Елизавета Петровна в любви и борьбе за власть - Николай Федорович Шахмагонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
За Алеханом вышел красавец Григорий Орлов, любимец гвардейцев, подлинный герой Семилетней войны. Теплов знал, что в одном из сражений Орлов оставался в строю, несмотря на три серьёзные раны. И ещё один вышел здоровяк – роста гвардейского, тоже хорош собой, высок, строен, подтянут – хоть портрет пиши.
У Теплова всё продумано. На приглашение к столу ответил:
– Нет. Во дворец не пойду. Там глаза и уши. Здесь поговорим…
О лекаре пока ни слова, словно забыл. А тот и без того, перепуганный событиями, сидел тихо, как велено.
Теплов спросил так, для порядка, о ропшинском пленнике.
– Что ему сделается? – ответил Орлов. – Не просыхает… Здоров пить, ох здоров.
– Так слушайте сюда! – проговорил Теплов и начал пересказывать то, что Панин велел: – Есть сведения, что хотят отбить сверженного императора и на престол посадить. Глядите!
Сам понимал, что чушь несёт, да надо было хоть чушью, но время выиграть. И ведь именно чушь порой лучшим образом вводит в заблуждение.
Орловы только посмеялись над опасностями. Мол, всех порубаем, если что.
Теплов, заметив знак слуги Панина, сказал:
– Мне пора! – и прибавил, глянув на кусты: – Едем!
И, уже открыв дверцу кареты, воскликнул:
– Ба-а-а, да ведь я лекаря привёз. Заболтались тут, так едва не забыл.
Гибель Петра III. Гравюра XVIII в.
Лекарь выбрался, испуганно озираясь, ну и конечно, привлёк к себе внимание. Теплов же ещё добавил:
– Вы уже его тут не обижайте. И так совсем дрожит…
Орловы и Потёмкин обступили лекаря.
Алехан спросил:
– Это и есть Людерс?
– Крузе, Карл Крузе, – пробормотал лекарь.
Заметив краем глаза, что слуга Панина занял своё место в карете, Теплов сказал:
– Кого приказали мне, того и доставил. Счастливо оставаться. – И он вскочил в карету, которая сразу рванулась с места.
– Всё сделал? – спросил Теплов, едва устроившись поудобнее.
– Как велено, – буркнул слуга.
Помчались во весь опор.
Граф Панин выслушал сообщение с удовлетворением:
– Следов не оставили? Отлично. Пустим слух, что Орловы зарезали в пьяной потасовке. Выпивают там, говоришь?
– Ну не то чтоб очень, хотя Орловы навеселе. Правда, этот новый, выскочка Потёмкин, как стёклышко.
– А кто видел-то, что трезв? Поняли, что произошло? В пьяной потасовке прирезали. Народу так интересней будет. Конечно, официально скажут, мол, сам умер, а время пойдёт, начнут Екатерину осуждать за то, что отправила супружника на тот свет. И не оправдаться…
Убит не тот, кого убить хотели
Когда карета с Тепловым скрылась из глаз, Орловы поднялись на второй этаж, куда уже проводили медика к Петру Фёдоровичу.
В этот момент дверь в гостиную отворилось и стремительно вошёл, почти вбежал лейб-медик Крузе. Ломая слова, с заметным акцентом он сообщил, что Пётр Фёдорович не дышит… Из груди торчал кинжал.
– Кто же, кто мог убить? – воскликнул Алехан, оглядываясь по сторонам.
Он поднял кинжал и стал рассматривать его.
Григорий был в замешательстве. Ему сразу вспомнилось, как императрица, направляя его в Ропшу для охраны Петра Фёдоровича, наставляла:
– Ни один волос не должен упасть, ни один волос… Ты понял?! Кроме тебя, поручить некому. Я решила отпустить его в Голштинию. Вон, посол Фридриха так и вьётся. Говорит, королю будет приятно, и сгладит всё это известие о перевороте… У короля свои игры с братьями по ложе. Он ещё не знает – не дошло известие. А посол уже суетится. Что-то задумал. Обещает твёрдо против нас императора бывшего не использовать. Да и не опасен он нам. Помни: гибель сверженного императора мне не выгодна, но выгодна моим врагам! А потому необходимо его отправить в любезную его Голштинию.
– А потом он оттуда явится, чтобы престол вернуть, – высказал предположение Орлов.
– Не явится… Я уверена. Он сыт царствованием… Понял, что трон российскиё непрочен и он не для него. Лишь бы ноги унести. Унесёт – ещё как повезёт. Другой раз и не повезти может. Так что никаких возражений… Отпускаем. И ты сделаешь вот как…
В этот момент от воспоминаний оторвал Алехан, который пока ещё, как и все участники событий, не был посвящён в тайный план императрицы, который она изложила Орлову.
– Это слуга Теплова, – сказал Потёмкин. – Точно, он. Теплов его высадил, когда подъезжал, а как тот дело сделал, да сигнал ему дал, он и разыграл тут, что про лекаря забыл. Вот нас и отвлёк.
– Но как он проник? У чёрного хода часовой! – спросил Потёмкин.
Вот это была загадка… Случись всё в другое время, до приезда Теплова, она бы осталась неразрешимой. Теперь, казалось, всё ясно и понятно.
– А ну-ка, Гриц, спустись, спроси часового, не видал ли чего подозрительного? – попросил Григорий Орлов.
Потёмкин вышел во двор через чёрный ход. Никого у дверей не оказалось. Кликнул начальника караула. Тот тоже был в недоумении, почему нет на месте гвардейца, поставленного вход охранять.
Начальник караула стал убеждать, что солдат отличный, дисциплинированный, но осёкся на полуслове. Заметил на песке следы крови, а чуть дальше оторванную пуговицу. Шагнули к кустарнику, раздвинули ветки. Часовой лежал весь в крови. Кинжал торчал, убийца даже вынимать его не стал. Видно, торопился, да и как с оружием в карету вернёшься при всех!
Потёмкин сразу подумал о слуге Теплова, хотя ведь всяко могло быть. Недаром Панин говорил о возможном нападении. Вот только зачем предупреждал?
Спустились по чёрному ходу и Орловы, обеспокоенные долгим отсутствием Потёмкина. Подошли и замерли как вкопанные.
При унтере обсуждать случившееся не стали. Велели убрать убитого и выставить сразу двух часовых. Место преступления надо было охранять пуще пленника.
Вернулись в гостиную. Ни пить, ни есть никому не хотелось.
Г. А. Потемкин-Таврический. Неизвестный художник
– Ну что же это? Что же? Будем без вины виноватыми, – сказал Алехан, – особенно я.
– Почему ты? – спросил Григорий Орлов.
Ответил Потёмкин:
– Ясное дело. Ты, Григорий Григорьевич, неподсуден, ну а я слишком молод, чтоб отвечать. Но не думай, всех молва в убийцы запишет. Тот же Панин и постарается.
– Да, сплетни у нас любимое при дворе занятие, – вздохнув, заявил Орлов.
Потёмкин же, как бы подводя итог, прозорливо сказал:
– Сплетня – это всего лишь сплетня. Но сплетня, повторяемая многократно, становится отвратительной клеветой. Ну а теперь, Григорий Григорьевич, садись за письмо к государыне – да немедля курьером в Петербург. А то и сам отправляйся.
