Ватерлиния - Александр Громов

– Александр, – укоризненно сказал доктор, – вы что-то не то говорите…

– Нужен ты мне, – отвернулся Менигон. – Живи уж…

– Винсент!..

– Я тронут, – объявил Шабан. – Какая гуманность. Какой размах великодушия. Простите, Карл, вам не кажется, что вы доверились ненадежному человеку? Он к вам водит кого попало, а застрелить – дрожит рука. Не дело.

– А он у нас ничего, – сказал Менигон, обращаясь к потолку. – Только уж очень правильный, потому и обижается. Перед ним и извиняться нужно правильно, иначе он не поймет. Так вот, Искандер: я был неправ. Признаю. Теперь смущайся и говори: «Да что там, не стоит…», а то Доминик, я вижу, сейчас выведет кого-то из нас отсюда за ухо.

– Я знаю кого, – сказал Доминик.

– Вот видишь: он знает кого. Скорей говори «да что там».

– Да что там, – сказал Шабан, улыбаясь. Все-таки Менигону можно было простить многое. А за то, что привел сюда и познакомил с такими людьми, его просто следовало носить на руках до конца контракта. Нет, есть настоящие люди и в стенах Порт-Бьюно, вот только общения почему-то не получается, давит этот куб, что ли? Неудивительно, что его создатель спился, удивительно то, что сначала достроил-таки куб – двенадцать лет строили всем Редутом, – а потом уже спился. Я бы, пожалуй, тоже…

Он наслаждался, и ему было что сказать. И было кому. С вариадонтов разговор естественным порядком перескочил на тоннель, потом на Межзону, Академию и Симо Муттика, потом почему-то на модели и политику Редута в области демографии, потом опять на вариадонтов, и Менигон встрял, заявив с присущей ему прямотой, что разговоры об их мнимой разумности тошнотворны и не стоят позавчерашнего дерьма, на что доктор Рау поинтересовался, по какой такой шкале Менигон оценивал их разумность, а Доминик добил, невинно спросив, что такое разум вообще, – и Менигон заявил, что лучше пойдет караулить дверь. А разговор продолжался, и Шабан, ввязавшись в спор, был обложен с двух сторон и бит по частям, но почему-то вместо досады чувствовал восхищение. Прекрасные люди, думал он расстроганно. И Винсент… он тоже. Ну груб, ну озлоблен – и что с того? Кто в Порт-Бьюно не озлоблен? Их очень много, похожих друг на друга: скучных, хмурых, разнузданных до потери человекоподобия, вечно суетящихся, жалких… Государственных служащих. Нет-нет, кто я такой, чтобы их судить? Да это сейчас и не главное – главное то, что теперь я второй, а значит, все будет как-то иначе, по-другому, и как же это прекрасно, что я теперь второй…

– Не понимаю, почему тебя не убили, – сказал Шабан.

– Где? – лениво поинтересовался Менигон. – Меня убивали постоянно, и почему-то всякий раз в ином месте.

– Я говорю о Порт-Бьюно…

Отвисшее вымя набрякшего облака кончилось – выскочили на свет, под летящую в лобовое остекление морось, и надоевшая свинцовая зыбь на поверхности океана вновь зарябила в глазах. Путь от тропиков до забившегося в полярные льды Поплавка долог – транспортная платформа не космический катер и не боевой флайдарт, а потому будет ползти по воздуху не меньше суток, неспешно покрывая милю за милей курсом зюйд. Зеленые тропические воды, мгновенно чернеющие под воронкой нарождающегося урагана, ультрамариновые субтропические широты, серые, накрытые облаками умеренные с выделяющимися пятнами планктонных полей, скучные, зато почти безопасные приполярные… В сезон тайфунов рейс над теплыми водами вымотает кого угодно – теперь пилот спал, доверив управление бортовому компьютеру, отчаянно храпел за тонкой перегородкой, но не мешал разговору.

– А меня убили, – сказал Менигон. – Дыра в голове, мозги по стенам, и контрольного выстрела не надо. Очень натурально получилось.

– То есть?

Менигон вздохнул.

– Сейчас, к сожалению, не могу показать. Оснастка не та. Горячо надеюсь, что нам не придется об этом пожалеть.

– Ты бы мог их спасти, – сказал Шабан, помолчав. – Их всех. Тосихидэ, Гупту, Еву Панчева…

И Лизу, подумал он, но не назвал ее имени. Он помнил тот разговор, последний свой разговор на Прокне, и сделанное ему предложение, и свою отчаянную мольбу… И свой отказ. И то, что последовало за отказом, пока он был еще Александром Шабаном, разведчиком Редута. Должно быть, Ореол любит исправлять ошибки и не жалеет времени на их исправление.

Тогда сознание не умерло сразу – оно уходило медленно, и вместе с ним проваливался в небытие Александр Шабан, разведчик и бунтарь, тридцати трех лет от роду, разыскиваемый, приметы прилагаются… Провалился – и умер, воскреснув пятилетним мальчишкой, набитым ложной памятью, подброшенным на развалины после Андского толчка. Еще природного ли катаклизма?..

Теперь обратное перерождение Альвело в Шабана, шило на мыло… Хорошо, хоть без потери памяти, и на том спасибо Ореолу. Третья и, видимо, окончательная инициализация. Понятно, когда случилась первая: когда Глист привез меня па Поплавок и господин эксперт попался нам на пути. Тогда и начались эти сны. Вторая – когда меня заманили в трюм, и после нее сны стали ярче и мучительней.

– А если я скажу, что сделал все, что мог – поверишь? – спросил Менигон.

– Не надейся!

Менигон, совсем как прежде, прищурил желтый глаз.

– Ты еще не перебесился? Во-первых, не шуми – разбудишь этого соню. Во-вторых, я вовсе не всесилен, а в-третьих, ни Ореол, ни спецслужбы Федерации не давали мне задания защищать даже тебя. Ты просто ненормально везучий, и радуйся. В Порт-Бьюно шансов у тебя было, как у всех – один к ста.

Везучий, мрачно подумал Шабан, катая в уме глупое обтекаемое слово. Если уж ЭТО везение… За остатки веры в лучшее, за попытку изменить хоть что-то, за кровь и смерть, за последний отчаянный рывок – награда: расстрелять из лучевика толпу ни в чем не повинных убегунов! Потерять Лизу. Потом потерять двадцать лет жизни. Вернее, насильно получить паузу длиной в двадцать лет, без толку прожить чужую никчемную жизнь. Взорвать тоннель, который не нужно было взрывать, – и тем обратить на себя внимание Ореола. Оказывается, Ореолу такие и нужны, вероятно, усмотрена некая исключительность… Хотя что я могу знать об Ореоле, кто там ему нужен…

Слишком много необдуманного и истерического я позволил себе на Прокне. Винсент… Гундер прав. Непозволительно много.

Нет, все-таки не Гундер – Винсент. Мусорщик Винсент Менигон. Все-таки спасал он своего наивного напарника – спасал, как умел, по собственной инициативе и, вероятно, стесняясь. Точно так же он спас бы беглецов из Порт-Бьюно, если бы только успел… Стесняясь в душе, как взрослый дядя, которого того и гляди застанут за игрой в солдатики. Даже хуже. Забава, и только. По его, что Северный Редут, что, допустим, Срединный Люнет, что какой-нибудь Южный Бастион – все едино, пыль под ногами. Не стоящая внимания. Не стоящая даже плевка. Его дело – сгребать и сваливать мусор Ореола, не задаваясь вопросом, откуда он берется, и, пожалуй, для Ореола он даже не эпителий, а часть системы выделения, вроде фрагмента уретры. Клетка не может указывать организму, она либо работает, либо отмирает. Как просто…