Интересная жизнь… Интересные времена… Общественно-биографические, почти художественные, в меру правдивые записки - Владимир Михайлович Соколов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дело в том, что я решился пригласить в оппоненты самого А. Спиркина! Эта фамилия выделена в силу значимости ее носителя, о чем я уже писал. Но помимо широкой известности А. Спиркина как автора учебника по диалектическому материализму, по которому учились студенты всех институтов страны, знакомство с ним было лично важно для нашего ректора – незабвенного Михаила Трифоновича Иовчука. Он хотел своего продвижения в системе Академии наук, и, конечно, поддержка такого влиятельного члена-корреспондента академии, как Спиркин, была ему очень нужна. На защиту диссертации пришли не только ректор и чуть ли не половина преподавателей нашей Академии общественных наук, но и мой тесть Иван Дмитриевич, теща Лидия Андреевна, жена. Трагично, что мой отец буквально трех месяцев не дожил до этого дня. Все ждут появления А. Спиркина. Надо сказать, что защита была в середине мая 1972 года. Это тот самый май, который запомнился многим горожанам по страшной жаре в Москве – под 40 градусов!
И вот он приходит. В дешевых полотняных китайских штанах, которые мялись от простого взгляда на них, в ночной майке с бретельками, в пляжных сандалиях. Строгую мою тещу этот наряд чуть до инфаркта не довел. Спиркину же было комфортно в такой одежде. Выступил он блестяще. Похвалил работу, сделав только одно ироническое замечание.
– Сейчас в диссертации обосновывается положение, что молодежью можно считать людей до 24–26 лет. Думаю, когда самому автору будет более 40 лет, он поднимет рамку молодежного возраста до 30–35 лет, когда ему исполнится 50–60 – до 45 лет.
Итак, защитился, отпраздновал это событие в ресторане «Пекин» и стал ждать распределения на работу. Здесь меня и подстерегали сложности. И не только меня. Вспоминаются в связи с этим два забавных по форме, но достаточно трагических по содержанию эпизода, связанных с моими однокурсниками по аспирантуре.
В конце нашего обучения стали мы подумывать о своей работе. Вернее, подумывать стали не мы, а ЦК КПСС, поскольку все слушатели академии были номенклатурой Секретариата ЦК. Нас туда по одному вызывали, беседу беседовали. Вот вызвали одного и намекнули, что планируют послать его работать в Париж в советское представительство в ЮНЕСКО (международная организация ООН в области культуры, науки). Возрадовался он, конечно, безмерно. Защитился, и собирают они с женой вещи, готовятся во Францию переезжать. Но тут пришел запрос на него из Магаданского обкома партии, а именно этот обком и дал ему направление на учебу в академию. В ЦК КПСС блюли интересы партийных организаций союзных республик, обкомов и вернули бедного моего однокурсника в Магадан. Вместо Парижа.
Вторая история, более анекдотичная и одновременно более тяжелая по своим последствиям, случилась с еще одним моим товарищем по учебе в аспирантуре. Яркой личностью в нашей компании был Гена Толмачев. Умный, талантливый, жизнерадостный парень, добившийся весьма высоких вершин, уже в молодые годы возглавив республиканское издательство и став весомой фигурой в творческом сообществе Казахстана. И главное, что особенно важно и что я всегда высоко ценю в людях, был он человеком неиссякаемого жизнелюбия, обаятельным, коммуникабельным. Эти качества иногда и подводили его. Любили его женщины, и сейчас уже можно сказать, что и он не обходил их вниманием.
И вот одним из первых в нашей группе защитил Гена свою кандидатскую диссертацию и возвращался в академию с очередного «защитного» застолья. Был во хмелю, но совсем немного. Впереди него шли две дамы. Лица не видно, но то, что ниже спины, было у них весьма объемно и аппетитно. Гена попытался покадрить их, они огрызнулись, он смиренно замолчал. Но когда они, к его недоумению, не просто дошли до академии, но и вошли в нее, он не выдержал: «И такие ж…пы у нас живут!» Нехорошо, конечно, грубо, но не преступно же. Поэтому когда дамы обернулись и грозно спросили его имя, отчество и фамилию, он смиренно и с достоинством все назвал. И пошел спать, забыв весь этот инцидент. Но дамы не забыли. Одна из них оказалась женой крупного партийного работника откуда-то с Камчатки, который приехал защищать свою кандидатскую диссертацию, написанную, вероятно, как часто это бывало, подчиненными босса. Его и поселили с женой и дочерью в общежитие академии. Проснувшись поутру, местечковый босс, вместо того чтобы прийти к ректору и рассказать о случившемся, не нашел ничего лучшего, как связаться с помощником всесильного секретаря ЦК КПСС Михаила Суслова и пожаловаться ему на «беспредел» в академии. Приходит Михаил Трифонович Иовчук, прекрасный наш ректор, и ему с утречка звонят из приемной Суслова и дают втык по поводу «атмосферы в академии». Надо отдать должное Михаилу Трифоновичу: первое, что он сделал, это распорядился выписать из общежития камчатского партбосса, сообщив ему, что академия не сможет принять к защите его диссертацию. Но пойти против Суслова он, конечно, не мог. И вот отзывают из ВАКа уже посланные туда на утверждение документы Геннадия на присуждение ему звания кандидата наук и срочно отсылают его на родину в Казахстан, хотя рассматривалась возможность оставить его в Москве. И поехал Гена в Алма-Ату, и стал он кандидатом наук на год позже всех нас. Такие вот весьма характерные эпизоды случались во времена нашего пребывания в стенах элитарной академии.
Ну и со мной в этом отношении не все так просто было. После защиты пригласил меня М.Т. Иовчук на беседу.
– Хочу предложить вам работу в академии. Зарплата, правда, не такая большая, но работа перспективная. Можете продолжить свою научную деятельность, войти в группу экспертов.
Я с радостью согласился. Здесь-то и приглашают меня в Секретариат ЦК КПСС.
– Ректор просит вас оставить в академии. Мы не против, но, как вы знаете, главное слово в этом вопросе за организацией, которая рекомендовала вас на учебу, а это Госкомитет по радио и телевидению. Оттуда пришла на вас заявка на работу, и
