Великая степь. Приношение тюрка (сборник) - Мурад Аджи

К сожалению, нахичеванцы забыли о своем славном прошлом. С ужасом слушал я рассказ, как некие умники пустили слух, будто внутри вишапа спрятано золото. Нашлись умельцы, которые стали искать и разбивать уникальнейшие памятники в поисках легкой добычи. Кому выгодна эта ложь? Судить не мне, однако так теряли мы прошлое в болоте собственного невежества. Когда люди не помнят себя, их легко спровоцировать на любую нелепость или подлость. Этим и пользовались враги тюркского мира при молчаливом согласии ученых.

Вот почему в горах не встретить вишапа. Он редкость.

Власти Нахичевани специально придумали в центре города музей под открытым небом, чтобы спасти эти бесценные реликвии от современных варваров. Другого способа нет. Уцелевшие скульптуры свозили из удаленных уголков края. Слава Всевышнему, хоть что-то уцелело.

…В гору Гямигая мы поднимались на вездеходе, поднимались, сколько позволила дорога, у альпийских лугов она кончалась. Мы поставили лагерь и дальше шли пешком, вдыхая ароматы летнего высокогорья. Природа здесь сурова и очень чиста, лето приходит на три – четыре недели, даже в июле может выпасть снег. Собственно, снег тут всегда, по распадкам не тает в самый жаркий день.

И море цветов, буйство будоражащих запахов. Волшебное высокогорье, чарующая красота, которую невозможно забыть.

Предки во всем ценили красоту и простор. Я понял это, когда увидел базальтовые глыбы, они хранили послания – наскальные рисунки, таинственные петроглифы. Признаюсь, вздрогнул от счастья, вдруг упавшего на меня. Перед нами лежало время, прочерченное в камне. Через него можно переступить, но его нельзя не заметить.

Конечно, не первый раз видел подобное, такие рисунки хранят скалы Алтая, Хакасии, Якутии, Казахстана. И перед каждым из них я стоял завороженный, как ребенок, спокойным в древних галереях искусства оставаться трудно… Не могу унять сердце.

Художники, которые поднялись на Гямигая на две с половиной тысячи лет раньше нас, изобразили оленей, горных козлов, змей, сцены охоты, сцены быта, оставили пока не вполне понятные ритуальные символы. Около полутора тысяч рисунков исследовано азербайджанскими учеными, о том выпущены статьи и монографии, работа проделана большая.

Правда, я не встретил даже намека на два простых вопроса, которые нельзя не задать, побывав на Гямигая. Первый – почему художники поднимались именно сюда, а не куда-то еще, чем влекли их эти камни? И второй – как, каким инструментом создавали древнее искусство?

Вопросы непростые, хотя и звучат просто.

Бытующее мнение о городе или крепости на Гямигая лишено смысла. О каком городе речь, если сюда нет дорог? Если зима здесь десять месяцев в году? Если внизу богатая, щедрая для проживания долина? Мнение о городе, по-моему, высказали люди, слабо знакомые с реальной жизнью. Получился типичный стереотип советской науки – утверждение без доказательств.

К сожалению, он поныне присутствует в Азербайджане: ученые из Баку по старой привычке озираются на Москву и не видят разницы между петроглифами на Гямигая и в Гобустане. Хотя они разные по стилю: Гямигая – тюркское искусство, Гобустан – нет, здесь есть следы первобытной культуры и тюркской… Словами здесь объяснять что-либо трудно, живопись надо видеть воочию, чувствовать и понимать.

Но у Азербайджана нет собственной исторической концепции. Да, прошлое окружает его, но молчит азербайджанская наука.

А ведь тюрки выбирали для своих «галерей» высокие горы сознательно – там человек ближе к Небу, к Тенгри. Сюда приходили в особые минуты. Приходили в белых одеждах, по завету Ноя несли жертву, поминали сородичей, ушедших в мир иной, помогали им или, наоборот, просили их о помощи. То была площадка общения двух миров – прошлого и настоящего.

По преданию, душа тюрка после смерти не умирает, а превращается в снежинку, она опускается на вершину горы ждать Высшего Суда. Отсюда белый цвет траура, который был у наших предков, – то цвет чистоты и памяти.

На вершину горы люди шли с сокровенным: просить Всевышнего отпустить грехи усопшему и не быть слишком строгим. Потом складывали из камней обо, или гурий. Два – три камушка ставили один на другой. На всякий случай, как напоминание о просьбе и о себе. Они говорили, «до погребения никого нельзя считать счастливым».

На вершине хоронили праведников, совершивших подвиг во имя Тенгри.

Экспедиция убедила меня: Гямигая – это место паломничества. Святое место. Да, она напоминает корабль, но корабль памяти. Чтобы увидеть его, требуется чистая душа. И немалое воображение… Когда я посмотрел ночью на гору с ее вершины, в полнолуние, то был сражен строгостью пейзажа, вдруг открывшегося в серебряном свете.

Внизу сплошные клубы тумана, они, словно волны в океане, закрыли все вокруг, а над ними гора, как корабль-призрак, и бескрайнее звездное небо. Ничего больше нет. Фантастическое зрелище, в центре которого вечность и ты на палубе поднебесного судна.

Конечно, паломникам гора казалась причаленным судном, потому что в прошлом из нее выступали три скалы – мощные базальтовые столбы, точно как на Оби (Оба), на Енисее (Анасу), на Лене (Илин) и в других местах Древнего Алтая.

К скалам, напоминающим Родину, Ной и «причалил» ковчег.

Потом землетрясение разрушило «причал», оставив груду обломков, ровной грядой сползающих вниз, и камни, опять же знак памяти, привлекли к себе древних художников. Лишь на черных базальтах встречаются древние рисунки. Эти камни очень тяжелые, кажутся натертыми маслом или лаком, они отличаются от всех других, что есть на склоне. По оценкам геологов, в них очень много железа и цветных металлов.

Первые рисунки были на неразрушенных скалах. Но их пока не нашли…

И ответ на второй мой «простой» вопрос таит нюансы историй, где читается время. И он связан с приходом на Кавказ тюркской культуры, которую, кроме веры в Бога Единого, отличало железо. Ведь Ной был из рода кузнецов, он первым сделал плуг и железный серп, о чем тоже сообщила легенда. И не случайно.

Орудия труда наших предков были из железа, в то время как остальной мир довольствовался медью и бронзой. Железо всюду считали редкостью, ценили выше золота, а у нас оно было обычным рабочим металлом. Сомневающимся советую взять медный гвоздь и вырезать им на базальтовой скале букву. Любую. Царапины не получится – медь мягче базальта. Значит, древних художников отличал не только вкус, но и стальные долота, молотки. Иначе их искусство было бы просто-напросто невозможно.

Вишап в форме рыбы. Имирзек, Гегамский хребет

Сталь, булат – след новой культуры, или прихода Ноя. Тогда Закавказье стало «пристанищем вишапов». Здесь, по-моему, все четко: в середине I тысячелетия до новой эры археологи фиксируют массовое появление железных изделий, полученных по алтайской технологии. Почему? Нет ответа. Да и не могло его быть.

В советские времена не задавали вопросов, связанных с историей тюрков! Сейчас другие времена, но в азербайджанской науке ничего не изменилось, она не может скрыть растерянности и беспомощности от свободы, вдруг обрушившейся на нее. Впрочем, та же беда отличает «независимую» науку других постсоветских стран. Не привыкли к свободе! Идей не прибавилось, свежих взглядов – тоже. Вот и топчутся на месте, между вчера и сегодня, не думая о завтрашнем дне.

Отлично понимаю, мои выводы в очередной раз вызовут протест ученых старой школы. Уже слышу их негодование. Что ж? Будем спорить, чтобы сообща идти к истине, от которой нас так долго уводили… Но что бы ни говорили, а умение плавить (не выжигать!) железную руду древние тюрки связывали именно с верой в Тенгри, металлурги у них пользовались тем же уважением, что и священнослужители.

Не будем забывать хотя бы об этом.

Еще один знак ноевых перемен – храмы, и они штрих Великого переселения народов, штрих Древнего Алтая. Восьмигранные стены, шатровые купола стали частью культурного пейзажа Нахичевани. Прежде в храмах справляли тенгрианский обряд, но после принятия ислама к ним пристроили мечети: соседство старого и нового не противоречило друг другу, ислам же развивает идею Бога Единого.

Это я видел в реставрируемом религиозном комплексе около крепости Алинджа. Да и в самой Нахичевани. Древняя религия тюрков не забыта.

А первый храм здесь создал Всевышний – пещеру Асхабу-Каф, ей, видимо, и были посвящены строки 18-й суры Корана. Символично, знаком светского знания в суре выступает вишап – рыба (аят 60 (61)), правда, не каменная[3]. Напомню, по-тюркски «вишап» (башапа) означает «отец истока». О поиске истока идет речь в суре.

Вход в пещеру Асхабу-Каф людям указал огромный железный метеорит, когда-то прочертивший небо, теперь он лежит здесь на постаменте… Я осторожно коснулся метеорита, но ощутил не холод металла, а неистощимую силу веры в Вечное Синее Небо, которое сделало нас тюрками.