Кровавый евромайдан — преступление века - Виталий Захарченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вы затронули очень больной вопрос: почему российские каналы двадцать лет выдавливались из телеэфира, а теперь уже просто отключены? Сейчас, может быть, люди уже в милицию доносы пишут о том, что сосед смотрит «Первый канал» или канал «Россия». Сегодня на Украине это почти преступление, так когда-то в СССР стучали на соседей, которые слушали «Голос Америки» и другие «вражеские голоса».
Я считаю, что это стратегическая ошибка России. Нельзя было позволять выдавливать себя из украинского медийного пространства. Это имело огромные негативные последствия. И вернуться будет непросто.
Сергей Хелемендик:
А может быть, это была ошибка не только России? Возможно, самому президенту Януковичу стоило поддержать распространение российского телевидения на Украине, хотя бы в своих кровных интересах? Ющенко этого, естественно, не сделал бы, но ведь Янукович мог.
Виталий Захарченко:
Мне трудно ответить. Знаете, говорят, что политика — это искусство возможного. Но если мы рассуждаем о возможностях, то у России возможности по распространению своей телекартинки были большими, чем у Януковича. Но они не были использованы в полной мере.
Сергей Хелемендик:
Проигрыш России не вызывает сомнения, Россия уступила на Украине медийное пространство, вернее, его не заняла, хотя могла, причем легко. Ведь большинство населения знает русский язык не просто очень хорошо, это их родной или второй родной язык. Где, в какой еще стране у России были такие возможности? И не только были, они есть и сейчас, и России неизбежно придется это медиапространство осваивать, возвращать, хотя, согласен с вами, это будет непросто.
Что ж, говорят, скупой платит дважды, возможно, у России не нашлось на это денег, хотя я знаком с версией, что в какой-то момент украинские телеканалы предлагались на продажу буквально за бесценок в масштабе российских цен.
Я хотел бы отдельно обсудить тему вещания украинских каналов на русском языке, потому что уверен в том, что она не просто недооценена, а как будто выпущена из поля зрения. А тема ключевая.
Обратимся к «Википедии», хотя это не самый надежный источник, специально для нашей беседы я подготовил такую цитату.
«По данным переписи 2001 года, украинский является родным для 67,5 % населения. По данным института Gallup на 2008 год, 83 % опрошенных граждан предпочитает использовать для общения русский язык.
На момент распада Советского Союза языковая ситуация на Украине характеризовалась всеобщим владением украинским и русским языками и преимущественным использованием этих языков примерно равным количеством граждан. Украинское общество в языковом отношении состояло из монолингвов, среди которых были представлены как русофоны и украинофоны, билингвы и носители так называемого „суржика“. Выделялись два преимущественно украиноговорящих региона: запад и центр страны, в которых проживает 24 млн человек, и два преимущественно русскоязычных региона — юг и восток— 27,6 млн человек».
Для меня здесь ключевая фраза — «83 % опрошенных граждан предпочитает использовать для общения русский язык». Это утверждение американских социологов, между прочим.
Интересно, проводил ли на Украине кто-либо исследования на тему, на каком языке предпочитают украинские телезрители смотреть телевизор — на украинском или на русском?
Виталий Захарченко:
Я не слышал о таких исследованиях, думаю, их просто никто не заказывал. Как бы само собой подразумевалось, что вещание должно вестись на государственном языке, а русский таковым не является.
Сергей Хелемендик:
Подавляющее большинство граждан Украины общаются между собой на русском — ведь вы сами говорили, что вам пришлось учиться говорить и писать по-украински только относительно недавно, а раньше вы жили, работали на Украине, и этого не требовалось, а по телевизору звучит только украинский.
Виталий Захарченко:
Более-менее так. Я думаю, что вы просто этого не можете понять, потому что вы не жили на Украине. В рамках доминирующей идеи украинский язык насаждался как единственный государственный, и телевидение в этом играло основополагающую роль.
Такая была генеральная линия: мы — патриоты, поэтому всё на украинском, а телевидение особенно. И с этим не спорили (хотя политики постоянно использовали тему двуязычия в предвыборных кампаниях на юге и востоке), для политического мейнстрима — это было как бы само собой разумеющимся. Ну а люди привыкли, ведь языки близкие, понятные, тем более что исторически это большинство, которое общается по-русски, было двуязычным. То есть по-украински хоть и не говорили, но понимали.
И велась какая-то бесплодная борьба политиков за то, чтобы русский и украинский были уравнены в правах, но она ни к чему не привела, потому что выборы прошли и тему закрыли до следующих выборов.
Сергей Хелемендик:
Ситуация на самом деле уникальная, в Европе она просто невозможна. Есть, например, такая странная страна Бельгия, скроенная относительно недавно из двух частей, где половина населения говорит по-французски, а другая — на фламандском диалекте голландского. Языки очень разные, но если бы там кто-то вдруг завел подобное тому, что произошло на проевропейской Украине, и все каналы вдруг начали вещать только по-французски или только по-голландски, страна бы распалась сразу, но сначала вспыхнула бы гражданская война.
Или если бы в Румынии запретили СМИ на венгерском, хотя венгров-секеев там всего два миллиона, или, не дай бог, начали блокировать собственно венгерские каналы, то там началось бы восстание буквально через пять минут. А через десять минут сидел бы весь Европарламент и решал ситуацию.
Виталий Захарченко:
Конечно, это двойные стандарты, но на Украине никто не знает, что в Европе это так. Людям этого никто не объясняет, в том числе русским людям, что это их святое «европейское» право получать информацию на родном языке, которое попирают как раз те, для кого «Украина — это Европа».
Но мне кажется, здесь важнее другое. Украинский язык как единственный насаждался агрессивно, я бы сказал, почти тоталитарными способами, и телевидение в этом смысле было крайне важно. Ведь и фильмы потом стали дублировать только на украинском, а все делопроизводство страны перевели на украинский почти сразу. В СССР оно было двуязычным, а потом русский язык убрали.
Сергей Хелемендик:
Язык — это душа народа. Я не просто ничего не имею против украинского, я ребенком каждое лето говорил на этом языке у бабушки в Запорожской области. Правда, потом сказали, что это был суржик. Но я все же не понимаю главного: если у части народа душа говорит и думает по-украински, а у другой такой же части — по-русски, то как можно эту душу переучить? И зачем ее переучивать? Ведь ваш родной Донбасс был, есть и будет почти поголовно русскоязычным, и не только Донбасс.
Я был в Киеве довольно давно, но это тоже был русскоязычный город и таковым, думаю, остается.
Виталий Захарченко:
Конечно, остается, и вопрос русского языка на Украине был, есть и будет ключевой. Уже хотя бы потому, что это злобное «москаляку на гиляку» на русский даже не перевести. Потому что если мы скажем, что это значит дословно «русского на сук», то это на русском языке просто непонятно. То есть неясно, что на сук этого москаляку надо повесить. Это не логика русского языка или русской души.
Вернусь к телевизионной картинке. Мне кажется, это не так уж важно, на каком она языке, люди, повторяю, привыкли, приспособились, украинский подучили…
Сергей Хелемендик:
Но не все пока, некоторые лидеры украинской политики по-украински так и не говорят, выступают везде по-русски, и ничего, их даже не штрафуют…
Виталий Захарченко:
Вы имеете в виду Авакова или Саакашвили? Но вот содержание украинской телевизионной картинки — это намного большая проблема. И ее рано или поздно кто-то должен будет решать.
Вы правильно говорите: идет война за сознание людей, за их души, и война эта в немалой степени происходит у них дома, перед телевизором.
Люди смотрят то, что им показывают, и при нынешнем положении это едва ли не единственный их источник знаний о мире. Газеты читают все реже, кроме того, их надо покупать, Интернет тоже не бесплатный, да и информацию в нем нужно искать, а информация в ТВ доступна и ее воспринимают легче.
И это огромная проблема. Разгромить бандеровские батальоны можно за пару часов, но вот что делать с сознанием народа, который привык к кривой, фальшивой, лживой телевизионной картинке?
Я хоть и имел когда-то некоторое отношение к журналистике, в своей повседневной практике был далек от СМИ, больше занимался практической работой, был и остаюсь управленцем, но после переворота, который вылился в кровавую геноцидную войну на уничтожение Донбасса, все чаще думаю о том, что телевидение — настоящее оружие массового поражения, особенно если оно оказывается во вражеских руках.