Марина Мнишек - Вячеслав Козляков

Находившийся к тому времени в Тушине новый претендент на имя царя Дмитрия Ивановича (в официальных русских источниках его называли Вором) и сам не хотел упустить шанс перехватить свою «царицу» по дороге. Второй самозванец, похоже, был хорошо информирован о времени выезда кортежа Марины Мнишек из столицы. Уже 3 августа 1608 года воеводы Борис Собакин и Воин Дивов доносили боярину князю Владимиру Тимофеевичу Долгорукому о замыслах Вора, пославшего своих людей для перехвата Марины. Городовые воеводы по всем городам на пути следования кортежа польско-литовских послов были предупреждены об особых мерах предосторожности. 28 июля старицкий дворянин Иван Муханов привел в Погорелое городище двух посадских людей Великих Лук и Торопца, ехавших с грамотами от Лжедмитрия II («ехали деи от Вора, из полку»). Из содержания грамот стало ясно, что самозванец начал охоту за Мариной Мнишек: «А в грамотах деи пишет от Вора в Торопец, и на Луки, и в Невль, и на Заволочье, что отпущены с Москвы литовские послы и литовские паны: и тех городов приказным людем поставити сторожи крепкие, и беречи того накрепко, чтоб литовских послов и литовских людей переимать и в Литву не пропускати, а где их поймают, тут на их тюрмы поставити, да посажати в тюрмы» [219]. Но Лжедмитрий II не знал точного маршрута выехавших из Москвы послов и постарался перекрыть все возможные пути в Речь Посполитую. Не ясно также, чем были вызваны столь суровые меры к послам, которых в случае задержания предлагалось посадить в тюрьму.

Еще несколько дней Мнишки вместе с послом Николаем Олесницким шли назначенным маршрутом под охраной, приданной им царем Василием Шуйским. Переправившись через Волгу, они, по свидетельству так называемого «Вельского летописца», около 14 (24) августа 1608 года остановились «за тридцать верст Белой в селе Верховье» [220]. О дальнейшем узнаем из отписок, отосланных воеводами Борисом Собакиным и Воином Дивовым в Смоленск воеводе Михаилу Борисовичу Шейну. Посол Николай Олесницкий и воевода Юрий Мнишек отказались подчиняться приставам: «Стояли деи… на одном стану два дни, а их деи не слушали», после чего 16 (26) августа стали самостоятельно «с стану подниматца». В это время воевода Воин Дивов с дьяком Дмитрием Раковским «с передними людми пошли с стану наперед, а Борис деи Собакин и приставы остались на стану, ждать посла и Сендомирского, а с ним дворян и детей боярских пятдесят человек, да сотник стрелецкой с стрелцы Будай Болтин». Но как только ушедшие вперед отряды отдалились на достаточное расстояние, слуги и свита посла Николая Олесницкого и сандомирского воеводы Юрия Мнишка повернули оружие против своей охраны. В отписке воеводы Воина Дивова в Смоленск сообщались подробности всего дела: «И как деи он Воин отшол от стану верст с пять, и учинился деи на стану шум, и учали от стану бежати дети боярские и стрелцы, а за ними деи гонят литовских людей два прапора, уганивая деи твоих государевых людей побивают, а посолских людей, верховных и которые в возкех, мимо скачут, и гонили деи за ним за Воином от стану двадцать верст» [221].

Напав на воевод, шляхтичи из свиты послов и Марины Мнишек расчистили себе дорогу к беспрепятственному отъезду в любом направлении. Дворяне и дети боярские, лишенные руководства, попросту «розъехались по своим поместьям». Большинство из них были, как мы видели, из близлежащих мест и естественно предпочли охрану собственных владений государевой службе.

Сила самозванца становилась все более и более очевидной, а действия его отрядов не могли не повлиять на ситуацию в смоленском приграничье. 20 (30) августа в Смоленске получили известие от голов, посланных вдогонку за сандомирским воеводой и его дочерью. То, чего больше всего должен был опасаться царь Василий Иванович, произошло. Оказалось, «что посол Николай Олеснитцкой и Сендомирской, из села Верховья, пошли в Царево Займище, к Вору». То же самое подтвердил воевода Борис Собакин, оказавшийся в итоге в Белой, где посадские люди сначала не отпустили его «для воровских людей к Белой приходу», а потом 26 августа (5 сентября) вообще перешли на сторону самозванца. Таким образом, организовывать погоню за послами и сандомирским воеводой оказалось поздно да и некому.

Оценивая поведение охраны, не следует забывать, что у воевод Бориса Собакина и Воина Дивова не могло быть приказа применять оружие против дипломатов Речи Посполитой и их свиты. Целью охраны было сопровождение послов и Марины Мнишек до границы. Подданных Речи Посполитой уже не считали ни задержанными, ни пленниками Московского государства. Воеводам не дали наказа, как защищать себя в случае, если на них нападут сами охраняемые. Ошибкой было и то, что «до рубежа» Мнишков провожали рядовые служилые люди, а не сам боярин князь Владимир Тимофеевич Долгорукий, отпустивший приставов в самостоятельный поход еще в «Новом Торговище» в уезде Ржевы Владимировой. Автор «Вельского летописца» писал, что Долгорукий действовал «по повеленью» царя Василия Шуйского; видимо, так оно и было. Сомнительно другое известие летописи: будто разделение бывших пленников на две группы тоже было задумано в Москве с самого начала.

Смоленский воевода Михаил Борисович Шейн послал подкрепление, состоявшее из сотен смоленских, брянских и серпейских дворян во главе с Елизарием Безобразовым и Алексеем Зубовым. Но оно уже не могло воспрепятствовать самостоятельному движению Олесницкого и Мнишков. Тем не менее весьма показательно, что участники всей операции проводов литовских послов получили позднее прибавки поместных окладов и жалованья, а Воин Дивов остался на службе царя Василия Шуйского и отличился во время смоленской осады в 1609-1611 годах. Автор официального «Нового летописца» позднее просто констатировал: «Ратные же люди, кои проводили, розъехались по себе, а князь Володимер не с великими людми прииде к Москве» [222].

Итак, после короткого столкновения с охраной у села Верховья в Вельском уезде 16 (26) августа 1608 года сандомирский воевода Юрий Мнишек, Марина Мнишек и примкнувший к ним посол Николай Олесницкий получили возможность действовать по своему усмотрению. Посол и воевода, видимо, давно решили отыграть московскую карту до конца. Их стремление совпадало с планами самозваного «царя Дмитрия», пришедшего в Тушино. Однако польские наемники из Тушинского лагеря разошлись во мнении о том, принимать или не принимать в своем лагере «царицу» Марину Мнишек. Многие из них, понимая, что воюют не за прежнего царя Дмитрия Ивановича, а за самозванца, присвоившего его имя, справедливо опасались, что приезд Мнишков может только навредить их делу. Не последнюю роль играли и корыстные расчеты, так как на содержание двора «царицы» Марины и ее самой должны были потребоваться немалые средства. Николай Мархоцкий в «Истории Московской войны» вспоминал: «Мы решили послать погоню и привести их (Мнишков. – В. К.) в наш обоз. Сделали мы это не потому, что в том нуждались, а больше для вида: надо было показать москвитянам, что наш царь настоящий и поэтому хлопочет о соединении со своей супругой». Полк Валентина Валевского, зная маршрут, по которому везли Мнишков, умышленно пошел вместо Переславля на Дмитров и вместо Мнишков встретился с войсками царя Василия Шуйского.