картхилл возлагал часть вины за потерю Индии и на сентиментальных человеколюбцев, английских прихвостней француза Руссо, в своей чувствительности «до крайности взволнованных (столь благородно и… столь неразумно) реальными и мнимыми страданиями Индии», «субъектов… хорошо знакомых психиатру и службе по охране нравственности».[999] Ведь случай Британской Индии, по его мнению, — «первый и единственный пример» ситуации, когда от «драгоценного имущества» «отказываются по моральным соображениям».[1000] И как «слюнявый гуманизм» (в период немецкого экономического чуда на смену этой формуле пришла другая — «выжимание слез») досаждал немецким расистам и империалистам при Гитлере (и его предшественниках), так и «сентиментальный идеализм» был бельмом на глазу для образцовых представителей британского империализма, порожденных английскими паблик-скул, учившими, что «джентльмен» никогда и нигде не должен поддаваться эмоциям — ни умиления, ни сострадания.