История России с древнейших времен Том 2 - Сергей Соловьев

Во время этих смут тело убитого князя оставалось непогребенным; в первый же день после убийства преданный покойному слуга Кузьма Киевлянин пошел на княжий двор и, видя, что тела нет на том месте, где был убит Андрей, стал спрашивать: «где же господин?» Ему отвечали: «Вон лежит выволочен в огород, да ты не смей брать его: все хотят выбросить его собакам, а если кто за него примется, тот нам враг, убьем и его». Кузьма пошел к телу и начал плакать над ним: «Господин мой, господин мой! Как это ты не почуял скверных и нечестивых врагов, когда они шли на тебя? Как это ты не сумел победить их: ведь ты прежде умел побеждать полки поганых болгар?» Когда Кузьма плакался над телом, подошел к нему ключник Анбал. Кузьма, взглянувши на него, сказал: «Анбал, вражий сын! Дай хоть ковер или что-нибудь подослать и прикрыть господина нашего». «Ступай прочь, - отвечал Анбал, - мы хотим бросить его собакам». «Ах, ты, еретик, - сказал ему на это Кузьма, - собакам выбросить? Да помнишь ли ты, жид, в каком платье пришел ты сюда? Теперь ты стоишь в бархате, а князь нагой лежит, «о прошу тебя честью, сбрось мне что-нибудь». Анбал усовестился и сбросил ковер и корзно; Кузьма обвертел тело и понес его в церковь. Но когда стал просить, чтоб отворили ему ее, то ему отвечали: «Брось тут в притворе, вот носится, нечего делать», - уже все были пьяны. Кузьма стал опять плакаться: «Уже тебя, господин, и холопы твои знать не хотят; бывало, придет гость из Царя-города или из иной какой страны, из Руси ли, латынец, христианин или поганый, прикажешь: поведите его в церковь, в ризницу, пусть посмотрит на истинное христианство и крестится, что и бывало, крестилось много; болгары и жиды и всякая погань, видевши славу божию и украшение церковное, сильно плачут по тебе, а эти не пускают тебя и в церковь положить». Поплакавши, Кузьма положил тело в притворе, покрыв корзном, и здесь оно пролежало двое суток. На третий день пришел козмодемьянский игумен Арсений и сказал: «Долго ли нам смотреть на старших игуменов, и долго ли этому князю лежать? Отоприте церковь, отпою над ним и положим его в гроб; когда злоба эта перестанет, придут из Владимира и понесут его туда». Пришли клирошане боголюбские, внесли тело в церковь, положили в каменный гроб и отпели с Арсением. На шестой уже день, когда волнение утихло во Владимире, граждане сказали игумену Феодулу и Луке, демественнику Богородичной церкви: «Нарядите носильщиков, поедем, возьмем князя и господина нашего Андрея», а протопопу Микулице сказали: «Собери всех попов, облачитесь в ризы и выходите перед Серебряные ворота с святою богородицею, тут и дожидайтесь князя». Феодул исполнил их волю: с клирошанами Богородичной церкви и с некоторыми владимирцами поехал в Боголюбов и, взявши тело, привез во Владимир с честию и с плачем великим. Увидавши издали княжеский стяг, который несли перед гробом, владимирцы, оставшиеся ждать у Серебряных ворот, не могли удержаться от рыданий и начали приговаривать: «Уже не в Киев ли поехал ты, господин наш, в ту церковь у Золотых ворот, которую послал ты строить на великом дворе Ярославовом; говорил ты: хочу построить церковь такую же, как и ворота эти Золотые, да будет память всему отчеству моему». Андрея похоронили в построенной им церкви Богородичной (1174 г.).

Как скоро весть о смерти Андреевой разнеслась по волости, то ростовцы, суздальцы, переяславцы и вся дружина от мала до велика съехались во Владимир и сказали: «Делать нечего, так уже случилось, князь наш убит, детей у него здесь нет, сынок его молодой - в Новгороде, братья - в Руси; за каким же князем нам послать? Соседи у нас князья муромские и рязанские, надобно бояться, чтоб они не пришли на нас внезапно ратью; пошлем-ка к рязанскому князю Глебу (Ростиславичу), скажем ему: «Князя нашего бог взял, так мы хотим Ростиславичей Мстислава и Ярополка, твоих шурьев» (сыновей старшего сына Юриева). Они забыли, говорит летописец, что целовали крест князю Юрию, посадить у себя меньших сыновей его, Михаила и Всеволода, нарушили клятву, посадили Андрея, а меньших его братьев выгнали, и теперь после Андрея не вспомнили о своей прежней клятве, но все слушали Дедильца да Бориса - рязанских послов. Как было решено, так и сделано: поцеловали образ богородицы и послали сказать Глебу: «Твои шурья будут нашими князьями, приставь к нашим послам своих и отправь всех вместе за ними в Русь». Глеб обрадовался такой чести, что выбрали его шурьев в князья, и отправил к ним послов в Чернигов, где они тогда жили. Послы от северной дружины сказали Ростиславичам: «Ваш отец добр был, когда жил у нас; поезжайте к нам княжить, а других не хотим». Эти другие были младшие Юрьевичи, Михаил и Всеволод, которые тогда находились также в Чернигове, как видно, все четверо, и дяди и племянники, прибежали вместе с Святославом из-под Вышгорода и не смели после того возвратиться в прежние свои волости на Поросьи. Ростиславичи отвечали послам: «Помоги бог дружине, что не забывает любви отца нашего», но, несмотря на то, что звали их одних, они не захотели ехать без дядей Юрьевичей и сказали: «Либо добро, либо лихо всем нам; пойдем все четверо: Юрьевичей двое да Ростиславичей двое». Наперед поехали двое - Михаил Юрьевич и Ярополк Ростиславич; Михаилу дали старшинство, причем все целовали крест из рук черниговского епископа. Когда князья приехали в Москву, то ростовцы рассердились, узнавши, что вместе с Ростиславичем приехал и Юрьевич; они послали сказать Ярополку: «Ступай сюда», а Михаилу - «Подожди немного на Москве». Ярополк тайком от дяди поехал к Переяславлю, где стояла тогда вся дружина, выехавшая навстречу к князьям, а Михаил, узнав, что Ростиславич отправился по ростовской дороге, поехал во Владимир и затворился здесь с одними гражданами, потому что дружина владимирская в числе 1500 человек отправилась также в Переяславль по приказанию ростовцев. Здесь вся дружина поцеловала крест Ярополку и отправилась с ним ко Владимиру выгонять оттуда Михаила. Ко всем силам земли Ростовской присоединились полки муромские и рязанские, окрестности были пожжены, город обложен. Что же заставило владимирцев, не привыкших к самостоятельной деятельности, воспротивиться приговору старших городов, взять себе особого князя и отстаивать его против соединенных сил всей земли Ростовской и Рязанской? К этому принудила их явно высказавшаяся вражда старого города Ростова, который с ненавистью смотрел на свой пригород, населенный большею частию людьми простыми, ремесленными, жившими преимущественно от строительной деятельности князя Андрея, и, несмотря на то, похитивший у старого города честь иметь у себя стол княжеский. Ростовцы и суздальцы говорили: «Пожжем Владимир или пошлем туда посадника: то наши холопы каменщики». Нельзя не заметить также, что здесь, в этих словах, слышится преимущественно голос высшего разряда ростовских жителей - бояр, дружины вообще, которая, как видно, особенно не любила Андрея за нововведения. Как бы то ни было, важно было начало борьбы между старыми и новыми городами, борьбы, которая должна была решить вопрос: где утвердится стол княжеский - в старом ли Ростове или новом Владимире, от чего зависел ход истории на севере. Заодно с Владимиром, как следует ожидать, были и другие новые города. Переяславцы хотели также Юрьевичей и поневоле признали Ростиславичей. Семь недель владимирцы отбивались от осаждающих. Наконец, голод принудил их сказать Михаилу: «Мирись либо промышляй о себе». Михаил отвечал: «Вы правы: не погибать же вам для меня» и поехал из города назад в Русь; владимирцы проводили его с плачем великим, говорит летописец. По отъезде Михаила они заключили договор с Ростиславичами, те поклялись что не сделают никакого зла городу, после чего владимирцы отворили ворота и встретили князей со крестами; в Богородичной церкви заключен был окончательный договор: во Владимире оставался княжить младший Ростиславич, Ярополк, а в Ростове старший, Мстислав. Таким образом, благодаря мужеству владимирцев торжество ростовцев было неполное: правда, стол старшего брата поставлен был у них, но зато ненавистный пригород, Владимир, получил своего князя, а не посадника из Ростова. Но ростовцы и особенно бояре, принужденные уступить требованиям владимирцев, продолжали враждовать к последним и вызвали их к возобновлению борьбы, столь важной для судеб севера. Южные волости нередко испытывали неудобство от перемещения князей, когда новые князья приводили с собою свою дружину, своих слуг, которым раздавали разные должности, и те спешили обогащаться за счет граждан, зная, что недолго среди них останутся; теперь север в свою очередь испытал то же неудобство: Ростиславичи приехали в Ростовскую область с дружинниками, набранными на юге, и роздали им посаднические должности; эти русские (т. е. южнорусские) детские, как называет их летописец, скоро стали очень тяжки для народа судебными взысками и взятками, но владимирцы терпели не от одних русских детских; князья, говорит летописец, были молоды, слушались бояр, а бояре получали их как можно больше брать, и вот взяли они из церкви Владимирской богородицы золото и серебро, в первый же день отобрали ключи от ризницы, отняли город и все дани, которые назначил для этой церкви князь Андрей. Видно, что, кроме корыстолюбия, здесь действовала ненависть к памяти Андрея, ко всему им сделанному: хотели ограбить Владимирский собор - великолепный памятник, который оставил по себе Андрей. Грабеж церквей позволяли себе князья и дружины их только в завоеванных городах; легко после этого понять, как должны были смотреть владимирцы на ограбление своего собора, лучшего украшения, которым так гордился их город; они стали сбираться и толковать: «Мы приняли князей на всей нашей воле, они крест целовали, что не сделают никакого зла нашему городу, а теперь они точно не в своей волости княжат, точно не хотят долго сидеть у нас, грабят не только всю волость, но и церкви; так промышляйте, братья!» Из этих слов видно как будто, что владимирцы не только оскорблялись тем, что князья поступают с их волостью, как с завоеванною, но еще боялись, что Ярополк, ограбивши волость, уйдет от них и ростовцы пришлют к ним своего посадника: «Князь поступает так, как будто не хочет сидеть у нас», - говорили они. Но по старой привычке владимирцы прежде обратились к старшим городам - Ростову и Суздалю - с жалобою на свою обиду; ростовцы и суздальцы на словах были за них, а на деле нисколько не думали за них вступаться; бояре же крепко держались за Ростиславичей, прибавляет летописец и тем опять дает знать, что преимущественно боярам хотелось вести дела в противность тому, как шли они при Андрее. Тогда владимирцы, видя явное недоброжелательство старших городов и бояр, решились вместе с переяславцами действовать собственными силами и послали в Чернигов сказать Михаилу: «Ты старший между братьями: приходи к нам во Владимир; если ростовцы и суздальцы задумают что-нибудь на нас за тебя, то будем управляться с ними как бог даст и святая богородица». Михаил с братом Всеволодом и с Владимиром Святославичем, сыном черниговского князя, отправился на север, но едва успел он отъехать верст 11 от Чернигова, как сильно занемог и больной приехал в Москву, где дожидался его отряд владимирцев с молодым князем Юрием Андреевичем, сыном Боголюбского, который жил у них, будучи изгнан из Новгорода. Между тем Ростиславичи, узнав о приближении Михаила, советовались в Суздале с дружиною, что делать. Решено было, чтоб Ярополк шел с своим войском против Юрьевичей к Москве, биться с ними и не пускать ко Владимиру. Михаил сел обедать, когда пришла весть, что племянник Ярополк идет на него; Юрьевичи собрались и пошли по владимирской дороге навстречу неприятелю, но разошлись с Ярополком в лесах, тогда москвичи, услыхавши, что Ярополк, миновав их войско, продолжает идти к Москве, возвратились с дороги от Михаила для оберегания своих домов, а Ярополк, видя, что разошелся с Михаилом, пошел от Москвы вслед за ним, послав, между тем, сказать брату Мстиславу в Суздаль: «Михалко болен, несут его на носилках и дружины у него мало; я иду за ним, захватывая задние его отряды, а ты, брат, ступай поскорее к нему навстречу, чтоб он не вошел во Владимир». Мстислав объявил об этой вести дружине и на другой день рано выехал из Суздаля, помчался быстро, точно на зайцев, так что дружина едва успевала за ним следовать, и в пяти верстах от Владимира встретился с Юрьевичами; полк Мстиславов, готовый к битве, в бронях, с поднятым стягом вдруг выступил от села Загорья; Михаил начал поскорее выстраивать свое войско, а враги шли на него с страшным криком, точно хотели пожрать его дружину, по выражению летописца. Но эта отвага была непродолжительна: когда дошло до дела и стрельцы начали перестреливаться с обеих сторон, то Мстиславова дружина, не схватившись ни разу с неприятелем, бросила стяг и побежала; Юрьевичи взяли много пленных, взяли бы и больше, но многих спасло то, что победители не могли различать, кто свои и кто чужие; Мстислав убежал в Новгород; Ярополк, узнавши о его поражении, побежал в Рязань, но мать их и жены попались в руки владимирцам. С честию и славою вступил Михаил во Владимир; дружина и граждане, бывшие в сражении, вели пленников. Первым делом Юрьевича было возвращение городов, отнятых у Богородичной церкви Ярополком; и была, говорит летописец, радость большая во Владимире, когда он увидал опять у себя великого князя всей Ростовской земли. Подивимся, продолжает тог же летописец, чуду новому, великому и преславному божия матери, как заступила она свой город от великих бед и граждан своих укрепляет: не вложил им бог страха, не побоялись двоих князей и бояр их, не посмотрели на их угрозы, семь недель прожили без князя, положивши всю надежду на святую богородицу и на свою правду. Новгородцы, смольняне, киевляне и полочане и все власти как на думу на веча сходятся, и на чем старшие положат, на том и пригороды станут, а здесь город старый - Ростов и Суздаль, и все бояре захотели свою правду поставить, а не хотели исполнять правды божией, говорили: «Как нам любо, так и сделаем: Владимир - пригород наш». Воспротивились они богу и святой богородице и правде божией, послушались злых людей, ссорщиков, не хотевших нам добра по зависти. Не сумели ростовцы и суздальцы правды божией исправить, думали, что они старшие, так и могут делать все по своему, но люди новые, худые владимирские, уразумели, где правда, стали за нее крепко держаться, сказали: «Либо Михаила князя себе добудем, либо головы свои сложим за святую богородицу и за Михаила князя». И вот утешил их бог и св. богородица: прославлены стали владимирцы по всей земле за их правду.