Никогда не влюбляйся в повесу - Лиз Карлайл

— Причем тут благородство? — Ротуэлл поморщился. — Это было разумно. Нужно было сделать это сразу же после смерти дяди, но тогда мы были по уши в долгах, и Люк сказал… — Взгляд его снова устремился в прошлое.

— Да? — заинтересовалась Камилла. — Что сказал твой брат?

Ротуэлл покачал головой.

— Он хотел расплатиться с долгами дяди, — объяснил он. — А потом… потом мы долго спорили — все трое. Мы всегда все решали вместе. Видишь ли, все остальные — я имею в виду остальных плантаторов — встретили идею в штыки. Освободить сразу столько рабов…

— И что в этом страшного?

— Они боялись еще одного взрыва народного возмущения, — объяснил Ротуэлл. — Рабы, получившие свободу, могут стать неуправляемыми. И тогда одному Богу известно, что может произойти. Но сейчас все это уже не важно.

— Почему?

— Рабству давно пора положить конец, — пожав плечами, бросил Ротуэлл. — Это язва, которая разъедает общество изнутри, и очень скоро оно будет запрещено законом — если то, что говорит Энтони Хейден-Уэрт, является правдой. Этот проект — его любимое детище, он изо всех сил старается протащить его через палату общин.

— Может быть, тебе следует поддержать мистера Хейден-Уэрта? — неуверенно проговорила Камилла. — Beдь если бы многие думали так же, как ты, покончить с рабство удалось бы быстрее.

Пожав плечами, Ротуэлл отвернулся.

Камилла вспомнила о покойной жене его брата — женщине, которую он когда-то любил — и, возможно, любит до сих пор. Скорее всего именно она в свое время заставила Ротуэлла посмотреть на рабство другими глазами.

— Ксантия рассказывала мне о женщине, на которой женился твой брат, — вдруг выпалила она, уставившись на руки, которые судорожно сцепила на коленях. — Что в ее жилах текла смешанная кровь и что поэтому ее отказывались принимать в обществе. Наверное, это было ужасно.

На скулах Ротуэлла заходили желваки. Плохой знак, решила Камилла.

— У Ксантии слишком длинный язык, — прорычал он.

— За что, позволь спросить, ты рассердился на Ксантию? — потеряв терпение, бросила она. — В конце концов, я твоя жена, и раз это имеет отношение к твоей семье, значит, я имею право знать. Я должна об этом знать, особенно потому, что мне предстоит родить тебе ребенка.

По чувственным губам Ротуэлла скользнула неприятная усмешка.

— Какой пафос — особенно в устах женщины, которая еще совсем недавно собиралась использовать меня исключительно в качестве племенного жеребца! — не без злости проговорил он. — Насколько я помню, в свое время ты считала, что брак — это всего лишь сделка… или я ошибаюсь?

— Ротуэлл, это нечестно…

— Нет, это правда, — перебил он. Теперь он смотрел на нее в упор, в глазах его горело пламя.

— А что изменилось? Ты передумал? Хочешь, чтобы наш брак перестал быть сделкой?

Ротуэлл отвернулся. Лицо у него стало отстраненное.

— Нет, — чуть слышно выдохнула она. — Похоже, нет.

Пробормотав сквозь зубы какое-то ругательство, Ротуэлл вскочил на ноги и зашагал прочь.

Не оборачиваясь, он дошел до того места, где берег спускался к самой воде. И долго стоял там, ероша волосы и думая о чем-то своем. Плечи его устало поникли, как будто на них лежала неимоверная тяжесть. Но когда Камилла, не сводившая с него глаз, уже решила, что муж готов вернуться. Ротуэлл вдруг, не глядя на нее, зашагал по тропинке, которая змейкой вилась вокруг пруда.

Что делать? Бежать за ним… просить прощения? Но за что? возмутилась Камилла. Почему она должна извиняться? Он сам виноват — и вдобавок упрямо отказывается это признать.

Она бросилась навзничь на разостланный на земле плащ и закрыла глаза. Ротуэлл был прав — но крайней мере в одном. Давая согласие на этот странный брак, она сама толком не знала, чего хотела. Она требовала от него одного — а втайне сама желала другого — того, что пугало и одновременно возбуждало ее. Она мечтала о его любви. Мечтала, чтобы их брак стал настоящим. И дьявол ее дернул коснуться этой опасной темы — его первой любви! Да уж, ничего не скажешь, пикник получился на славу!

Камилла не знала, долго ли она пролежала, пытаясь понять, когда именно почувствовала, что любит его. Но потом вдруг чья-то тень легла ей на лицо, и она испуганно открыла глаза.

Ротуэлл стоял в двух шагах от нее — он не смотрел в ее сторону. Взгляд его прищуренных глаз был устремлен куда-то вдаль, поджатые губы придавали лицу суровый и мрачный вид.

— Какого дьявола?! — рявкнул он. — Чего ты от меня добиваешься? Можешь ты мне сказать наконец?

Выпрямившись, Камилла села.

— Хочу, чтобы ты был счастлив, — глядя ему в глаза, сказала она. — Чтобы ты жил полной жизнью, вместо того чтобы мучиться от боли и злиться… злиться на весь мир. Хочу, чтобы у тебя была цель в жизни. Чтобы ты радовался, а не страдал.

Лицо у Ротуэлла напряглось.

— Брось, тебя ждет разочарование, Камилла, — тихо проговорил он. — Я не смогу стать таким, кто тебе нужен. Это просто не в моей натуре.

— Подожди! — Она вскинула руку. — Разве я просила тебя измениться?

— Оставь… я знаю, чего ты хочешь, — угрюмо бросила Ротуэлл. — Но я разочаровывал всех женщины, которых знал, — кроме разве что моей сестры.

Какое-то непонятное, но сильное чувство промелькнуло в его глазах — на мгновение на лице Ротуэлла появилась гримаса, будто он собирался заплакать, и тут уж Камилла перепугалась не на шутку. Однако Ротуэлл был сделан из более крепкого материала. Он моргнул пару раз, на скулах его заходили желваки, а взгляд устремился куда-то вдаль, на другой берег реки.

— И что теперь? — с вызовом бросила Камилла. — Думаешь, я не слышу, как ты иногда до утра расхаживаешь по своей спальне? Конечно, когда соизволишь вообще вернуться домой! Ты не ешь, не спишь — только хлещешь свой бренди да упорно цепляешься за свое одиночество! Боже, я уже видела, как один близкий мне человек загнал себя в могилу таким способом — только потому, что жизнь без любви для нее ничего не значила! И не желаю, чтобы это повторилось!

— Проклятие, что ты хочешь от меня услышать? — взорвался Ротуэлл. — Правду? Только правду — и ничего, кроме правды? Или заодно и все те дурацкие выдумки, которыми она обросла с тех пор? Подумай хорошенько, Камилла, прежде чем ответить. Потому что если ты скажешь «да», тебе придется с этим жить. И ты будешь вспоминать об этом всякий раз, как будешь смотреть на меня.

— Нет, я…

— Да, — перебил Ротуэлл, и ледяная уверенность в его голосе поразила Камиллу. — Я тебя предупреждаю. Ты станешь вспоминать этот день всякий раз, как я буду ложиться в твою постель.