Моя жизнь. Встречи с Есениным - Айседора Дункан

Она уже в течение нескольких лет занималась с доктором Юнгом, учеником знаменитого Фрейда, и ежедневно тратила несколько часов, записывая сны, которые она видела минувшей ночью.

Летом, чтобы жить вблизи своих учеников, я поселилась в отеле Риваж в Очи. У меня были прелестные комнаты с балконом на озеро. Я наняла нечто вроде огромного барака, который прежде служил рестораном, и, обвесив его стены своими синими занавесами, которые никогда не переставали нас вдохновлять, превратила его в зал, где преподавала детям и танцевала каждый вечер сама.

Все время до конца войны я делала отчаянные усилия сохранить свою школу, рассчитывая, что после окончания войны мы сможем вернуться в Белльвю. Но война все продолжалась, и мне приходилось на расходы по содержанию школы в Швейцарии брать деньги взаймы у ростовщиков из пятидесяти процентов.

В 1916 году я подписала, с целью раздобыть денег, контракт на Южную Америку и отплыла в Буэнос-Айрес.

По мере того как подвигаются мои мемуары, я все больше и больше прихожу к сознанию, что невозможно изложить жизнь того человека или, вернее, жизнь всех тех людей, с которыми сводила меня судьба. Случаи моей жизни, которые, казалось, продолжались десятилетиями, заняли лишь несколько страниц. Промежутки, которые казались тысячелетиями страданий и мук, в течение которых я, движимая самозащитой, становилась совершенно иным человеком, чтобы сохранить свою жизнь, — кажутся на этих страницах совершенно непродолжительными. Я часто задаю себе с отчаянием вопрос: найдется ли читатель, который сможет облечь в плоть скелет, созданный на этих страницах? Я пытаюсь излагать правду, но правда ускользает и прячется от меня. Как же отыскать ее? Будь я писательницей и напиши я о своей жизни два десятка романов, я приблизилась бы к правде. А затем, закончив эти романы, я должна была бы написать историю артистки, и эта история совершенно не походила бы на остальные. Ибо моя артистическая жизнь и мысли об искусстве развивались и развиваются поныне вполне самостоятельно, как отдельный организм, совершенно, по-видимому, независимый от того, что я называю волей.

И все же я стараюсь рассказать правду обо всем, что со мной случилось; но я очень боюсь, что она приведет к ужасной путанице. Однако раз уж я приступила к непосильной задаче изложить летопись своей жизни на бумаге, то доведу ее до конца, хотя уже сейчас слышу голоса всех так называемых порядочных женщин всего мира, которые говорят: «В высшей степени гнусная история!» или: «Все ее несчастья служат лишь возмездием за ее грехи!» Но я не считаю, что я грешила. Нищие говорит: «Женщина — это зеркало», — и я лишь отражала людей и силы, которые захватывали меня, подобно героиням «Метаморфоз» Овидия.

Когда пароход остановился в Нью-Йорке, Августин не одобрил, что я одна так далеко путешествую в военное время, и присоединился ко мне, его общество послужило мне большим утешением. На пароходе находилось также несколько молодых боксеров во главе с Тедом Льюисом, которые каждое утро вставали в шесть часов и тренировались, а затем плавали в большом бассейне с соленой водой. Я тренировалась вместе с ними, а вечером танцевала перед ними, и таким образом путешествие проходило очень весело.

Спустя несколько дней после нашего прибытия в Буэнос-Айрес мы отправились в студенческое кабаре. Оно представляло собой обыкновенное длинное, полное дыма, помещение с низким потолком. Его переполняли смуглые молодые люди вперемежку с такими же темноволосыми девушками. Все танцевали танго. Я никогда еще не танцевала танго, но молодой аргентинец, который был нашим чичероне, убедил меня попробовать. С первых своих робких шагов я почувствовала, что сердце мое бьется в такт с манящим, томным ритмом сладострастного танца, нежного, как долгая ласка, упоительного, как любовь под южным небом, жестокого и грозного, как чары тропического леса.

Внезапно студенты узнали меня и, окружив толпой, объяснили, что сегодня празднуется годовщина освобождения Аргентины, и попросили протанцевать их гимн. Я согласилась, так как всегда любила доставлять студентам удовольствие. Выслушав перевод слов аргентинского гимна, я закуталась в аргентинский флаг и постаралась представить перед ними страдания некогда порабощенной колонии, освободившейся наконец от тирана. Успех был потрясающий. Студенты, никогда еще не видавшие подобных танцев, разразились восторженными криками и бесконечно просили меня его повторять, все время подпевая мне.

Я вернулась в гостиницу, гордясь своим успехом и восхищаясь Буэнос-Айресом, но увы! — я торжествовала слишком рано. На следующее утро мой директор с яростью прочел в газете сенсационный отчет о моем концерте и заявил, что, согласно закону, он считает мой контракт расторгнутым. Все лучшие фамилии Буэнос-Айреса, намереваясь бойкотировать мои концерты, отказались от билетов, и, таким образом, вечер, который доставил мне столько радости, оказался гибельным для моего турне в Буэнос-Айресе.

Искусство придает форму и гармонию тому, что в жизни является хаосом и раздором.

Я пустилась в это турне в надежде раздобыть денег, которых бы хватило на содержание школы в течение войны. Представьте себе мой ужас, когда я получила из Швейцарии телеграмму, сообщавшую, что посланные мною телеграфом деньги задержаны из-за военных ограничений. Директриса пансиона, в котором я оставила девочек, не была в состоянии содержать их бесплатно, и им грозила опасность оказаться на улице. Со своей обычной порывистостью я настояла, чтобы Августин немедленно отправился в Женеву, захватив с собою деньги, необходимые для спасения моих учениц, не сознавая, что тем самым я остаюсь без денег, чтобы оплатить счет гостиницы. Мой разгневанный директор успел уехать в Чили с опереточной труппой, а я с пианистом осталась на мели в Буэнос-Айресе.

Зрители встречали меня холодно, угрюмо и неодобрительно. Единственный успех, достигнутый мною в Буэнос-Айресе, ограничивался тем вечером в кабаре, когда я танцевала гимн свободы. Нам пришлось оставить чемоданы в гостинице и продолжать наше путешествие в Монтевидео. К счастью, для содержателей гостиницы мои танцевальные туники не представляют никакой ценности!

В Монтевидео зрители оказались полной противоположностью аргентинцам — они встречали меня с большим энтузиазмом. Таким образом, появилась возможность продолжать наше турне в Рио-де-Жанейро. Мы прибыли туда без денег и без багажа, но директор городского театра в высшей степени любезно оплатил авансом концерты. Здесь я встретила таких культурных и чутких зрителей, что перед ними всякий артист выявил бы лучшие стороны своего дарования.