О медленности - Лутц Кёпник

Никогда я так много не думал, – писал он в своей «Исповеди», – не жил так напряженно, столько не переживал, не был, если можно так выразиться, настолько самим собой, как во время путешествий, совершенных мной пешком и в одиночестве. Ходьба таит в себе нечто такое, что оживляет и заостряет мои мысли […]. Вид сельской местности, смена прелестных пейзажей, свежий воздух, здоровый аппетит и бодрость, появляющиеся у меня при ходьбе, чувство непринужденности в харчевнях, отдаленность от всего, что напоминает мне о моем зависимом положении, – все это освобождает мою душу, сообщает большую смелость мысли, […] для того чтобы я мог их сопоставлять, выбирать, присваивать их себе без стеснения и без боязни[165].

Если модернисты – в частности, Бодлер и Беньямин – подчеркивали способность городского пешехода черпать обрывочные впечатления из разорванного пространства индустриальной жизни, то Руссо полагал, что медленное искусство ходьбы дарит идущему чувство непрерывности пространства и времени, ощущение целостности восприятия среди постоянно меняющихся декораций, активизируя мыслительный процесс и вместе с тем выступая его метафорой. По мнению Руссо, пешая прогулка – самый удобный способ подстегивания мысли и рефлексии. Свободный, размеренный, неспешный темп ходьбы вписывает тело в материальный окружающий мир, а умственную деятельность соотносит с телесностью. Ходьба объединяет в единое динамическое целое то, что картезианская философия стремилась разделить: разум и материю. Я иду, следовательно, мыслю и существую, как будто говорит Руссо, исправляя пресловутое изречение Декарта и вместе с тем демонстрируя очевидное различие между своей (доиндустриальной) и беньяминовской (индустриальной) радостью ходьбы. Ведь в отличие от позднейшего поколения городских фланеров с их отвлеченной радостью Руссо полагает, что ходьба не только выявляет глубокую телесную укорененность мысли и восприятия, но и определяет чувственное восприятие как надежный компас, позволяющий ориентироваться в пространстве и времени. Для Руссо неторопливость сопряжена с уверенным и надежным вписыванием «я» в географию времени, тогда как городские любители прогулок, такие как Бодлер и Беньямин, приветствовали неспешную ходьбу как средство использовать типично современную дезинтеграцию времени и традиции для разрушения границ самого буржуазного субъекта, обратить ее против концепции суверенного индивида как когнитивного и чувственного центра мира. У Руссо (а также у Ницше и Канта) ходьба запускала и подхлестывала мыслительный процесс. Бодлер и Беньямин, напротив, рассматривали ходьбу как критику основ буржуазного общества, современным требованиям четкой идентичности, целенаправленного развития и инструментальной рациональности позволяющую противопоставить мгновения отсутствующей идентичности, небытия: я иду, следовательно, больше не существую.

И все-таки, разве не было бы это опрометчивым – отмахнуться от руссоистской апологии ходьбы как от типичного выражения романтического антимодернизма, формы реакционного фундаментализма, предвосхитившей идеи современных фанатичных приверженцев экологических движений и идеи возвращения к природе? По мнению Руссо, ходьба придает смелость мысли и, следовательно, самосознанию, так как освобождает «от всего, что напоминает мне о моем зависимом положении»[166]. Но каков точный смысл этой позиции? И как она соотносится с позднейшими беньяминовскими размышлениями о ходьбе и ее весьма скромном статусе в нашем сверхмобильном обществе глобальных связей и виртуализованного перемещения?

Ребекка Солнит пишет, что ходьба в понимании Руссо – это действенный способ управлять чувством отчуждения. Ходить пешком – значит посредством медленного физического движения распространять разум и тело вне изначально заданных границ. Ходьба нарушает фиксированность вещей и позволяет по собственному усмотрению ослаблять контроль над восприятием, ощущениями и мыслями.

Одинокий пешеход, – пишет Солнит, – каким бы кратким ни был его маршрут, пребывает в неопределенном положении между местами, гонимый вперед, побуждаемый к действию, желанием или чувством нехватки; ему присуща скорее отчужденность путешественника, нежели узы, сдерживающие рабочего, обывателя, члена группы[167].

Пешая ходьба вовлекает нас в непрерывный процесс формирования значимого, хотя и чрезвычайно неустойчивого, чувства присутствия «здесь» среди непрекращающегося потока мимолетных «там». Вместо того чтобы следовать императиву поступательного, фронтального и в первую очередь прогностического видения, пешеходы вольны развивать такой режим телесного зрения, который я назвал бы латеральным. Хотя движущийся пешеход вынужден смотреть вперед, ничто не мешает ему оглядываться по сторонам и даже назад. Нет нужды фокусироваться исключительно на очередном дорожном препятствии. Не нужно тревожиться, насколько эффективно каждый новый шаг приближает к будущему. Нередко взгляд пешехода бывает устремлен к некоей далекой цели, однако физические аспекты движения позволяют смотрящему забывать о сложных пространственно-временных отношениях, делающих восприятие возможным.

В силу кинестетического чувства (ощущения телесного движения) пешехода, перемещающегося между разными точками в пространстве, ходьба для него становится непрерывным переживанием того, что в феноменологии называют проприоцепцией (сознание и ощущение положения и границ тела в пространстве). Хотя радость, испытываемая пешеходом под впечатлением от непрерывно меняющегося мира, может быть связана исключительно с самим телесным движением, процесс ходьбы требует непрерывной сверки сенсорного опыта с окружающим миром – нужно шаг за шагом, причем каждый раз по-новому, проецировать себя в свое следующее положение в пространстве (вперед, в сторону или назад), картографируя мир и перемещаясь по нему при помощи виртуальных проекций тела. Ходьба – это акт движения, отрицающий пребывание. Пешеход проверяет незыблемость окружающей среды и своих телесных границ, дистанцируясь от того отупляющего гнета, который Руссо ассоциировал со своим «положением». Пешая ходьба – это поиск структур разъединения, подразумевающий неразрывную связь зрения с материальностью, движением и телесным чувством соразмерности. Ходьба превращает подвижное тело в пульсирующий медиум восприятия; пешеход добровольно соглашается на некоторую степень самоотчуждения или неопределенности ради более интенсивного опыта и восстановления забытых взаимосвязей между зрением и другими чувствами. Шагая, пешеход становится чужим самому себе. Ходьба замедляет темп жизни, позволяя исследовать причины ограничения и упразднения нашей власти не только над полем восприятия, но и над собственным телом.

Таким образом, Руссо совсем не похож на Бодлера или Беньямина. Однако в своем желании вырваться из своего «положения», в стремлении расширить поле восприятия и углубиться в режимы латерального, подвижного, телесного ви́дения он определенно предвосхитил эстетику медленности, свойственную городским фланерам. Подходам каждого из трех философов было присуще поэтическое начало, и все они видели в стратегиях медленного потенциал для упразднения современного дуализма линейного, телеологического, целеустремленного времени и перспективного, обрамленного, умозрительного, абстрактного пространства. Неспешная ходьба помещает воспринимающее тело, подвижное и неустойчивое, в изменчивое перцептивное поле, позволяя пешеходу исследовать возможности чувственного восприятия (то есть взаимодействие органов чувств с окружающей средой) и познавать мир как структуру открытых возможностей и принципиально непредсказуемых отношений. По мнению Руссо, Бодлера и Беньямина, восприятие пешеходом пространства особенно восприимчиво к несинхронным