Чакра Фролова - Всеволод Бенигсен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Не туда вышли? – с тревогой спросил Райзберг.
Гуревич задумчиво чертыхнулся.
– Да, вроде, туда. Только не пойму, откуда река взялась. Где-то, видать, сбились. Или ошибка в карте. А такая ошибка жизни может стоить. Оно мне надо?
Фролов хотел поделиться своим знанием о «врущих картах», которые созданы, чтобы нарочно запутать противника, но потом подумал, что это ничего не меняет, и промолчал. Информация о потере пути произвела нехорошее впечатление на остальных, как если бы Сталин вдруг обратился к народу по радио, сказав: «Мы строили государство рабочих и крестьян, и все было хорошо, но вчера я понял, что че-то мы не то построили». То есть вера в Гуревича была так велика, что, казалось, у него не было права на ошибку.
– И что делать будем? – спросил после паузы Кучник, который в душе обрадовался треснувшему авторитету Гуревича.
– Я плавать не умею, – поспешно вставил Райзберг.
– Да по такой реке плавай не плавай, скорее утонешь, чем переплывешь, – хмыкнул Лушкевич.
– Замечание в точку, – сказал Гуревич и задумчиво потер ладонью шею. – Ладно, пройдем по берегу – авось найдем переправу.
Это «авось» совсем не понравилось остальным – вождь, который надеется на «авось», теряет доверие на глазах. Но выбора не было – Гуревич, как ни крути, во многих вопросах оставался экспертом. Все покорно побрели за ним вдоль берега. Через час, когда надежда найти хоть что-то – разрушенный мост, узкое устье, брод – стала стремительно таять, они неожиданно вышли к одинокой покосившейся избушке. Несмотря на отсутствие света внутри дома и явное запустение вокруг, Гуревич приказал всем пригнуться и закрыть рты. Они перебежками добрались до двора и, замерев, стали прислушиваться. Но дом, как и сарай, прилегавший к дому с тыльной стороны, был явно пуст.
Гуревич знаком показал, чтобы все шли за ним. Он встал в полный рост и направился к дому. Поднявшись на скрипнувшее крыльцо избушки, осторожно потянул приоткрытую дверь. Затем обернулся.
– Семен и Степан пусть проверят сарай. А мы пока в доме пошарим. А то не дай бог засада, всех зараз положат, а оно мне надо?
Кучник с Лушкевичем направились к пристройке, а Фролов с Райзбергом вошли за Гуревичем внутрь. В доме царила девственная пустота. Луч фонарика Гуревича бесплодно блуждал по голым стенам – ни мебели, ни одежды. Кто бы здесь ни жил, собирался это кто-то явно не второпях. Он аккуратно, если не сказать щепетильно, покидал свое жилище. В деревянных стенах дома тут и там виднелись небольшие дырки – похоже, перед отъездом хозяин даже гвозди выдернул из стен.
– Вот куркуль, – недовольно пробурчал Гуревич. – Хоть бы веревки какие оставил, гад, или крюки. Могли б плот соорудить.
Затем обернулся к Фролову с Райзбергом и весело подмигнул, предварительно подсветив свое лицо снизу.
– Ну ничего. Главное, бревна есть. Худо-бедно переправимся. Но комфорт не обещаю.
Райзберг кисло улыбнулся в ответ – он еще не оправился от канализационной сырости, а тут снова-здорово.
В эту секунду в доме весело застучали сапоги вбежавших Кучника и Лушкевича.
– Даешь переправу! – радостно объявил Кучник.
– С чего такая уверенность? – спросил Гуревич.
– В пристройке есть все, что нам надо.
– Лодка?! – изумился Гуревич.
– Не совсем, – уклончиво ответил Лушкевич. – Но не хуже. Сейчас сами увидите.
Все побежали в сарай. Еще на подходе Фролов почувствовал запах стружки, лака и клея. Сарай был явно чем-то вроде столярной мастерской.
– Вуаля! – объявил добежавший первым Кучник и направил фонарик внутрь помещения.
– Епрст, – коротко выдохнул Гуревич.
Всюду, куда ни кинь взгляд, стояли гробы. Поменьше, побольше, законченные или наполовину сколоченные. Некоторые стояли вертикально, прислоненные к стене в ожидании финальной покраски, некоторые лежали друг на дружке – готовые к употреблению. Хозяин дома был гробовщиком.
– И что? – спросил Фролов, не желая даже тратить драгоценный мыслительный процесс на догадки.
– Как «что»? – недовольно откликнулся Кучник. – Вы хотите переправиться на ту сторону или нет?! Перед вами самый надежный транспорт в мире.
– Насчет надежности спорить не буду, – сказал Фролов. – По крайней мере, гроб сам по себе еще ни разу никого не угробил. А вот насчет транспортабельности, тут большой вопрос. Гроб – не лодка, течь даст.
– Даст, – согласился Гуревич. – Но если выбрать гроб поплотнее, на час хватит. Вон те, что лаком покрыты, все равно что просмоленные.
– Мы с Семеном не всегда совпадаем мнениями, – вежливо встрял Лушкевич. – Но в данном случае находка, по-моему, отличная. Грести можно досками.
– Нет, грести нельзя, – заметил Гуревич, деловито осматривая гробы и даже постукивая по некоторым из них, словно выбирал спелый арбуз. – Во-первых, с течением все равно не справиться. А во-вторых, пока нас будет нести, на том берегу запросто могут оказаться немцы. Да и на этом тоже. Всплеск воды может вызвать нежелательное внимание. Взять на всякий случай возьмем, но пользоваться я не советую.
– Я не поплыву в гробу! – неожиданно взвизгнул молчавший до того Райзберг.
– Это еще почему? – нахмурился Лушкевич.
– Не поплыву и все. Плохая примета.
– Какая еще плохая примета? – возмутился Кучник.
– Лежать в гробу – плохая примета.
– Можете стоять, – огрызнулся Кучник.
– Да нет такой приметы! – продолжил Лушкевич. – Александр Георгиевич, есть такая примета?
– В кино есть. – Фролов пожал плечами.
– Да погодите вы с кино, – встрял Гуревич. – Если Ефим Соломонович не хочет плыть в гробу, есть другой вариант.
Он вскинул фонарик, и все повернули головы в сторону предлагаемого «варианта». Но тут же, включая Райзберга, невольно отшатнулись. Прямо на них, как бы выглядывая из-за пирамиды гробов, смотрел четырехметровый деревянный Сталин. С трубкой и во френче. Он глядел строго, но с интересом.
– Похоже, наш гробовщик был еще и творцом по совместительству, – с удовлетворением в голосе отметил Гуревич. – Тело делало гробы, а душа жаждала искусства.
– И ч-что в-вы предлагаете? – слегка заикаясь, спросил Райзберг.
– Я предлагаю плыть на нем, – пожал плечами Гуревич. Он еще раз задумчиво оглядел статую, затем осторожно постучал по ступням вождя, видимо, проверяя качество нового плавучего средства.
– Сосна, – довольно заключил он. – Не потонет.
– П-плыть на С-сталине?
– Не на Сталине, а на статуе Сталина, – уже несколько раздраженно отреагировал Гуревич. – Что, согласитесь, все-таки разные вещи.
Фролов посмотрел на Кучника с Лушкевичем. Те скосили глаза на Райзберга. Последний по-прежнему не отрываясь смотрел на деревянного Сталина и растерянно моргал. Сталин, в свою очередь, смотрел на Райзберга, но не моргал. В глазах его теперь читалось раздражение. Казалось, он был недоволен тем, что его собираются превратить в водно-транспортное средство.
– Так, – прервал паузу Гуревич. – Времени мало, ночи летом короткие. Давайте быстро. Статуя или гроб, гроб или статуя?
Лицо Райзберга скривилось от мучительного выбора.
– Я не могу плыть в гробу, – выдавил он наконец. – Я боюсь.
– Хорошо, – хлопнул в ладоши Гуревич так, как будто вел аукцион и только что продал самый ценный лот. – Одобряю ваш выбор. Кстати, заметьте. Художник не совсем довершил работу над скульптурой… простите, статуей. Между ног… э-э-э… товарища Сталина, в районе коленей есть удобная ложбинка.
– Чем же она удобна? – смутился Райзберг.
– Она удобна тем, что практически скроет вас от посторонних глаз. Вы будете плыть, как в трюме шикарной яхты.
– А как мы его доволочем? – спросил Лушкевич, меряя взглядом деревянное изваяние.
– Это не проблема. Так же, как и гробы. Сразу за сараем начинается спуск. Сталин… э-э-э… в смысле, статуя сама покатится. Главное, со двора стащить. Но пять здоровых мужиков, делов-то!
Тут Гуревич посмотрел на щуплого Райзберга, как бы размышляя, стоит ли его включать в этот список, но менять числа не стал.
– А может, все-таки пойдем дальше? – спросил Райзберг, чье пропитанное идеологией сознание никак не допускало заплыва верхом на статуе вождя народов.
– Куда «пойдем»?! Вдоль реки, покуда на немца не напоремся? А может, тут в десятках километров ни одного моста? И охота же вам, Ефим Соломонович, погибнуть в неравной рукопашной с немецким оккупантом. Вам, наверное, ваша жизнь не дорога, а у меня, между прочим, ценные документы и попасть в руки немцев они никак не могут.
Пристыженный этим фактом, а также успокоив свою совесть тем, что плавание верхом на Сталине – мера вынужденная, необходимая для спасения ценных документов, Райзберг замолчал и больше не спорил.
Фролов тоже хотел принять участие в дискуссии, потому что не любил, когда решения, касающиеся его жизни, принимаются без учета его мнения, но не знал, что спросить. Он мысленно прощупал логическую цепочку и быстро нащупал брешь.