Распутин. Три демона последнего святого - Андрей Шляхов

Вот текст письма, написанного в обычной малограмотной манере Распутина: «Милой друг есче разскажу грозна туча нат расеей беда горя много темно и просвету нету, слез то море и меры нет а крови? что скажу? слов нет, неописуоммый ужас, знаю все от тебя войны хотят и верная не зная что ради гибели, тяжко божье наказанье когда ум отымет тут начало конца. ты царь отец народа не попусти безумным торжествовать и погубить себя и народ вот германш победят а рассея? подумать так воистину не было от веку горшей страдальицы вся тонет в крови велика погибель без конца печаль Григорий».

И можно ли после этого сомневаться в том, что Григорий Распутин был провидцем?

Французский посол Морис Палеолог 12 сентября 1914 года записал в своем дневнике: «Распутин, выздоровевший после нанесенной ему раны, вернулся в Петроград. Он легко убедил императрицу в том, что его выздоровление есть блистательное доказательство божественного попечения.

Он говорит о войне не иначе, как в туманных, двусмысленных, апокалиптических выражениях; из этого заключают, что он ее не одобряет и предвидит большие несчастия».

Однако с началом войны Распутин рассудил, что, снявши голову, по волосам не плачут, и раз уж война началась, надо добиваться победы. Именно так — добиваться победы.

«Я до войны был за дружбу с немцами, — признавался Распутин начальнику Канцелярии министра двора генералу Мосолову. — Это было лучше для Государя. А раз началась война, то надо добиваться победы: а то Государю будет плохо».

О том же вспоминал и Владимир Гурко: «Относясь очень отрицательно к самому факту войны с Германией, утверждая даже, что, если бы он был при Царе в дни, предшествовавшие войне, он убедил бы его войны отнюдь не допускать, Распутин наряду с этим говорил, что коль скоро войну начали, необходимо довести ее до победы».

Несмотря на патриотические высказывания, правда, весьма сдержанные, враги Распутина поспешили объявить его немецким агентом.

«Странное было уже и тогда настроение в Петрограде, — писал генерал Спиридович. — Откуда-то шли сплетни, будто Государыня, и особенно ее сестра, переписываются со своими немецкими родственниками. Будто Государь уже хочет заключить сепаратный мир. Эти сплетни настолько были лишены какого либо реального смысла, что надо было лишь удивляться, как их могли распространять люди хорошего Петроградского общества. (Теперь, в 1940 г. сказали бы, что это были агенты пятой колонны.) С фронта же шли слухи, что еврейское население чуть ли не сплошь занимается шпионажем. Это шло от строевых военных и авторитетно подтверждалось Ставкой. И все это переплеталось с выдумкой, будто Распутин играет в руку немцев, что было совершеннейшим вздором, вздором, вполне доказанным, так как Распутин находился под зорким наблюдением трех компетентных учреждений».

Тремя компетентными учреждениями были Департамент полиции, Корпус жандармов и Охранное отделение. Присматривало за Распутиным и четвертое компетентное учреждение — дворцовая охрана, возглавляемая самим Спиридовичем.

Надо сказать, что против войны с Германией выступал не один Распутин — были и другие голоса, взывающие к разуму. Так, например, еще в феврале 1914 года бывший министр внутренних дел Дурново подал Николаю II записку, в которой доказывал, что никаких значимых политических или экономических выгод России участие в англо-французской коалиции против Германии не принесет, но в то же время «в побежденной стране неминуемо разразится социальная революция, которая силой вещей перекинется в страну-победительницу… Особенно благоприятную почву для социальных потрясений представляет, конечно, Россия, где народные массы, несомненно, исповедуют принципы бессознательного социализма… и всякое революционное движение неизбежно выродится в социалистическое».

В случае военных неудач Дурново предсказывал, что «все неудачи будут приписаны правительству. В законодательных учреждениях начнется яростная кампания против него, как результат которой в стране начнутся революционные выступления. Эти последние сразу же выдвинут социалистические лозунги, единственные, которые могут поднять и сгруппировать широкие слои населения, сначала черный передел, а затем и общий раздел всех ценностей и имуществ. Побежденная армия, лишившаяся к тому же за время войны наиболее надежного кадрового своего состава, охваченная в большей части стихийно общим крестьянским стремлением к земле, окажется слишком деморализованною, чтобы послужить оплотом законности и порядка. Законодательные учреждения и лишенные действительного авторитета в глазах народа оппозиционно-интеллигентные партии будут не в силах сдержать расходившиеся народные волны, ими же поднятые, и Россия будет ввергнута в беспросветную анархию, исход которой не поддается даже предвидению».

Короче говоря, куда ни кинь — всюду клин.

Николай II предостережениям Дурново не внял. Российский император старался жить своим умом, только вот ум у него был, мягко говоря, не государственный.

Глава четырнадцатая. На закате

«31 августа приехал в Петроград Распутин. Он, так энергично стоявший против войны, теперь говорил, что раз ее начали, надо биться до конца, до полной победы. Во дворце им были недовольны, к нему охладели; многие же дельцы, спекулянты, поставщики стали пользоваться им для проведения своих дел. Старец стал приобретать новое значение», — вспоминал генерал Спиридович.

С началом войны Российская империя стала напоминать воз из известной басни Крылова, тащимый в разные стороны лебедем, раком и щукой. В стране сформировались три правящих лагеря, три силы, три центра власти, на словах подчиняющиеся Николаю II, а на деле ожесточенно соперничающие за власть не только между собой, но и с царем.

Первой силой стала Ставка Верховного главнокомандующего, великого князя Николая Николаевича, человека умного, властного и хорошо разбиравшегося в военном деле. К сожалению, при всех своих достоинствах любимец гвардии Николай Николаевич был упрямцем и самодуром, привыкшим по любому поводу пускать в ход кулаки, стуча ими то по столу, то по физиономиям. Витте характеризовал его как «унаследовавшего в полном объеме психическую ненормальность своего прадеда, императора Павла».

Введение Временного положения о полевом управлении отдало во власть Верховного главнокомандующего огромные территории, что позволило деятельному Николаю Николаевичу активно вмешиваться во многие чисто тыловые вопросы и привело к перманентному (и весьма ожесточенному) конфликту между военной и гражданской властью.