Цвет ночи - Алла Грин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако, голос Александры проявляется из тихого шелеста листьев.
— Освободи меня, — говорит сестра Яна, почти впервые обращаясь ко мне напрямую.
Я перевожу взгляд на девушку, лицо которой отчётливо помню. Из портрета в каминном зале, из своих снов. Её бледная кожа, подсвечиваемая холодной луной, теперь выглядит совсем прозрачной, как у призрака. А серые глаза и волосы кажутся ещё более блеклыми.
— Не могу, — отвечаю я.
Она щурится, глядит недовольно, и как мне кажется, хищно, словно готовая вот-вот на меня напасть. Но я знаю, что у неё не получится, потому что чары древнего проклятия, связывающие нас, не позволят ей этого сделать. Ведь я сама, по предусмотрительному совету Яна, приказала ей не причинять мне вреда.
— Можешь, — произносит она. — Просто скажи, что освобождаешь меня от служения.
— Нет, — отвечаю я. — Ян не говорил этого делать.
Она шагает вперёд, угрожающе приближаясь.
— И ты не можешь воздействовать на меня, чтобы заставить, — напоминаю я.
Вижу, как из-за деревьев, низких елей и кустов можжевельника, за нами пристально наблюдает незнакомый цмок, удостоверяясь, что сестра Яна мне не вредит.
Она усмехается, но не злорадно и яростно, как Валентина. А так проявляя своё возмущение.
— Ты вообще во всём следуешь его указаниям? Ты — его пешка?
Меня охватывает возмущение.
— Нет, но…
Я не знаю, что сказать. Находясь в этом месте, опасном и незнакомом, я действительно стараюсь не высовываться и следовать его указаниям, полностью полагаясь на его мнение, слушая его советы, не переча. И от Александры моя покорность не ускользнула.
— Просто освободи меня, — повторяет она.
Её тон становится мягче. Она словно даёт мне шанс решить проблему мирным путём.
— Нет, — повторяю я, и дракониха начинает наступать.
Не знаю, наблюдает ли за нами до сих пор тот цмок, но я выставляю палец вперёд, инстинктивно защищая себя сама, как могу и уверенно произношу:
— Нет. И ты не станешь меня об этом больше просить.
Это приказ. Магический приказ, обязывающий её повиноваться.
И он работает.
Александра замолкает, её губы плотно смыкаются, и она скрещивает руки на груди. Злится, негодует, но молчит. Затем вовсе разворачивается, резко, на пятках, и идёт быстрым шагом прочь.
Я вдруг окликаю её.
— Александра!
Но она не реагирует.
— Александра… Ты же не ненавидишь их. Почему им вообще приходится тебя сковывать?
Понятия не имею, как мне пришло в голову это спросить. Не в полной мере осознаю, что мной движет, но забрать произнесённое назад не поможет даже магия.
Её фигура делает внезапный оборот. Светло-серые глаза упираются в меня, просверливая во мне дыру.
— Я, — делает она акцент на первом слове, цедит звуки, громко и эмоционально, — не ненавижу их. Ты права.
Меня охватывает удивление. Она ответила мне, потому что хотела, или потому, что мой вопрос тоже являлся своеобразным приказом?
— Хочешь знать, почему я так поступаю? — восклицает девушка, выпрямляя спину, натягиваясь как струна.
— Наверное… — выговаривает за меня моя подступившая нерешительность.
Я точно лезла не в своё дело, продолжала странную беседу в лесной глуши, под полнолунным светом, у ворот в ад, хотя надо было бы замолчать. Но с другой стороны, она не стала бы рассказывать, если бы не хотела. Я не повелевала ею сейчас.
— А что я должна была делать? — произнесла девушка, выговаривая этот вопрос, как претензию. — Как ещё поступить?
Черты её лица заострились. На нём мелькнули яркой вспышкой гнев, злость, обида и негодование. И они словно придали ей красок, которых не доставало её внешности. Александра более не выглядела невзрачной. Она была яркой, яростной, как фурия. Ненависть, пылающая в ней, была красивой.
— Они бросили меня, — произнесла она. — Твой чудесный справедливый Ян, эгоцентричная Валентина, конечно же, Алексей и даже Константин!
Она сказала это так, будто последний был самым душевным и невинным членом их семьи.
— Я была младшим ребёнком, — продолжила она. — Пока они ходили в мир людей, я ещё постигала наш мир — навь, и была привязана к родителям, была совсем юной и не опытной. У нас была большая семья, и я хотела, чтобы мы все были вместе. Чтобы любили друг друга. Чтобы между нами было единодушие и согласие. И поначалу так и было, а потом… Мамочка и папочка начали ссориться. И братья и сёстры стали уходить в явь чаще, им проще было сбежать от этого, а я… Я была вынуждена оставаться с родителями, потому что так все привыкли — я и они. Потому что родители во мне души не чаяли, потому что я была милой и очаровательной. Потому что я была кем-то, кто с детства стал для них связующим звеном, когда остальные их дети редко бывали дома. Потому что кто ещё, если не я? Без меня они бы поубивали друг друга. Только я могла их остановить, их помирить. И иногда мне казалось, будто их брак держится только на факте моего присутствия рядом с ними. Я не могла просто так уйти. Даже когда начинала этого хотеть. Отец обещал мне, что всё будет хорошо. Будет как раньше. Но конфликтов возникало всё больше, и теперь они затрагивали не только нашу мать. У папы появилось много претензий к Яну и остальным. Я пыталась помирить их всех и вернуть братьев и сестру домой. Но им не было до этого дела. Они не желали возвращаться к нему, тем самым не желая возвращаться и ко мне. Они меня оставили. Я не знала другой жизни, кроме как в нави, мне никто не подсказал, что я могу быть свободной. Действительно свободной, не просто отделившись физически, а отделившись — эмоционально. Никто не рассказал, как перестать мучатся от чувства вины из-за того, что если я уйду — родители без меня не справятся. Да, я могла сбежать, но совершенно понятно, что на самом деле этого выбора я не имела, потому что моя свобода означала окончательный крах семьи. Ян, Костя, Алексей и Тина никогда не поймут меня, а я их. Не пойму, каким образом так легко им далось решение отделиться, а они не догадаются, что невольно возложили на меня то, что было мне не по силам. Возложили на меня ответственность. Невольно, но обрекли меня на жизнь с ними. И я просто хотела, чтобы наша
