Люди книги - Джеральдина Брукс

Весной, в полнолуние, она пригласила меня к семейному столу — отметить один из их религиозных праздников. Хотя приглашение меня удивило, я пришла из уважения, хотя и не пила вино, которое составляет большую часть их ритуала. Обряд совершался на еврейском языке, который я, конечно же, не понимала. Но врач любезно объяснял мне, что говорилось или делалось в тот или другой момент. Праздник этот очень трогательный, они отмечали освобождение евреев из рабства на земле Мизраим [36].

Он признался мне как-то, что глубоко печалится, потому что традиция предписывает ему во всех подробностях обучить этому ритуалу сына, но единственный сын доктора, Бенджамин, глухонемой и его не понимает. Это милый мальчик и вовсе не глупый. Он любит проводить время с Педро, ставшим телохранителем Бенджамина. На самом деле, Педро формально считается моим учеником. Хорошо, что Педро заботится об этом юноше. Это дает ему цель в жизни. К моей работе, сказать по правде, он интереса не испытывает. Кажется, он полюбил мальчика, и это помогает ему не слишком тосковать по сестре. Я пытаюсь заполнить для него эту пропасть, как могу, но каждый из нас знает, что ничто не поможет нам залечить наши раны.

Я задумала сюрприз — серию рисунков для Бенджамина. Хочу посредством картинок рассказать ему историю мира такой, какой видят ее иудеи, чтобы помочь ему понять их молитвы. Иудеи, похоже, так же неохотно воспринимают изображения, как и мы, мусульмане. Я решила, что Бенджамину, запертому в мире молчания, недоступно понимание прекрасных и трогательных церемоний его веры, и вспомнила молитвенник Изабеллы и фигуры в нем. Она говорила, что они помогают ей молиться. Мне пришла в голову мысль, что такие рисунки помогут Бенджамину. Не думаю, что врач или его Бог будут обижены моими картинками.

Время от времени я расспрашиваю врача или его жену, и они всегда рады объяснить мне, как иудеи воспринимают то или это. Выслушав их, я размышляю над сказанным и пытаюсь найти способ проиллюстрировать их рассказ так, чтобы мальчик мог все понять. Меня удивило то, как много я уже знаю, ибо представления иудеев о Божьих созданиях лишь немного отличаются от истин, изложенных в нашем священном Коране.

Я нарисовала картинки, которые показывают, как Бог отделил свет от тьмы, землю от воды. Землю, которую он создал, нарисовала в виде сферы. Мой отец придерживался такого мнения, а позднее я говорила на эту тему с доктором. Хотя и трудно воспринять такую мысль, сказал он, но вычисления мусульманских астрономов продвинулись далеко вперед по сравнению с другими учеными. Он сказал, что если бы ему пришлось выбирать между мнением мусульманского астронома и догмой католического священника, то он предпочел бы астронома. В любом случае, в композиции лучше смотрятся круги и волнистые линии. Они гармоничнее, их интереснее рисовать. Я хочу, чтобы картинки радовали глаз, чтобы мальчику хотелось на них смотреть. С этой целью я наполнила райский сад животными своего детства — пятнистыми пантерами и свирепыми львами. Надеюсь, ему понравится.

Сейчас у меня подходит к концу последняя красивая краска Хумана, которой я пользуюсь для подарка еврею. Интересно, что бы Хуман сказал о моих картинках? Вскоре мне придется послать на рынок за другими красками, но работы, которые нужны доктору для его текстов, требуют лишь простых чернил, а не лазурита, не шафрана и уж точно не золота. Поэтому сейчас я наслаждаюсь, рисуя красками, которых, возможно, больше в моей жизни не будет. У меня еще есть одна или две кисти, сделанные из тонких белых волосков кошки Хумана, но и они уже стираются и начинают выпадать.

Иногда, задавая доктору вопрос о его религии, невольно увлекаюсь рассказом о его упрямом народе, который так часто наказывает его разочарованный Бог. Я проиллюстрировала историю о потопе и Ноевом ковчеге, о Лоте и огненном дожде, сошедшем на его город, о женщине, обратившейся в соляной столп. Я постаралась изобразить на картинках все элементы предыстории весеннего праздника, но некоторые из них ужасны. Как, к примеру, показать, почему царь Мизраима уступил Моисею? Как выразить ужас в этом рассказе, ужас мора или гибель новорожденных младенцев? Я хотела, чтобы Бенджамин понял: дети на моей картинке мертвы, однако в первой моей попытке они казались спящими. Вчера мне пришла идея. Я вспомнила, как фанатики веры рисовали красные линии на горле изображенных на портретах людей. Поэтому я изобразила темные тени надо ртом каждого спящего ребенка. Представила таким образом темную силу ангела смерти, крадущего дыхание жизни. Рисунок, который я сделала, очень тревожен. Интересно, поймет ли его Бенджамин?

Я хочу показать мои картинки доктору на празднике, который скоро наступит. Сейчас работаю над миниатюрой, изображающей само торжество. Во главу стола я посадила доктора, рядом с ним — Бенджамина, жену врача и сестер жены, живущих вместе с нами. Все они красиво одеты. Затем мне пришло в голову добавить на эту картинку и себя. Нарисовала себя в платье цвета шафрана. Это мой любимый цвет. Но тут-то краска и кончилась. Мне эта картинка нравится больше всех тех, что я написала. Хорошо подписать ее своим именем: ведь доктор вернул мне его. Я использовала все свои кисти. В последней сохранился всего один волосок.

На картине моя голова со вниманием обращена к доктору. Он рассказывает о Моисее, бросившем вызов королю Мизраима. Волшебный посох помог ему завоевать свободу народу, избавить его от рабства.

Если бы и у меня был такой посох, то он и меня освободил бы от рабства. Свобода — вот чего не хватает мне в этом месте, в котором у меня есть почетная работа, уют и покой. И все же это не моя страна. Свобода и страна. Две вещи, которых так хотели евреи. Все это Всевышний даровал им с помощью посоха Моисея.

Я положила кисть с кошачьим волосом и представила ее себе в виде волшебного посоха. Увидела себя идущей к берегу. Огромное море расступится, и я пойду вперед по пыльным дорогам. Они приведут меня домой.

Ханна

Сараево, 1996

Эскорт ООН в сараевском аэропорту не поджидал меня по простой причине: я никому не сказала, что приеду.

Прибыла я поздно. Вылет из Вены отложили на два с половиной часа. Я пришла в раздражение: венский аэропорт представляет собой огромный блестящий торговый центр. Лету отсюда до просторного, по-военному аскетичного терминала Сараево — неполных полчаса. Такси повезло меня из аэропорта по непривычно темным улицам. Здесь отремонтировали несколько уличных фонарей, что для района, расположенного поблизости, наверное, счастье. Хотя я и не испытывала уже страха, как при первом своем визите, но все же вздохнула с облегчением, войдя в номер гостиницы и заперев за собой дверь.

Утром позвонила Хамишу Саджану в офис ООН и спросила, не могу ли я увидеть новый выставочный зал музея. До официальной церемонии оставалось еще двадцать четыре часа, но он сказал, что директор музея не станет возражать, если я загляну, прежде чем туда ворвутся толпы приглашенных сановников.

Музей находится на широком бульваре, известном как Аллея снайперов. Две недели назад у него был вид потемкинской деревни. Теперь уже не так: убраны заграждения из камней и щебенки, засыпаны самые страшные воронки. Пустили трамваи, все это до некоторой степени придало улице нормальный вид. Ну наконец-то ООН сделала кое-что полезное для Боснии. Я поднялась по знакомым ступеням музея. В кабинете директора предложили неизменную чашку турецкого кофе. Хамиш Саджан встретил меня сияющей улыбкой. После обмена любезностями он и директор сопроводили меня вниз. Мы подошли к залу, у дверей которого находились два охранника. Директор набрал код. Новый замок упруго щелкнул.

Помещение оказалась чудесным, освещение — превосходным: ровным и не слишком ярким. Ультрасовременные сенсорные датчики регистрировали температуру и влажность. Я посмотрела на цифры: 18 градусов Цельсия, плюс-минус 1 градус. Влажность — 53 процента. Все, как и следует. Стены пахли свежей штукатуркой. Я подумала, что по контрасту с разрушенным городом даже просто пребывание в таком помещении может морально поддержать многих сараевцев.

В центре комнаты стояла специально сделанная витрина. В ней под стеклянной пирамидой, защищенная от пыли, загрязнений и людей, покоилась Аггада. На стенах — связанные с книгой экспонаты: православные иконы, исламская каллиграфия, страницы из католических псалтырей. Я медленно обошла комнату и осмотрела каждый экспонат. Отбор превосходен, все продумано. За всем этим я почувствовала профессионализм Озрена. Каждый экспонат чем-то связан с Аггадой — те же материалы или родственный художественный стиль. До посетителя убедительно и без слов доносится мысль о взаимном влиянии разных культур, способствующем их обогащению.

Наконец обратилась к Аггаде. Витрину из красивого ореха с наплывами создал настоящий мастер. Книга раскрыта на страницах сотворения мира. Страницы переворачиваются по расписанию, чтобы не подвергать каждую из них длительному воздействию света.