Долгий путь любви, или Другая сторона - Анна Яфор
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Звонок в дверь показался спасением, ждать с каждой минутой становилось все тяжелее. Но на пороге оказалась не жена. Что ж, это было предсказуемо и, наверное, правильно. Им о многом следовало поговорить. Павел отступил, пропуская Макеева в квартиру.
– Где она? Я пытался дозвониться, но телефон выключен.
Внезапно захотелось рассмеяться, если бы все не было таким шокирующим. Сашуня, где же были твои глаза? Даже искореженный хрипом, голос пришедшего звучал теми же стальными нотами, к которым привыкли все сотрудники Кирмана и которые невозможно было не узнать. Как и взгляд, проницающий затаенные уголки души, и настойчивость, с которой и спорить-то никто, кроме Саши, никогда не решался.
– Хотел бы сказать, что рад Вас видеть, но боюсь, что не сумею так солгать.
Мужчина проигнорировал его заявление.
– Где Саша?
В глазах Дмитрия не было ни тепла, ни участия – мрак, от которого холодела внутренность, тягостный и беспросветный. И еще страх. Чего мог бояться переживший смерть? Павел не стал уточнять, но внезапно понял сам: мужчина не пришел бы сюда, если бы не волновался за Сашу. Тревога за нее оказалась сильнее собственных тайн и амбиций. И что бы ни случилось в прошлом, в настоящем нужно было прийти к какому-то решению, приемлемому для всех.
– Она с Дашей, сказала, что хочет пройтись. С ней все будет в порядке.
Во взгляде Макеева не промелькнуло ни тени облегчения.
– Что с ее телефоном?
Павел невесело усмехнулся.
– Всего лишь попытка избежать нежелательных звонков. Слышать их и удерживать себя от возможности лишний раз выплеснуть наболевшее ей было бы непросто.
Он вдруг задумался о том, что Саша уже наверняка успела высказать. Судя по мертвецкой бледности и опустошению на лице Макеева – предостаточно.
– В выражениях не церемонилась, да? – заметив, как потемнели глаза Дмитрия, добавил. – Это шок. Вряд ли она на самом деле думает так, как сказала.
– Неважно. Мне нужно с ней поговорить.
Еще бы. Странно только, что такая потребность возникла лишь спустя семь лет. Павел не сдержался:
– Не поздновато?
И тут же осекся. Кто он такой, чтобы судить о неведомом? Вряд ли Дмитрий молчал бы столько времени, не имея достаточных для того оснований.
– Я вообще не собирался ни о чем рассказывать. Надеялся, что она не поймет. Никогда. Так для всех было бы лучше.
– Пойдемте в комнату. Это не та тема, которую уместно обсуждать в прихожей.
Он не сразу понял, почему мужчина, вошедший за ним в гостиную, не произносит ни звука. Даже тяжелое дыхание, которое так явственно слышалось в коридоре, как будто стихло. Павел обернулся и тут же застыл, потрясенный дикой, нечеловеческой тоской во взгляде, вцепившемся в развешанные по стенам фотографии. Сам давно привык, настолько, что почти перестал их замечать. Даша все время находилась рядом, смеющаяся, счастливая, и не было нужды рассматривать ее портреты. А тот, кто только сегодня узнал о существовании дочери, казалось, забыл о том, где находится. Не просто отвлекся от реальности – провалился в собственные ощущения, ведомые только ему. Молчал, впитывая запечатленные на снимках сюжеты, пережить которые ему не удалось.
– Мне жаль… – вряд ли эта фраза выражала то, что он чувствовал на самом деле, но видеть эту чернеющую бездну в глазах Макеева было нестерпимо тяжело.
Тот обернулся.
– Она сказала… что ты вынужден жить с нелюбимой… Что это значит?
Павел хмыкнул, хотя впору было завыть от безумия ситуации. Очень хотелось это сделать. Он по-прежнему боялся за жену, но изо всех сил старался не показать страха. Дмитрию довольно своих переживаний. Да и Саша ведь умница, она не сделает ничего, о чем пришлось бы жалеть потом. Скоро вернется. Очень хотелось верить в это…
– Все не так. Я люблю ее, но…
Как можно было объяснить такие очевидные для самого себя вещи? О прелестной женщине, считающей дни до конца учебы, когда не потребуется больше расставаться с тем, кого однажды выбрало сердце. О сломанной девочке, желающей умереть, внезапно лишившись самого дорогого в жизни. О решении, принятом внезапно, о котором за эти годы он ни разу не пожалел.
Говорил долго, не заботясь о том, как звучат со стороны его слова. Лгать не было смысла, как и приукрашивать что-то, когда в один миг открылось слишком много тайн. Стоящий перед ним мужчина имел право услышать истину, хотя сам утаил ее. Но звучащие признания болезненно царапали горло и впервые не казались разумными, а мрак в глазах Дмитрия с каждой минутой лишь нарастал.
Когда Павел умолк, его гость неожиданно улыбнулся, но в этой улыбке не было ни капли жизни и от нее становилось по-настоящему жутко.
– Если бы я знал… Все эти годы был уверен, что она счастлива, став женой того, к кому ревновал от начала.
Подобные слова звучали почти нелепо, но Павел вспомнил, сколько раз прежде ловил на себе разъяренный, пылающий взгляд Кирмана. Тогда все казалось несерьезным, Сашка сходила с ума от любви и предположить, что такой мужчина, как Филипп, воспринимает его соперником, он не мог даже в самых смелых помышлениях. А потом все меньше хотелось возвращаться к болезненным воспоминаниям.
Дмитрий снова развернулся к Дашиному портрету и медленно заговорил.
– Я пытался держаться в стороне от нее. Долго. Девочка-мечта, рядом с которой все обретало иные оттенки. Нежная, искренняя и такая открытая, что не заметить переполнявших ее чувств было невозможно. Пытался бороться и проиграл. Самому себе. У меня был десяток причин бежать как можно дальше, но я нашел гораздо больше аргументов, чтобы приблизиться. Хотел видеть ее рядом, всегда, несмотря на все мои пороки и ошибки. Дерзкое желание? Знаю, но в тот момент казалось, что все обязательно получится. Раз судьба подарила мне шанс в лице Саши, я был бы идиотом, если бы этим шансом не воспользовался.
К тому времени я заработал достаточно, чтобы безбедно жить даже без дополнительных доходов. Деньги… насколько они все-таки ничтожны по сравнению с правом быть счастливым и свободным. Я жаждал откупиться от прошлого. Двоюродный брат моей бывшей жены много лет шел по пятам, ожидая того момента, когда я оступлюсь, чтобы нанести сокрушительный удар. С ним не получалось договориться: он не хотел ни власти, ни капиталов. Только моего краха. Нищеты или даже смерти. У
