Сквозь тени прошлого (СИ) - Лейк Оливия

Позже Габриэлла узнала, что Захария употребил всё своё влияние, все связи и, наверняка, колоссальные финансовые средства, чтобы эта история не вышла за пределы полицейского участка. Он не хотел огласки, а поскольку судить было некого, это стало возможным. Слухи, конечно, просочились в прессу, но на то они и слухи: ни подтверждений, ни доказательств. Всё это Габриэлла узнала от своего адвоката, которого уведомил Стивен об окончании дела и прозрачно намекнул, что и Габриэлла должна быть предельно аккуратна в своих заявлениях по поводу данного разбирательства. Хотя это предупреждение было излишним. Она никому, кроме поверенного, не рассказывала о случившемся в Эйджвотер-Холле.

Габриэлла прекрасно понимала Захарию. Зачем валять в грязи имя семьи, если ничего не изменить. А ведь был ещё Сэнди Крэмвелл. Габриэлла даже представить не могла, как ему пришлось. Он в одночасье лишился и сестры, и матери. Какими бы они ни были, они его семья, близкие люди. А сейчас у него остался только он. Захария. Брат. Габриэлла не знала, правду ли говорила Элизабет на счёт своего материнства, или выдавала желаемое за действительное. Как и не знала, проверял ли Захария слова тётки, проводил ли экспертизу.

По возвращении в Штаты было тяжело. Габриэлла долго не могла прийти в себя, а когда всё же нашла силы вылезти из-под одеяла и снова начать жить, то сразу же погрузилась в работу. Она окунулась в свой роман с головой. Писала днём и ночью. Прерываясь исключительно на короткие часы забвения, которые давал спасительный сон. Но даже там, в тёмной паутине сновидений, Габриэлла не могла избавиться от тоски. Она чувствовала, как скучает о нём. То, что она поначалу принимала за сплошное физическое влечение, а после за влюблённость, на деле оказалось большим.

Габриэлла постоянно вспоминала его улыбку — почти незаметную, неуловимую, но иногда по-мальчишески открытую и бесшабашную. Вспоминала голос, запах и жесты. То, как Захария неосознанно постукивал пальцем по губам, когда напряжённо о чём-то думал, или запускал руку в волосы, когда был сильно обеспокоен. В её памяти то и дело вспыхивали их словесные дуэли, пикировки и едкие остроты. Прогулки по сказочному Корнуоллу и ночи, наполненные страстными объятиями и жадными поцелуями. Эти воспоминания не тускнели со временем. Захария был нужен ей. Габриэлла любила его. Осознание этого оглушало, лишало воли и давило на сердце. Тогда она прекращала писать, забиралась в постель и, укрывшись одеялом с головой, глотала горькие солёные слёзы. Пыталась выплакать свою любовь и свою боль. И единственное, чем она утешала себя в такие моменты, была одна мысль — так не бывает. Такие яркие чувства не могут жить долго. Они бы в любом случае перегорели, остыли друг к другу, и началась бы повседневная рутина, а после таких сумасшедших эмоций спад непременно вызвал бы разочарование. Так Габриэлла убеждала себя, но тихий внутренний голос вселял сомнения и шептал: «А что если нет?» Тогда она непомерным усилием воли заглушала его и отправлялась работать.

Тематика её книги после всех произошедших событий тоже претерпела изменения. Габриэлла не просто описала жизнь и увлечение искусством знаменитых коллекционеров, а ещё и дополнила их истории небольшими рассказами о любви, связанными с той или иной таинственной реликвией, находившейся в их владении, или легендой, с ней связанной. А часть, посвящённую Захарии Денверу, Габриэлла закончила историей трагической любви Ровены и Рональда. За основу она взяла свои сны и их с Захарией отношения. Их влечение, их страсть, их огонь. А ещё их боль, их страх, их конец.

Когда Габриэлла послала мисс Берч первый отредактированный под новый формат материал, то была уверена, что она не пропустит и строчки из написанного, но пресс-агент Захарии больше не придиралась к её текстам, а с редкими комментариями одобряла всё написанное. В такие моменты Габриэлла брала в руки телефон и набирала номер, который, казалось, навсегда отпечатался у неё в памяти изящными размашистыми цифрами, но нажать кнопку «вызов» так ни разу и не решилась. Единственное, на что она отважилась — послать Захарии первый экземпляр опубликованного романа. Габриэлла вложила туда короткую записку. В ней она благодарила его и просила прощения.

Габриэлла даже себе боялась признаться, как ждала его реакции. Неважно, какой: звонка, сообщения или письма. Но не дождалась. Он не позвонил, не написал, не отреагировал. Когда она поняла, что надеяться бессмысленно, испытала горькое чувство разочарования. Но жизнь продолжалась, и она жила дальше. Работала, встречалась с друзьями, иногда ходила на свидания, но дышать полной грудью не получалось. Порой ей казалось, что всё случившееся в Корнуолле — сон, от которого она до сих пор не могла очнуться.

Когда Габриэлла думала о снах, то вспоминала Ровену Гленерван. Больше леди Эйджвотер-Холла ни разу не беспокоила её. Пока Габриэлла писала книгу, то часто задавалась вопросом: чем были эти ночные кошмары? Предчувствием, плодом разыгравшегося воображения или действительно сверхъестественным предупреждением? Ответа она найти не смогла, но была уверена, что эта красивая женщина и несчастная жена пострадала равноценно как от мужской ревности и недоверия, так и от женской злобы и зависти. Правды, конечно, в этой истории уже было не узнать, но Габриэлла в своём труде придерживалась именно этой теории. Может, поэтому часть книги, посвящённая Корнуоллу, вышла наиболее печальной, пронзительной и настоящей. Потому что всё там было правдой: и любовь, и страдания. Что-то произошло около ста лет назад, а что-то буквально вчера.

Габриэлла бросила взгляд на часы.

— Пора, — произнесла она вслух.

Она не хотела приезжать в Нью-Йорк, не хотела идти в отель «Плаза», не хотела присутствовать на выставке, посвященной редким драгоценностям, многие из которых даже можно будет приобрести на последующем аукционе. Но её редактор настояла. Она утверждала, что это пойдёт ей и её книге только на пользу. Габриэлла писала о многих из этих уникальных ювелирных творений и успела узнать их хозяев. Ей пришло приглашение, и отказаться она не могла. Хоть и безумно боялась, что там будет Захария. Ведь аукционный дом «Мартис» указан, как организатор. Но Захария редко удостаивал своим присутствием такие мероприятия.

Габриэлла в который раз взволнованно осмотрела своё отражение. Вечернее платье из струящего шифона бледно-жёлтого цвета делало её ещё более изящной и даже невесомой, а отросшие ниже лопаток чёрные волосы были собраны на затылке и полностью открывали красивое лицо. Оставшись довольной своим внешним видом, она дотронулась до бриллиантового браслета, украшавшего запястье. Поколебавшись несколько секунд, Габриэлла сняла его и, положив в маленькую сумочку, вышла за дверь.

Официальная часть сегодняшнего вечера благополучно закончилась, а значит, скоро можно будет покинуть роскошную террасу отеля «Плаза», где собрались приглашённые на аукцион, и отправиться в свой гостиничный номер. Желания провести здесь времени больше, чем обязывали приличия, совершенно не было, а упоминание о неотложных делах, которые нужно успеть уладить до завтрашнего вылета в Чикаго, помогло отвязаться от редактора, не позволявшего покинуть мероприятие сразу же по окончании аукциона. Габриэлла сделала глоток шампанского и рассеянно улыбнулась своему собеседнику, который уже около получаса рассказывал ей о сортах вин из своих виноградников в Долине Напа. Весь вечер она была, как на иголках, но старательно делала вид, что абсолютно спокойна и расслаблена, поэтому не успела среагировать, когда Кэйтлин Харрис, её редактор, отошла к другой группе, оставив Габриэллу с этим виноделом-энтузиастом, имя которого у неё напрочь вылетело из головы. Габриэлла нарочно сделала большой глоток из бокала и покрутила им перед лицом мистера Икс, как она его окрестила про себя, намекая, что не против выпить ещё.

— Принести вам ещё шампанского? — заботливо спросил он. Габриэлла выдохнула — мужчина оказался догадлив, хотя её намёк вряд ли можно было назвать тонким. Она благосклонно кивнула ему, а когда он исчез из виду, отошла в противоположный конец зала.