Налегке - Марк Твен

Пять дней он был без сознания. Затем пришел в себя и услышал человеческие голоса; дневной свет струился сквозь отверстие, сделанное в туше кита. Он вылез наружу и предстал перед изумленными матросами, которые втаскивали в это время китовый жир на борт. Он тотчас понял, что это за судно, мигом вскарабкался на палубу, застиг жениха с невестой у самого алтаря и вскричал:

- Остановите обряд - я здесь! Дорогая, приди в мои объятия!

Сей удивительнейший опус был оснащен комментарием, в котором автор пытался доказать, что вся эта история не выходит из границ правдоподобия; автор сообщал, что случай, когда кит в пять дней проделал пять тысяч миль от Берингова пролива до Гренландии, он вычитал у Чарльза Рида в его романе "Люби меня немножко, люби меня подольше" и на этом основании считал возможность такого путешествия доказанной; кроме того, он привел приключение Ионы - как доказательство того, что человек может жить в чреве у кита, и заключил свой комментарий рассуждением, что если проповедник выдержал три дня такой жизни, то законник может свободно выдержать пять.

Буря, которая разразилась после этого в редакции, была еще свирепее прежней, незнакомцу была дана решительная отставка, и рукопись полетела ему вслед. Но он так успел затянуть все дело, что уже не было времени переписать главу наново и следующий номер вышел вовсе без романа. Это был хиленький, робкий и глуповатый журнальчик, и отсутствие очередной главы романа окончательно подорвало доверие публики; как бы то ни было, в то самое время, как набиралась первая полоса следующего номера, "Западный еженедельник" тихо, как младенец, испустил дух.

Была сделана попытка возродить его, подобрав какое-нибудь броское новое название, и мистер Ф. предложил назвать его "Феникс" - в ознаменование его возрождения из пепла к новой, неслыханной славе. Но какой-то дешевый остряк из одной из ежедневных газеток предложил нам назвать журнал "Лазарь"{258}; а так как публика была не очень сильна в священном писании и полагала, что воскрешенный Лазарь и оборванный нищий, который просил подаяния у ворот богача, - одно лицо, название это вызвало всеобщий смех и раз и навсегда убило журнал.

Я об этом сильно скорбел, ибо очень гордился своим участием в литературном журнале, - пожалуй, я во всю свою последующую жизнь ничем уже так не гордился. Я написал для журнала вирши - стихи, как я их называл, - и мне было чрезвычайно грустно, что это мое творение, набранное на первой странице незаконченного номера, так и не увидело света. Впрочем, время мстит за нас, - и вот я помещаю этот труд здесь; пусть же он служит прощальной слезой по безвременно погибшему "Западному еженедельнику"! Если память мне не изменяет, идея (собственно, не идея, а сосуд, в который она заключена) этой вещи была навеяна известной песней "Бушующий канал". Зато уж я точно помню, что тогда мои вирши казались мне самыми искусными стихами нашего времени.

СТАРЫЙ ЛОЦМАН*

Ах, на канале Эри

Тот случай летом был.

Я в край далекий Олбени

С родителями плыл.

Но в полдень страшный ураган

Подул из тучи вдруг.

Взметнул седые он валы

И нас поверг в испуг.

С порога дома человек

Взывал сквозь ветра вой:

"Скорей причальте ваш корабль,

Корабль причальте свой!"

Сказал наш капитан, взглянув

На нос и на корму:

"Жену, малюток дорогих,

Увы, не обниму!"

И рек наш лоцман Доллинджер

(Был тверд он в страшный час):

"Доверьтесь Доллинджеру - он

Спасти сумеет вас".

Корабль наш мулы все быстрей

Влекли сквозь грозный шквал:

Их не покинувший поста

Мальчишка погонял.

"На борт! Судьбы не искушай!"

Воскликнул капитан.

Но мулов мальчик лишь быстрей

Погнал сквозь ураган.

Тут капитан сказал нам всем:

"Увы, наш жребий лих!

Опасность главная не там,

А здесь, средь волн морских.

Искать убежища решил

В ближайшем я порту,

А коль погибнем... Нет! Язык

Немеет мой во рту!"

И рек наш лоцман Доллинджер,

Услышав тот приказ:

"Доверьтесь Доллинджеру - он

Спасти сумеет вас!"

"По носу мост!" Пригнулись все.

Мы мчались по волнам

Деревни, церкви, мельницы

Неслись по берегам.

Сбегались люди поглазеть,

Толпились у воды,

Крича: "Увы, стихии все

Сорвались вдруг с узды!

Ах, кораблю и морякам

Не избежать беды!"

А с палубы глядели мы

В испуге и с тоской

На гнущийся зеленый лес,

На пену за кормой,

На кур, что жались у домов

С подветренной стены,

На пойло пьющую свинью,

На брызги от волны.

"Эй, молодцы!

Трави концы!

Скорей готовь причал!

Ну, если здесь мы ляжем в дрейф,

Мы все... (И закричал:)

А ну, опять

Два рифа взять!

Концы вяжи!

Вяжи гужи!

Погонщик, мулов за хвосты держи!

Эй, груз за борт! Эй, к помпам все!

Эй, конюх, брось-ка лот!

Узнайте все, и стар и млад,

Корабль погибель ждет.

Хоть я на Эри моряком

С младенческих годов,

Не видел бури я такой,

Не зрел таких валов!"

Мы гвозди бросили за борт

И заступов пять штук,

Сто фунтов клея, ящик книг,

Мешков для соли тюк,

Мешок пшеницы, ржи мешок,

Корову, два смычка,

Творенья лорда Байрона,

Две скрипки и бычка.

"Мель! Мель! Клади правей руля!

Клади левей, Дол! Та-ак держать!

Эй, мулы, но! Эй, мулы, тпру!

Нам гибели не избежать!"

"Три фута с третью... близко мель!

Три больше! Ровно три!

Три меньше!" Я вскричал: "Ужель

Погибнем на мели?!"

И рек наш лоцман Доллинджер,

Взирая на компас:

"Доверьтесь Доллинджеру - он

Спасти сумеет вас!"

Вдруг в ужасе постигли все

Старик и молодой,

Как здесь возникнуть мель могла:

На дне канала течь была!

Но буря нас вперед гнала,

И судно мчалось как стрела

Мелеющей водой!

"Руби буксир! А мулов режь!"

Но поздно!.. Скрежет... крик!..

. . . . . . . . . . . . . . . . .

Ах! Шлюза мы могли б достичь,

Имей мы лишний миг!

Крушенье терпя, обнялись моряки

В последний самый раз,

И слезы отчаянья в три ручья

Текли из наших глаз.

О милых малютках думал один,

Которых ему не обнять,

Другой вспоминал дорогую жену,

А третий - милую мать.

И только один из нас страха не знал,

Из сердца он исторг

Надежды сладостной слова,

И меня охватил восторг.

То рек наш лоцман Доллинджер

(Чье сердце как алмаз):

"Доверьтесь Доллинджеру - он

Спасти сумеет вас!"

Исполненная верой речь

Едва лишь отзвучала,

Как тотчас чудо из чудес

Ту веру увенчало.

Вдруг фермер доску притащил

(По воле провиденья!)

И, положив на борт, ушел,

Исполненный смиренья.

Дивясь, страдальцы долгий миг

На лоцмана глядели,

Потом в молчанье по доске

Сошли на берег с мели.

______________

* Перевод И.Гуровой.

ГЛАВА XI

Перевозка грузов в Калифорнию. - Серебряные слитки. - Подземный город. - Деревянные крепления. - Спуск в шахты. - Обвал. - Добыча серебра в 1863 году.

В этой главе я намерен сообщить кое-какие полезные сведения о серебряных приисках, о чем честно предупреждаю читателя, - он волен ее не читать.

В 1863 году бум, пожалуй, достиг своей высшей точки. Вирджиния кишела пешеходами и повозками, и если бы можно было проникнуть взглядом сквозь облака известковой пыли, окутывающие ее каждое лето, то она показалась бы похожей на пчелиный улей. Что касается этой пыли, то, пробежав сквозь нее десять миль, ваши лошади покрывались ровным желтоватым слоем в одну шестнадцатую дюйма, а с колес она попадала внутрь повозки и там оседала, достигая трех дюймов в толщину. Чуткие весы, которыми пользовались наши химики, содержались под стеклянным колпаком, который, казалось бы, не должен был пропускать ничего, и все же пыль эта была так тонка и невещественна, что неприметно просачивалась туда, нарушая точность прибора.

Кругом кипела бешеная спекуляция; были, однако, и вполне солидные предприятия. Товары доставлялись в Вирджинию из Калифорнии (сто пятьдесят миль) через горы либо вьюком, либо в колоссальных фургонах, запряженных таким огромным количеством мулов, что каждая такая упряжка составляла целую процессию, и один обоз, казалось, тянулся от самой Калифорнии до Вирджинии. Извилистая змейка пыли, проходящая через пустыни территории, отмечала его долгий путь. Перевозка грузов на эти сто пятьдесят миль в фургонах обходилась в двести долларов тонна за небольшие партии (такая же цена взималась за перевозку посылок в почтовых каретах) и в сто долларов за полную поклажу. Одна вирджинская фирма получала по сто тонн грузов в месяц и платила за перевозку их десять тысяч долларов. Зимой перевозка обходилась еще дороже. Слитки серебра доставлялись в Сан-Франциско почтовой каретой (ценность каждого слитка, величиной обычно с две свинцовых чушки, исчислялась в зависимости от примеси в нем золота и колебалась между 1500 и 3000 долларов). Стоимость перевозки (при больших грузах) составляла 1,25 % стоимости самого груза. Таким образом, перевозка каждого слитка обходилась примерно в двадцать пять долларов. С отправителей небольших партий взималось два процента. Каждый день в обоих направлениях курсировало по три дилижанса, и я сам бывал свидетелем тому, как на все три дилижанса, отбывающие из Вирджинии, грузили по трети тонны серебра в слитках; бывало и так, что эти три дилижанса увозили вместе до двух тонн серебра. Правда, такое случалось редко, как исключение*. Две тонны серебра - это примерно сорок слитков, и перевозка их стоила больше тысячи долларов. Кроме серебра, дилижанс брал и другие грузы, не говоря о пассажирах, которых набиралось человек по пятнадцать - двадцать каждый рейс; с них взималось двадцать пять - тридцать долларов с души. При шести непрерывно курсирующих дилижансах "Уэллс, Фарго и К°" был довольно богатым и солидным предприятием. На протяжении двух миль под Вирджинией и Голд-Хиллом пролегала знаменитая Комстокская серебряная жила; толщина руды, ограниченной с обеих сторон скалистой породой, доходила до пятидесяти, а местами и до восьмидесяти футов, и, таким образом, жила эта шириной своей не уступала иным из нью-йоркских улиц. Напомню читателю, что в Пенсильвании слой угля толщиной в восемь футов считается богатым.