Тысяча и одна ночь. Том III - Древневосточная литература

И, услышав это, старуха обрадовалась и развеселилась и стала благословлять меня, говоря: «Да облегчит Аллах твою заботу, как ты облегчил мою заботу!» – а затем она взяла письмо и прошла шага два. А мне приспело помочиться, и я сел на корточки, чтобы отлить воду, и потом поднялся, обтерся, опустил полы платья и хотел идти, – как вдруг старуха подошла ко мне и, наклонившись к моей руке, поцеловала ее и сказала: «О господин, да сделает Господь приятной твою юность! Прошу тебя, пройди со мною несколько шагов до этих ворот. Я передала своим то, что ты сказал мне, прочтя письмо, но они мне не поверили; пройди же со мною два шага и прочти им письмо из-за двери и прими от меня праведную молитву». – «А что это за письмо?» – спросил я. «О дитя мое, – отвечала старуха, – оно пришло от моего сына, которого нет со мной уже десять лет. Он уехал с товарами и долго пробыл на чужбине, так что мы перестали надеяться и думали, что он умер, а потом, спустя некоторое время, к нам пришло от него это письмо. А у него есть сестра, которая плачет по нем в часы ночи и дня, и я сказала ей: «Он в добром здоровье»; но она не поверила и сказала: «Обязательно приведи ко мне кого-нибудь, кто прочитает это письмо при мне, чтобы мое сердце уверилось и успокоился мой ум». А ты знаешь, о дитя мое, что любящий склонен к подозрению; сделай же мне милость, пойди со мной и прочти это письмо, стоя за занавеской, а я кликну его сестру, и она послушает из-за двери. Ты облегчишь наше горе и исполнишь нашу просьбу; сказал ведь посланник Аллаха (да благословит его Аллах и да приветствует!): «Кто облегчит огорченному одну горесть из горестей мира, тому облегчит Аллах сотню горестей»; а другое изречение гласит: «Кто облегчит брату своему одну горесть из горестей мира, тому облегчит Аллах семьдесят две горести из горестей дня воскресенья». Я направилась к тебе, не обмани же моей надежды».

«Слушаю и повинуюсь, ступай вперед», – сказал я; и она пошла впереди меня, а я прошел за нею немного и пришел к воротам красивого большого дома (а ворота его были выложены полосами красной меди). И я остановился за воротами, а старуха крикнула по-иноземному; и не успел я очнуться, как прибежала какая-то женщина с легкостью и живостью, и платье ее было подобрано до колен, и я увидел пару ног, смущающих мысли и взор. И она была такова, как сказал поэт:

О, платье поднявшая, чтобы ногу увидеть могВлюбленный и мог понять, как прочее дивно.Бежит она с чашею навстречу любимому, –Людей искушают ведь лишь чаша и кравчий.

И ноги ее, подобные двум мраморным столбам, были украшены золотыми браслетами, усыпанными драгоценными камнями. А эта женщина засучила рукава до подмышек и обнажила руки, так что я увидел ее белые запястья, а на руках ее была пара браслетов на замках с большими жемчужинами и на шее ожерелье из дорогих камней. И в ушах ее была пара жемчужных серег, а на голове платок из полосатой парчи, окаймленный дорогими камнями; и она заткнула концы рубашки за пояс, как будто бы только что работала. И, увидав ее, я был ошеломлен, так как она походила на сияющее солнце, а она сказала нежным и ясным голосом, слаще которого я не слышал: «О матушка, это он пришел читать письмо?» – «Да», – отвечала старуха. И тогда девушка протянула мне руку с письмом, а между нею и дверью было с полшеста расстояния[114], и я вытянул руку, желая взять у нее письмо, и просунул в дверь голову и плечи, чтобы приблизиться к ней и прочесть письмо; и не успел я очнуться, как старуха уперлась головой мне в спину и втолкнула меня (а письмо было у меня в руке), и, сам не знаю как, я оказался посреди дома и очутился в проходе. А старуха вошла быстрее разящей молнии, и у нее только и было дела, что запереть ворота…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Сто двадцать третья ночь

Когда же настала сто двадцать третья ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что юноша Азиз говорил Тадж-аль-Мулуку: «Когда старуха втолкнула меня, я не успел очнуться, как оказался в проходе, старуха вошла быстрее разящей молнии, и у нее только и было дела, что запереть ворота. Женщина же, увидев, что я внутри дома, подошла ко мне и прижала меня к груди и опрокинула на землю, и села на меня верхом и так сжала мне живот руками, что я обмер, а затем она обхватила меня руками, и я не мог от нее освободиться, потому что она меня сильно сжала. И потом она повела меня (а старуха шла впереди с зажженной свечой), и мы миновали семь проходов, и после того она пришла со мною в большую комнату с четырьмя портиками, под которыми могли бы играть в мяч всадники. И тогда она отпустила меня и сказала: «Открой глаза!» И я открыл глаза, ошеломленный оттого, что она меня так сильно сжимала и давила, и увидал, что комната целиком построена из прекраснейшего мрамора, и вся устлана шелком и парчой, и подушки и сиденья в ней такие же. И там были две скамейки из желтой меди и ложе из червонного золота, украшенное жемчугом и драгоценными камнями, и сиденья, и это был дом благоденствия, подходящий лишь для такого царя, как ты.

«О Азиз, – спросила она меня потом, – что тебе любезнее, смерть или жизнь?» – «Жизнь», – ответил я. И она сказала: «Если жизнь тебе любезнее, женись на мне». – «Мне отвратительно жениться на такой, как ты», – воскликнул я, но она ответила: «Если ты на мне женишься, то спасешься от дочери Далилы-Хитрицы».

«А кто такая дочь Далилы-Хитрицы?» – спросил я; и она, смеясь, воскликнула: «Это та, с кем ты дружишь к сегодняшнему дню год и четыре месяца, да погубит ее Аллах великий и да пошлет ей того, кто сильнее ее! Клянусь Аллахом, не найдется никого коварнее ее! Сколько людей она убила до тебя и сколько натворила дел! Как это ты спасся от нее, продружив с нею все это время, и как она тебя не убила и не причинила тебе горя!»

Услышав ее слова, я до крайности удивился и воскликнул: «О госпожа моя, от кого ты узнала о ней?» – «Я знаю ее так, как время знает свои несчастья, – отчала она, – но мне хочется, чтобы ты рассказал мне все, что у тебя с ней случилось, и я могла бы узнать, почему ты от нее спасся».

И я рассказал ей обо всем, что произошло у меня с той женщиной и с дочерью моего дяди Азизой, и она призвала на нее милость Аллаха, и глаза ее прослезились.

Она ударила рукой об руку, услышав о смерти моей двоюродной сестры Азизы, и воскликнула: «На пути Аллаха погибла ее юность! Да воздаст тебе Аллах за нее добром! Клянусь Аллахом, о Азиз, она умерла, а между тем она – виновница твоего спасения от дочери Далилы-Хитрицы, и если бы не она, ты бы, наверное, погиб. Я боюсь за тебя из-за ее коварства, но мой рот закрыт, и я не могу говорить». – «Да, клянусь Аллахом, все это случилось», – сказал я. И она покачала головой и воскликнула: «Не найдется теперь такой, как Азиза!» – «А перед смертью, – сказал я, – она завещала мне сказать той женщине два слова, не более, а именно: «Верность прекрасна, измена дурна».

Услышав это, женщина вскричала: «Клянусь Аллахом, о Азиз, эти-то два слова и спасли тебя от нее и от убиения ее рукой! Теперь мое сердце успокоилось за тебя: она уже тебя не убьет. Твоя двоюродная сестра выручила тебя и живая и мертвая. Клянусь Аллахом, я желала тебя день за днем, но не могла овладеть тобою раньше, чем теперь, когда я с тобою схитрила и хитрость удалась. Ты пока еще простак, не знаешь коварства женщин и хитростей старух». – «Нет, клянусь Аллахом!» – воскликнул я. И она сказала: «Успокой свою душу и прохлади глаза! Мертвый успокоен, а живому будет милость! Ты – красивый юноша, и я хочу иметь тебя только по установлениям Аллаха и его посланника (да благословит его Аллах и да приветствует!). Чего ты ни захочешь из денег или тканей, все быстро к тебе явится, и я не буду ничем утруждать тебя. И хлеб у меня тоже всегда испечен, и вода – в кувшине, и я только хочу от тебя, чтобы ты делал со мною то, что делает петух». – «А что делает петух?» – спросил я; и она засмеялась и захлопала в ладоши, и смеялась так сильно, что упала навзничь, а потом она села прямо и воскликнула: «О свет моих глаз, разве ты не знаешь ремесла петуха?» – «Нет, клянусь Аллахом, я не знаю ремесла петуха», – ответил я. И она сказала: «Вот ремесло петуха: ешь, пей и топчи!»

И я смутился от ее слов, а потом спросил: «Это ремесло петуха?» А она сказала: «Да, и теперь я хочу от тебя, чтобы ты затянул пояс, укрепил решимость и любил изо всей мочи». И она захлопала в ладоши и крикнула: «О матушка, приведи тех, кто у тебя находится». И вдруг старуха пришла с четырьмя правомочными свидетелями, неся кусок шелковой материи.

И она зажгла четыре свечи, а свидетели, войдя, приветствовали меня и сели; и тогда женщина встала и закрылась плащом и уполномочила одного из свидетелей заключить брачный договор. И они сделали запись, а женщина засвидетельствовала, что она получила все приданое, предварительное и последующее, и что на ее ответственности десять тысяч дирхемов моих денег…»