Игра ангела - Карлос Сафон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А откуда взялись сто тысяч франков на счету у Марласки в Испано-колониальном?
— Сам Марласка внес наличные за год до гибели. Представления не имею, где он раздобыл такую сумму. Зато я знаю точно, что остаток денег обналичили утром в день смерти Марласки. Адвокаты потом твердили, что деньги были переведены на особый счет попечительского фонда, а вовсе не пропали, будто бы Марласка решил перераспределить свои средства. Но мне с трудом верится, что человек, желая реорганизовать финансы, снимает со счета утром почти сто тысяч франков, а вечером сгорает заживо, и эти события не связаны между собой. Сомневаюсь, что деньги поступили в какой-то таинственный фонд. До настоящего времени ничто меня не разубедило, что деньги не прибрали к рукам Хако Корбера и Ирене Сабино. Хотя бы на первых порах, так как считаю, что в дальнейшем она не увидела ни сентима. Хако удрал с деньгами. И как в воду канул.
— И что с ней сталось?
— Эта сторона дела также наводит меня на мысль, что Хако надул Роуреса и Ирене Сабино. Вскоре после смерти Марласки Роурес завязал с загробными делами и открыл лавку магических предметов на улице Принцессы. Насколько мне известно, он до сих пор там. Ирене Сабино пару лет проработала в кабаре и других заведениях, опускаясь с каждым разом все ниже. Затем она занималась проституцией в Равале и прозябала в нищете. И это последнее, что я о ней слышал. Очевидно, что она не видала тех франков как своих ушей. Как, впрочем, и Роурес.
— А Хако?
— Скорее всего он покинул страну под чужим именем, живет себе где-нибудь в уютном местечке и стрижет купоны.
Услышанная история не только не прояснила для меня картину, но породила еще больше сомнений и вопросов. Сальвадор, должно быть, почувствовал мое огорчение и улыбнулся с сочувствием.
— Валера с приятелями из мэрии позаботились, чтобы пресса опубликовала версию о несчастном случае. Он устроил королевские похороны, чтобы никто не совал нос в дела конторы, ибо эти дела главным образом имели отношение к мэрии и членам городского совета. Ему удалось обойти молчанием странное поведение сеньора Марласки в последние двенадцать месяцев жизни, после того как тот ушел из семьи, расторг партнерство и купил ветхий дом в квартале, где прежде ноги его в безупречной обуви не бывало, чтобы посвятить себя, по словам бывшего компаньона, литературе.
— Валера говорил, что собирался написать Марласка?
— Книгу стихов или что-то вроде.
— А вы как думаете?
— На службе я повидал много странных вещей, друг мой, однако состоятельные адвокаты, которые бросают все, чтобы писать сонеты, в списке не значатся.
— Следовательно?
— Следовательно, с моей стороны было бы разумнее, послушавшись совета, забыть о деле.
— Но вы поступили иначе.
— Да. И не потому, что был героем или кретином. А потому, что всякий раз, когда я встречался с этой бедной женщиной, вдовой Марласки, у меня внутри все переворачивалось. Я не мог смотреть себе в глаза в зеркале, не сделав того, за что мне будто бы платили.
Он повел рукой, указывая на убогую, холодную дыру, служившую ему домом, и усмехнулся.
— Поверьте, если бы я знал, то предпочел бы пойти на попятную и не выпадать из обоймы. Не могу пожаловаться, что меня не предупреждали. Адвокат был мертв и погребен, настало время перевернуть страницу и обратить усилия на поимку умирающих от голода анархистов и школьных учителей, пропагандировавших сомнительные теории.
— Вы сказали, погребен… А где похоронен Диего Марласка?
— Думаю, что в семейном склепе на кладбище Сан-Жервасио, неподалеку от дома, где обитает вдова. Можно спросить, чем вызван ваш интерес к данному делу? Только не говорите, что в вас случайно проснулось любопытство только потому, что вы живете в доме с башней.
— Трудно объяснить.
— Хотите дружеский совет? Посмотрите на меня и не повторяйте моих ошибок. Не касайтесь больше этого дела.
— Был бы счастлив. Но проблема в том, что я не уверен, что дело перестанет меня касаться.
Сальвадор пристально посмотрел на меня и кивнул. Он взял лист бумаги и написал номер.
— Номер телефона моих соседей снизу. Они отзывчивые люди, и только у них в нашем подъезде есть телефон. По этому номеру вы сможете связаться со мной или оставить сообщение. Спросите Эмилио. Если понадобится помощь, не стесняйтесь, звоните. И будьте осторожны. Хако исчез со сцены много лет назад, но еще остались люди, не заинтересованные ворошить прошлое. Сто тысяч франков — большие деньги.
Я взял бумажку с номером и спрятал в карман.
— Спасибо.
— Не за что. Итак, я могу что-то еще для вас сделать?
— Нет ли у вас фотографии Диего Марласки? Я не нашел ни одной в доме.
— Уж не знаю… Наверное, где-то должна быть. Дайте посмотреть.
Сальвадор подошел к письменному столу в углу гостиной и вытащил набитую бумагами жестянку.
— Я все еще храню материалы дела. Как видите, годы мало чему меня научили. Вот, взгляните. Эту фотографию мне дала вдова.
Он протянул мне старый студийный портрет, где на фоне бархата улыбался в камеру высокий красивый мужчина сорока с лишним лет. Чистый открытый взгляд завораживал, и я недоумевал, возможно ли, чтобы за безмятежным челом таился сумеречный мир кошмаров, открывшийся мне на страницах «Lux Aeterna».
— Можно мне ее взять?
Сальвадор заколебался.
— Ладно, возьмите. Только не потеряйте.
— Обещаю вернуть ее вам.
— Лучше обещайте соблюдать осторожность для моего спокойствия. А если не получится и вы попадете в переделку, дайте мне знать.
Я протянул ему руку, и он пожал ее.
— Договорились.
30Солнце садилось, когда я распрощался с Рикардо Сальвадором на холодной асотее и вернулся к пласа Реаль, омытой рассеянным приглушенным светом, окрашивавшим в красноватые тона силуэты праздных гуляк и прохожих. Я пустился в путь, и ноги сами принесли меня в единственное убежище в этом городе, где я всегда чувствовал себя желанным и защищенным. Я добрался до улицы Санта-Ана, когда книжная лавочка «Семпере и сыновья» уже закрывалась. Сумерки наползали на город, на небе оставалась лишь одна светящаяся голубовато-сизая полоска. Я остановился у витрины. Семпере-сын провожал к дверям попрощавшегося покупателя. Заметив меня, молодой человек улыбнулся и приветствовал меня с той застенчивостью, что более всего сродни скромности и достоинству.
— Я как раз вспоминал о вас, Мартин. Все в порядке?
— Лучше не бывает.
— Это и по лицу видно. Прошу, входите, сейчас сварим кофе.
Он отворил передо мной дверь лавки и посторонился, пропуская. Я вошел в книжную лавку и вдохнул фимиам бумаги и магии, необъяснимым образом сохранявшийся здесь в первозданном виде. Семпере-младший пригласил меня пройти в подсобное помещение, где он собирался приготовить кофе.
— А ваш отец? Как он? На днях мне показалось, что он сильно ослабел.
Семпере-сын слегка наклонил голову, словно выражая признательность за вопрос. И я понял, что ему, возможно, даже не с кем обсудить эту важную проблему.
— Бывали и лучшие времена, это верно. Врач говорит, что с грудной жабой нужно поберечься, но отец упорно работает, даже больше, чем прежде. Иногда мне приходится с ним ссориться, но он как будто считает, что, если оставит лавку на мое попечение, торговля придет в упадок. Сегодня утром, проснувшись, я попросил его сделать мне одолжение и денек полежать в постели, не спускаясь вниз, за прилавок. И, представьте, через три минуты я обнаружил его в столовой. Он обувался.
— Он человек твердых убеждений, — согласился я.
— Он упрям как мул, — ответил Семпере-младший. — К счастью, сейчас нам немного помогают, так что…
Я с легкостью изобразил неведение и любопытство, будто непринужденно достал из кармана необходимую маску.
— Девушка, — пояснил сын Семпере. — Исабелла, ваша помощница. Собственно, именно по этому поводу я и думал о вас. Надеюсь, вы не против, чтобы она каждый день некоторое время проводила у нас. Откровенно говоря, при том, как обстоят дела, помощь нам не помешает, но если вам это причинит неудобство…
Я подавил улыбку, услышав, как он произносит, словно смакуя, имя Исабеллы.
— Ну, если только временно. Если честно, Исабелла очень хорошая девочка. Умная и работящая, — сказал я. — Ей можно полностью доверять. Мы изумительно ладим.
— Только она вот называет вас деспотом.
— Неужели?
— Она даже придумала вам прозвище: мистер Хайд.
— Ангелочек. Не обращайте внимания. Вы же знаете, каковы женщины.
— Да, знаю, конечно, — откликнулся Семпере-младший таким тоном, что становилось понятно: он знал множество интересных вещей, но как раз о женщинах не имел ни малейшего понятия.
— Исабелла говорит обо мне. Но почему вы решили, что она ничего не рассказывает мне о вас? — пустил я пробный шар.