Тайна гибели генерала Лизюкова - Игорь Сдвижков

Поэтому в штабе полка, скорее всего, посчитали, что принесённый мундир и документы не являются достаточным основанием для каких-либо уверенных заявлений и выводов, и не стали докладывать об этом в штаб дивизии. Так оборвалась шедшая наверх тоненькая ниточка информации о случившемся, и никаких следов о гибели Лизюкова в немецких документах не осталось. (Возможно также, что, присвоив себе награды генерала, немецкие солдаты выкинули за ненадобностью его гимнастёрку и просто не стали докладывать о случившемся офицерам. Такая же участь могла постигнуть и захваченные документы. Нельзя исключать и того, что эти солдаты вскоре погибли в ходе боёв и потому, по понятным причинам, просто не могли доложить командованию о случившемся.)

Таким образом, утащить мёртвого Лизюкова дальше рощи немцы вряд ли смогли. Поэтому, как это ни парадоксально, но с точки зрения поисков могилы Лизюкова сейчас уже не важно, был ли похороненный около рощи 23 июля 1942 года «красноармеец» Лизюковым или нет. Потому что могила Лизюкова всё равно должна быть где-то там.

Вопрос состоит лишь в том, кто и когда произвёл это захоронение. Предположить здесь можно всякое: это могли быть и немцы, и наши, захоронение могло быть произведено как во время боёв, так и после их окончания уже местными жителями весной и летом 1943-го.

Но совершенно очевидно, что никто не стал бы тащить неопознанный труп за несколько километров в Лебяжье, чтобы похоронить его у церкви! После того как фронт ушёл на Запад, на полях боёв осталось столько неопознанных трупов, что не было никакой возможности собирать их и везти на кладбища. Их просто хоронили вблизи места обнаружения. Часто в воронках и заброшенных окопах.

Подведём итоги: в пользу версии о захоронении Лизюкова на опушке рощи южнее Лебяжьего говорят два достоверных источника: материалы расследования 1942 года и докладная записка Давиденко от 1947 года. Кроме того, эта докладная записка подтверждается и третьим источником — послевоенным письмом Давиденко к вдове Лизюкова.

Означает ли это, что останки Лизюкова до сих пор лежат где-то на опушке рощи в затерянной после войны могиле? Вполне возможно. Хотя и не факт. За послевоенное время много чего произошло на кромке поля у южной опушки. Здесь было построено асфальтированное шоссе, с отсыпкой грунта под полотно дороги, которое прошло, практически цепляя южный отрог рощи. Затем здесь же провели линию электропередачи и через определённые промежутки рыли глубокие ямы под 30-метровые бетонные опоры. В конце концов, на опушке рощи неоднократно производились раскопки: официальные, а часто и самодеятельные.

Рыли здесь многие: и местные ребятишки, и поисковики, и чёрные копатели. Есть упоминания и о том, что среди найденных на опушке останков встречались и захоронения танкистов, которых опознавали по обрывкам танковых шлемов и комбинезонов в пятнах мазута. Кто были эти танкисты? Мы не знаем. Отчётов о «проведенной работе» нелегальные копатели не писали, и куда потом делись останки погибших — неизвестно.

Архивные данные позволяют предположить, что на полях боёв вокруг рощи погибли и остались десятки танкистов. Число же погибших здесь пехотинцев явно исчисляется сотнями, если не тысячами. Только малая часть из них была похоронена в братских могилах, большинство так и лежат в затерянных и забытых санитарных захоронениях 1943–1944 годов, которыми стали главным образом огромные бомбовые воронки на полях да бесчисленные траншеи. Многие же вообще не были захоронены по-человечески и навсегда остались лежать в полях, оврагах и рощах. Таковы факты.

Но что же следует делать теперь, когда «дело» официально закрыто, а захороненные в Воронеже останки неопознанного военнослужащего велено считать генеральскими? Необходимо продолжить поиск настоящей могилы Лизюкова. Здесь у поисковиков может быть очень серьёзная зацепка. Если считать, что похороненный бойцами Давиденко неопознанный танкист с разбитой головой был в действительности Лизюковым (вероятность чего, с моей точки зрения, очень высока), то на черепе погибшего обязательно остались следы повреждений, возможно значительных. Это может быть очень серьёзным обоснованием того, что найденные в роще останки могут принадлежать генералу Лизюкову. Если к этому добавить обнаружение в захоронении хоть каких-то фрагментов танкового комбинезона, то вероятность того, что могила Лизюкова будет наконец-то найдена, возрастает ещё больше.

Конечно, однозначный ответ здесь могла бы дать только генетическая экспертиза, но помня конфуз с первой (явно бессмысленной, поскольку Лизюкова и не могло быть в захоронении у церкви!), можно сильно усомниться в том, что кто-то оплатит работу экспертов во второй раз. А жаль, поскольку в условиях достоверного историко-географического обоснования найденных у рощи останков генетическая экспертиза могла бы поставить окончательную точку в этой давней и болезненной проблеме. Глядишь, и молекулы ДНК нашлись бы тогда!

Конечно, о том, что произошло после гибели Лизюкова, мы можем рассуждать только с большей или меньшей степенью вероятности, поскольку имеющиеся в нашем распоряжении источники не могут дать здесь исчерпывающего ответа. Но они позволяют нам совершенно уверенно говорить о том, чего не было! И выдуманные похороны «Лизюкова и его экипажа» в Лебяжьем абсолютно точно относятся именно к этому чёткому определению: ИХ НЕ БЫЛО!

А суматошные метания нынешних «находчиков» с письмами разных водителей (от разоблачённого фальшивого — скорее назад к «пропавшему музейному»!), о чём благодаря НТВ и газетам узнала чуть ли не вся страна, их неуклюжие и безнадёжные попытки слепить правдоподобные версии изо лжи и отсутствие документальной базы для оправдания вздорных выдумок ещё красноречивее говорят об этом.

Что же касается решения комиссии объявить, что «это — Лизюков!» и с пафосом захоронить неопознанные останки под видом генеральских, то нелишне вспомнить, что история знает множество примеров того, что громогласные решения самых высоких комиссий, важных собраний и прочих эпохальных съездов оказывались глубоко ошибочными, и потомкам нередко приходилось краснеть за них!

О том, где точно находится настоящая могила Лизюкова, мы до сих пор не знаем. Это факт, каким бы печальным он не был. Но даже и в годовщину великой победы, когда очень хочется торжественно перезахоронить героя к нужной дате, стоит помнить, что горькая правда всё-таки лучше сладкой лжи! А об этом, судя по «расследованию» с его легко угадываемой целью во что бы то ни стало «найти» Лизюкова, многие предпочли забыть!

Авторы раскрученного пиар-проекта явно вознамерились «поднажать» на историю и, оправдывая выделенные средства, по-деловому «решить» проблему и «исправить» существующее недоразумение, когда герой есть, а его могилы нет. Они не хотят думать о том, что когда «торжественное перезахоронение Лизюкова» станет для них отработанным материалом, из-за их безответственных решений потомкам останется памятник, основанный на лжи! Это будет не только ещё один памятник-обманщик (что уже стоит в деревне Медвежье), но уже обманщик вдвойне, с именем одного, а останками совсем другого человека!

Мягко говоря, сомнительный способ увековечить память легендарного командарма!

Глава 4

«Нужные» свидетельства в болоте неразрешимых противоречий

22 июня 2009 года, по горячим следам захоронения «легендарного командарма», в «Комсомольской правде» была опубликована статья В. Пескова о Лизюкове. И всё бы замечательно, и обращение к памяти о погибших героях вызывает уважение, но, как это уже случалось в СМИ и раньше, хорошую в целом статью испортила в конце вопиющая некомпетентность автора в рассматриваемом вопросе. Уважаемый журналист, до того всё больше писавший о природе, своей статьёй о Лизюкове ещё раз подтвердил известную истину, что лучше не писать о том, в чём не разбираешься. Судя по его строкам, о спорах вокруг захоронения генерала он даже не подозревает.

Тем не менее на одном эпизоде его статьи стоит остановиться! В. Песков процитировал нового «свидетеля» наших оппонентов, лишив их возможности пересказывать его слова так, как им на данный момент выгодно. Итак, что же на этот раз сказал Василий Иванович Ольховик, радист генерала?

Цитирую статью: «Дал мне Иван Николаевич (внучатый племянник Лизюкова) и телефон сибиряка Василия Ивановича Ольховика — единственного человека из тех, кто помнил последний день Лизюкова. Я с первого раза дозвонился в сибирскую деревеньку Карган. Отозвался сам Василий Иванович: „Рад нашему разговору. Лизюков в тот страшный день оставил меня с рацией в укрытии у леска, и я видел, как останки его и еще семерых ребят на броне танка провезли к церкви“»[304].