Антоний и Клеопатра - Колин Маккалоу

— Мне нет прощения, — жалко промолвил Антоний, не зная, куда скрыться. Куда угодно, только бы не оставаться здесь! — Это все жизнь в Афинах. Так далеко от военных действий, я совершенно не в курсе. И потом, эти горы бумаг. Вентидий, я от всей души прошу прощения.

— Антоний, ты можешь кричать о прощении отсюда до твоего погребального костра и обратно. Разницы никакой. — Вентидий смахнул слезы тыльной стороной ладони. — Наша дружба закончилась. Я взял Самосату, и я открою мои бухгалтерские книги для любого, кого ты сам выберешь для проверки. Ты не найдешь ни одной поправки, я не взял даже бронзовой лампы из трофеев. Командир мой, я прошу отпустить меня, позволить мне вернуться в Рим. Я настаиваю на триумфе, но это была моя последняя кампания для Рима. Как только я сложу свои лавры у ног Юпитера Наилучшего Величайшего, я вернусь домой, в Реату, к своим мулам. Я чуть не сломал спину, ведя твои войны, и единственная благодарность от тебя — обвинения от таких ничтожеств, как Деллий. — Он встал и пошел к двери. — Там мое жилье, но сегодня меня там не будет. Ты можешь там остановиться и отдавать приказы, какие хочешь. Ты доверял мне! И теперь — такое!

— Публий, пожалуйста! Пожалуйста! Мы не можем расстаться врагами!

— Я не враг тебе, Антоний. Твой худший враг — это ты сам, а не пиценский торговец мулами, который шел в триумфальном параде Страбона пятьдесят лет назад. Это ты причина того, почему мы, италийцы, вечно оказываемся виноватыми. В конце концов, Деллий — римлянин, и одно это делает его слова весомее, а его самого — лучше меня. Я устал от Рима, устал от войны, от полевых лагерей, от чисто мужской компании. Не надейся на Силона. Он тоже италиец, но он может взять взятку. Он поедет домой со мной. — Вентидий втянул в себя воздух. — Удачи тебе на Востоке, Антоний. Здесь тебе понравится, это точно. Продажные лизоблюды, бездельники, сальные восточные правители, которые лгут даже себе… — Его лицо исказилось от боли. — Кстати, Ирод здесь. И еще Полемон Понтийский и Аминта Галатийский. У тебя будет компания, даже если Деллий оказался таким трусом и не приехал.

Когда Вентидий закрыл за собой дверь, Антоний выплеснул в окно разбавленное водой вино и налил полный бокал крепкого, одурманивающего вина.

Хуже быть не могло, и более неумело провести разговор он не мог. «Вентидий прав», — подумал Антоний, залпом выпив вино. Он встал, чтобы снова наполнить дешевый керамический кубок, и прихватил графин с собой.

«Да, Вентидий прав. Где-то в пути я заблудился, потерял направление, самооценку. Я даже не мог разгневаться! Он сказал правду. Почему я поверил Деллию? Кажется, это было так давно, тот день в Афинах, когда Деллий влил свой яд в мое послушное ухо. Кто такой Деллий? Как я мог поверить ничем не подкрепленной выдумке? Я хотел верить этому, вот и все, что я могу сказать. Я хотел видеть моего старого друга опозоренным, я очень этого хотел. А почему? Потому что он вел войну, которая принадлежала мне, войну, которую я не потрудился вести сам. Это могло оказаться очень тяжелой работой. Приписывать все заслуги главнокомандующему стало римской традицией. Гай Марий начал это, когда поставил себе в заслугу взятие в плен царя Югурты. Он не должен был так поступать, ведь этот подвиг совершил Сулла, умело, блестяще. Но Марий ни с кем не желал делить лавры, поэтому в докладах он даже не упомянул имени Суллы. Если бы Сулла не опубликовал свои мемуары, никто об этом так и не узнал бы.

Я хотел нанести парфянам сокрушительный удар зимой, после того как человек, который лучше меня, обессилит их. Но Вентидий украл у меня победу. Ему хватило смелости это сделать: трах, бум! — и нет моей победы. Я очень рассердился, расстроился. Я недооценил его и Силона, мне даже в голову не приходило, как они талантливы. И поэтому я поверил Деллию. Другой причины нет. Я хотел разрушить достижения Вентидия, я хотел видеть его опозоренным, может быть, даже казненным, как Сальвидиена. Это сделал тоже я, хотя Сальвидиен и как человек хуже, и как командир. Я был так поглощен Октавианом, что упустил из рук Восток, отдал вожжи Вентидию, моему верному продавцу мулов».

Он заплакал, раскачиваясь на складном стуле с кожаным сиденьем, глядя, как слезы капают в вино, упиваясь своим горем, как черная собака упивается кровью. О горе, раскаяние! Никто никогда больше не посмотрит на него так, как раньше. Его честь запятнана так, что не отмоешь.

Когда час спустя в комнату вбежал Ирод, Антоний был таким пьяным, что не узнал его.

Вошел Вентидий, посмотрел на Антония и сплюнул на пол.

— Найди его слуг и скажи им, чтобы уложили его в постель, — резко сказал Вентидий. — Туда, в мою комнату. К тому времени, как он проспится, я уже буду на полпути в Сирию.

И это было все, что узнал Ирод.

Два дня спустя Антоний, трезвый, но все еще под воздействием вина, поведал ему эту историю.

— Я поверил Деллию, — с жалким видом сказал он.

— Да, Антоний, это было неразумно. — Ирод попытался быть веселым. — Ну, что сделано, то сделано. Самосата взята, Антиох убежал в Персию, а трофеи превзошли все ожидания. Хороший итог войны.

— Как Вентидий взял город?

— Он изобретатель, поэтому придумал, что надо делать. Он составил гигантский шар из кусков цельного железа, прикрепил его к цепи и свесил цепь с башни. Затем он запряг пятьдесят быков и оттащил шар как можно дальше за башню. Когда цепь натянулась, он разрубил связь между шаром и животными. Шар полетел, как чудовищный кулак, и со страшным шумом ударил в стену. Я даже заткнул уши. И стена пала! За один день он проделал достаточную дыру, чтобы тысячи солдат пробрались в город. Оказывается, у жителей Самосаты не было другой защиты, кроме стен. Никакого войска, ни плохого, ни хорошего — ничего!

— Я слышал, он еще изобрел свинцовый снаряд для пращи.

— Ужасное оружие! — воскликнул Ирод, коснувшись руки Антония. — Антоний, теперь, когда Вентидий уехал, командуешь ты. По крайней мере, ты должен осмотреть город и увидеть, что натворил этот шар. Эти стены стояли пятьсот лет, но ничто не устоит перед римской армией. Ты не выглядишь очень голодным, но твои легаты беспомощно бродят, не зная, что делать дальше. Поэтому я организовал обед в моем доме. Пойдем! Это придаст всем бодрости, включая и тебя.

— У меня болит голова.

— Неудивительно, учитывая, какую мочу ты пил. У меня есть очень сносное вино, если это то, что тебе нужно.

Антоний вздохнул, вытянул вперед руки и посмотрел на них.

— Похоже, что они все могут удержать, правда? — спросил он с дрожью. — Но они упустили контроль.

— Чепуха! Хорошая еда — свежий хлеб и постное мясо — все поправит.

— Что происходит в Иудее?

— Ничего особенного. Силон отличный человек, но двух легионов оказалось недостаточно, и к тому времени, как прибыл третий легион, Антигон спрятался в Иерусалиме. Тот город взять труднее, чем этот ассирийский аванпост. Кстати, Вентидий был очень добр ко мне.

Антоний поморщился.

— Не растравляй рану. В чем это выразилось?

— Он дал мне денег, и я смог поехать в Египет и пополнить запасы продовольствия в крепости Масада, где находятся моя семья и семья Гиркана. Но я не становлюсь моложе, Антоний, а евреям нужен, э-э, жесткий правитель. Они вооружаются и проводят учения.

Поскольку все легаты были осторожны и не упоминали о Вентидии, к концу первой недели в Самосате Антоний смог почувствовать себя командиром. Но вина перед Вентидием заставила город сильно пострадать от рук Антония. Все население было продано в рабство в Никефории, где представитель нового царя парфян Фраат купил их в качестве рабочей силы. У него не хватало рабочих после казни значительной части своего народа, от самых низших до самых высших. Его собственным сыновьям пришлось умереть первыми. Но своего племянника, некоего Монеса, он упустил. Тот убежал в Сирию и исчез, к большой досаде для Фраата, которому нравилось быть царем.

Стены Самосаты были снесены. Антоний хотел использовать их для строительства моста через Евфрат, но река была такая глубокая и сильная, что сносила камни, как рубленую солому. В конце концов он просто разбросал их повсюду.

К тому времени как все закончилось, ночи стали холодными. Антоний сместил Антиоха, взял с него огромный штраф и посадил на трон его брата, Митридата. Публия Канидия он поставил во главе легионов, которые были размещены в лагеря около Антиохии и Дамаска. Антонию предстояло подготовиться к кампаниям в Армении и Мидии в следующем году — под его личным командованием. Гай Сосий был назначен губернатором Сирии, он должен был посадить Ирода на трон, как только закончится зимний отпуск.

В Порте Александра Антоний сел на корабль, капитан которого согласился выйти в открытое море. Рана медленно затягивалась, он снова мог смотреть в глаза своим товарищам-римлянам, не задавая себе вопроса, что они думают о нем. Но ему нужна была любимая женская грудь, в которую он мог бы уткнуться! Но беда в том, что эта желанная женская грудь принадлежала Клеопатре.