Вдали от обезумевшей толпы - Томас Гарди

По возвращении с рынка Батшеба за весь вечер не сказала мужу почти ни слова, да и он не был расположен беседовать с ней. Состояние его было не из приятных: острое беспокойство и невозможность высказаться. Следующий день — то было воскресенье — они тоже провели в безмолвии. Батшеба ходила в церковь утром и после обеда. На другой день должны были состояться скачки в Бедмуте. Вечером Трой внезапно спросил:

— Батшеба, не можешь ли ты мне дать двадцать фунтов?

Лицо ее омрачилось.

— Двадцать фунтов? — переспросила она.

— Дело в том, что они мне нужны до зарезу.

На лице Троя легко можно было уловить непривычное для него выражение тревоги. Владевшие им весь день чувства достигли предела.

— А! Так это для завтрашних скачек? — Трой медлил с ответом. Ее ошибка была на руку человеку, который не желал, чтобы ему заглядывали в душу.

— Ну, допустим, они мне нужны для скачек, — процедил он наконец.

— Ах, Фрэнк! — воскликнула Батшеба со страстной мольбой в голосе. — Всего несколько недель назад ты меня уверял, что я тебе дороже всех твоих развлечений, вместе взятых, и обещал отказаться от них ради меня! А теперь неужели ты не можешь отказаться от одного развлечения, от которого больше неприятностей, чем радости! Сделай это, Фрэнк! Пойди ко мне, я зачарую тебя словами любви, нежными взглядами, не поскуплюсь на ласки, лишь бы ты остался дома! Скажи «да» своей жене! Скажи: «Да!»

Вся нежность и мягкость, заложенные в натуре Батшебы, непроизвольно вырвались наружу, когда она домогалась его согласия. Куда девалась ее наигранная холодность, к которой она прибегала в спокойные минуты в целях самозащиты! Редкий мужчина мог бы устоять перед вкрадчивыми и полными достоинства мольбами прекрасной женщины. Батшеба слегка откинула головку и хорошо известным ему движением протянула к нему руку, выражая свои чувства красноречивее всяких слов. Не будь эта женщина его женой, Трой немедленно бы сдался, но тут он решил больше не вводить ее в заблуждение.

— Эти деньги нужны мне вовсе не для оплаты долгов по скачкам, — сказал он.

— А для чего? — спросила она. — Меня очень беспокоят эти твои таинственные обязательства, Фрэнк.

Трой колебался. Он уже не так сильно любил жену, чтобы всецело поддаться ее обаянию. Однако необходимо было соблюдать учтивость.

— Ты оскорбляешь меня своей подозрительностью, — проговорил он. — Мы совсем недавно поженились, а ты уже начинаешь меня распекать, на что это похоже!

— Я думаю, я имею право немного поворчать, раз мне приходится платить, — сказала она, капризно надувая губки.

— Вот именно. Но первое уже позади, так приступим ко второму. Шутки в сторону, Батшеба, не донимай меня, а то как бы тебе потом не пришлось кое о чем пожалеть.

Она залилась краской.

— Да я уже жалею, — быстро ответила она.

— О чем же ты жалеешь?

— О том, что мой роман кончился.

— Все романы кончаются со свадьбой.

— Зачем ты это мне говоришь? Ты ранил меня в самое сердце своей злой шуткой.

— А ты нагоняешь на меня тоску. Мне кажется, ты ненавидишь меня.

— Не тебя, а твои пороки! Да, я ненавижу их!

— Лучше бы ты постаралась исправить меня. Давай подведем баланс, двадцать фунтов на стол, и будем друзьями!

Она вздохнула, как бы покоряясь судьбе.

— Примерно такая сумма отложена у меня на хозяйственные расходы. Если она тебе так нужна, бери ее.

— Прекрасно. Спасибо. Наверное, завтра я уеду раньше, чем ты выйдешь к завтраку.

— Тебе так уж надо уезжать? Ах, Фрэнк, было время, когда никаким друзьям не удалось бы оторвать тебя от меня! Тогда ты называл меня своей ненаглядной. А теперь тебе и дела нет, как я провожу время.

— Я должен ехать, невзирая ни на какие чувства. — С этими словами Трой взглянул на свои часы и, повинуясь какому-то безотчетному импульсу, открыл нижнюю крышку, под которой обнаружилась уютно свернувшаяся маленькая прядь волос.

В этот миг Батшеба подняла глаза, уловила его движение и заметила прядь. От боли и изумления кровь бросилась ей в лицо, и она не успела подумать, как у нее вырвалось восклицание:

— Женский локон! О, Фрэнк! Чьи же это волосы?

Он отвечал небрежно, словно желая скрыть чувство, вспыхнувшее при виде локона.

— Ну, конечно, твои. Чьи же еще? Я совсем позабыл про них.

— Какая бессовестная ложь, Фрэнк!

— Говорю тебе, я позабыл про них, — повторил он, повышая голос.

— Да я не о том — ведь волосы-то рыжие.

— Что за глупости!

— Ты оскорбляешь меня. Я же видела, что они рыжие. Говори, чьи они. Я хочу знать.

— Хорошо, скажу, только не шуми. Это волосы одной молодой особы, на которой я собирался жениться еще до того, как познакомился с тобой.

— В таком случае ты должен сказать мне ее имя.

— Не могу.

— Она уже замужем?

— Нет.

— Жива?

— Да.

— Она хорошенькая?

— Да.

— Удивляюсь. Разве можно быть хорошенькой при таком ужасном недостатке, как у этого несчастного создания?

— Недостаток… Какой недостаток? — живо спросил он.

— Да волосы у нее такого отвратительного цвета!

— Ого! Это мне нравится! — выпалил Трой, уже овладевший собой. — Все восхищались их золотым цветом. Одно время, правда, недолго, она ходила с распущенными волосами. Замечательно красивые волосы! Прохожие оборачивались и любовались волосами этого несчастного создания.

— Фи! Будет тебе, будет! — В ее голосе зазвенели гневные нотки. — Если бы я дорожила твоей любовью, как раньше, я, пожалуй, могла бы сказать, что прохожие оборачивались и любовались моими волосами!

— Батшеба, не будь такой запальчивой и ревнивой! Ведь ты представляла себе, что такое семейная жизнь, зачем же было выходить за меня, если ты боялась такого рода случайностей?

Между тем у нее на сердце накипело возмущение, к горлу подкатился клубок, слезы неудержимо подступили к глазам. Она стыдилась обнаруживать свое волнение, но под конец разразилась бурными упреками:

— Вот что я заслужила от тебя за всю свою любовь!! Ах, когда я выходила за тебя, ты мне был дороже жизни. Я готова была умереть за тебя, честное слово, я с радостью бы умерла! А теперь ты глумишься надо мной, говоришь, что я сделала глупость, выйдя за тебя! Ну разве не жестоко попрекать меня моей ошибкой! Пусть ты невысокого мнения о моем уме, но ты не должен так безжалостно бросать мне это в лицо теперь, когда я в твоей власти!

— Что поделаешь, так уж складываются обстоятельства, — буркнул Трой. — Клянусь честью, эти женщины сведут меня в могилу!

— А зачем ты хранишь чужие волосы! Ты сожжешь их, правда, Фрэнк?

Фрэнк продолжал, делая вид, что не расслышал:

— Есть обязательства, которые для меня важней даже моих обязательств перед тобой. Кое-что надо загладить… Ты не знаешь об этих отношениях. Если ты раскаиваешься, что вступила в брак, то я и подавно.

Батшеба вся дрожала. Положив ему руку на плечо, она проговорила скорбным и проникновенным тоном:

— Я буду раскаиваться лишь в том случае, если узнаю, что я для тебя не самая дорогая на свете. А вот ты раскаиваешься, потому что другая дороже тебе, чем я, — ведь правда?

— Не знаю. Ты это к чему?

— Ты не хочешь сжечь этот локон. Значит, ты любишь женщину, у которой такие красивые волосы, да, любишь! Как они хороши, не то что моя жалкая черная грива! Но что ж поделаешь! Разве я виновата, что так безобразна! Так люби ее на здоровье!

— Честное слово, я совершенно позабыл об этой пряди и вспомнил только сегодня, через несколько месяцев, когда случайно взглянул на нее.

— Но ты только что упомянул о каких-то «отношениях»… А потом… эта женщина, что мы тогда встретили?

— Встреча с ней и напомнила мне об этой пряди.

— Так это ее волосы?

— Ну да. Можешь радоваться, что выудила это у меня!

— А что это за отношения?

— Да ничего серьезного… Я только пошутил.

— Только пошутил! — повторила она в горестном изумлении. — Как можешь ты шутить, когда я так страдаю? Скажи мне всю правду, Фрэнк! Ты же знаешь, что я не дурочка, хотя по временам и поддаюсь женской слабости. Будь откровенен со мной! — И она посмотрела ему в лицо открытым, бесстрашным взглядом. — Кажется, я немногого прошу — только правды! Ах! Раньше мне казалось, что я буду счастлива, лишь когда меня будет обожать муж, которого я себе изберу. Ну, а теперь меня осчастливит хоть капелька чувства… Да! Вот до чего дошла независимая и гордая Батшеба!

— Ради бога, не закатывай мне сцен! — раздраженно крикнул Трой, вскочил и вышел из комнаты.

Едва он ушел, Батшеба разразилась бурными рыданиями, эти сухие, не смягченные слезами рыдания разрывали ей сердце… Но она подавила их силой воли. Батшеба потерпела поражение, хотя до конца своих дней ни за что не призналась бы в этом. Ее гордость была уязвлена — ведь она понимала, что унизила себя, выйдя замуж за человека, далеко не такого чистого душой, как она. Охваченная негодованием, она металась взад и вперед по комнате, как тигрица в клетке, все существо ее восстало, кровь бросилась ей в лицо. До встречи с Троем Батшеба высоко ставила себя как женщину, гордилась, что ее губ не касался ни один мужчина в мире, что ее талию никогда не обнимала рука возлюбленного. А теперь она была себе ненавистна. В былое время она в душе презирала девушек, которые попадались в сети первого же смазливого парня, удостоившего их своим вниманием. Мысль о замужестве никогда не прельщала ее, как прельщала большинство окружавших ее женщин. В смятении чувств, боясь потерять любимого, она согласилась выйти за него; но даже в самые счастливые часы Батшебу не покидало сознание, что с ее стороны это скорее жертва, что брак ничуть не возвысил ее, не принес ей чести, — Батшеба бессознательно чтила Диану, хотя имя этой богини едва ли было ей известно. Как низко она пала в своих глазах: ведь раньше она держала всех мужчин на расстоянии, не поощряя их ни взглядом, ни словом, ни жестом; она не тяготилась одиночеством, гордясь своей девичьей независимостью, и воображала, что потерпит некий ущерб, если променяет скромную девическую жизнь на жизнь замужней женщины и сделается смиренной половиной какого-то неведомого целого. Ах, как могла она совершить такой безумный поступок, впрочем, вполне благопристойный в глазах людей! О, стать бы снова той девушкой, что стояла на Норкомбском холме! Посмел ли бы тогда Трой или другой мужчина осквернить своим прикосновением хоть волос на ее голове!