Опасная бритва Оккама - Сергей Переслегин

Будучи частью Великой империи (Зла), Латвия имела доступ на международный новостной рынок, ее Народный фронт был прекрасно представлен в зарубежных СМИ. И сердце народа согревала национальная мечта: «Как хорошо мы будем жить, когда освободимся от русских».

Свобода пришла. И вот здесь–то и оказалось, что никакого уникального национального содержания у Латвии нет. Остается строить то, что получается: якобы независимое (правда, президентов, как и прежде, привозят из–за рубежа), якобы государство (всецело зависящее от заокеанской финансовой помощи). Но некогда и Финляндия была в таком же положении, да и Северо — Американские Соединенные Штаты стартовали в 1776 году с той же позиции. В конце концов, все зависело только от самих жителей Латвии.

И они сказали свое слово. Сначала был Закон о гражданстве, в результате которого страна лишилась от половины до семидесяти пяти процентов совокупного ресурса (русский язык, являющийся мировым языком и имеющий официальный статус одного из языков ООН несомненно, представлял собой мощный ресурс, равным образом таковым ресурсом было и русскоязычное население). Затем — решение о вступлении страны в Европейский союз.

Есть вещи, которые выше моего разумения. Я могу понять, что чечевичную похлебку культурного лидерства в многонациональной Империи можно променять на первородство государственной независимости. Перед глазами много прекрасных примеров. Британские колонии в Северной Америке, Финляндия, Ирландия (хотя этот случай не столь очевиден), Индия, Тайвань… Но как можно почти сразу после обретения независимости искать себе другого сюзерена, причем соглашаться на заведомо зависимую позицию?

Выше я писал, что Евросоюз нельзя считать Империей, и это правда, но — не для Латвии. ЕС вынужден вести политику жесткой культурной интеграции — и в силу того, что Сообщество является глобализационным проектом, альтернативным американскому, и в связи с серьезностью проблем, которые стоят перед единой Европой. Поэтому по отношению к своим новым членам Евросоюзу приходится вести себя «по–имперски». Насколько можно судить по нервной реакции на газопровод Nord Stream, Польша с ее обостренным чувством свободы это уже почувствовала: «Как же так, с нами даже не посоветовались…»

Но Германия не может позволить себе такую роскошь, как советоваться с Польшей по вопросам энергетической (равно национальной) безопасности. И уж точно никто в ЕС не собирается советоваться с Латвией. По каким бы то ни было вопросам.

В этом отношении положение Латвии ничуть не изменилось по сравнению с советскими временами. Разница в том, что для Москвы Латвия была ценна именно тем, что представляла в стране Запад и его высокую культуру, а для Брюсселя латышская культура никакой ценности не представляет и лишь препятствует интеграции (расширению рынка сбыта, присоединению активов). Следовательно, эта культура может быть в лучшем случае ассимилирована.

Еще раз подчеркну: ничего личного! Никаких коварных антилатвийских замыслов руководство ЕС, разумеется, не питает и ничего, кроме хорошего, жителям ее не желает. Просто Сообщество не может не вести интеграционной политики, а интеграция всегда представляет собой более опасный вызов национальной культуре, нежели оккупация.

Оккупация часто, хотя и не всегда, усиливает национальные чувства народа, заставляет людей проявлять свою национальную и государственную идентичность. Интеграция, будучи процессом якобы добровольным, реакции отторжения не вызывает. Скорее, наоборот.

И здесь все упирается в один вопрос: может ли культура страны дать адекватный ответ на вызов интеграции. Другими словами, содержит ли местная культура в себе что–то столь уникальное, что интегрирующая культура не может позволить себе этого лишиться?

Греция с ее древнейшей историей ничего такого в себе не нашла, и сегодня даже туристические справочники откровенно пишут, что в этой стране можно хорошо (то есть стандартно) отдохнуть, но бесполезно искать в ней что–то, выходящее за пределы «среднеевропейской жизни». Если вам нужна древняя культура, выбирайте Турцию или еще лучше Египет, в Греции даже Парфенон производит впечатление европейского Диснейленда.

Насколько культура Латвии превосходит по своей уникальности и жизнестойкости греческую?

В сущности, мы все время сталкиваемся с одной и той же проблемой:

• Россия перед вызовом глобализации

• Российские (и иные) диаспоры перед угрозой ассимиляции

• Русский мир в пространстве мировых когнитивных проектов

• Латвия в условиях европейской интеграции

• Русскоязычное меньшинство в Латвии под давлением со стороны «коренной национальности»

Во всех случаях речь идет о взаимодействии анклава с некоторой внешней системой, обладающей постоянно или временно большим потенциалом. Есть сильное искушение сказать, что анклав стремится к выживанию, а внешняя система к его поглощению, но в действительности дело обстоит сложнее — по крайней мере сегодня. Обе стороны стремятся к развитию, но понимают его неодинаково.

Сейчас проблемы миграций — легальных и нелегальных — стоят остро как никогда. Если в прошедшие столетия индустриальное развитие осуществлялось за счет социокультурной переработки деревни в город в национальном масштабе, то к концу XX века этот процесс интернационализировался, и можно говорить о превращении «мировой деревни» в «мировой город». Уже не миллионы, а многие десятки миллионов людей живут и работают вдали от своей родины, формируя и поддерживая мировой рынок труда. Этот антропоток нуждается в осмыслении и регуляции — правовой, культурной, институциональной. Крушение транснациональных империй — Британской, Португальской, Советской — породило дополнительный, но не менее значимый виртуальный антропоток, образованный людьми, которые, никуда не перемешаясь, стали вдруг носителями чужой идентичности на некоторой национальной территории.

Общее решение этой проблемы европейцы ищут на пути последовательного уничтожения всех дискриминационных барьеров. В Соединенных Штатах Америки с их восхитительной, лучшей в мире системой социокультурной переработки мигрантов сейчас актуализируется противоположная концепция, и не случайно Дж. Буш–младший столь резко выступил против испаноязычной версии гимна страны, потребовав от «латиносов» учить английский. Очень может быть, что закон эпохи Клинтона, строго запрещающий языковую дискриминацию в школьном образовании, будет отменен или, во всяком случае, ограничен. Латвийские (и российские!) законы составлены скорее в нынешней американской логике, нежели в европейской, хотя на словах все выступают против дискриминации.

Но, собственно, почему?

Что нужно принимающей стране от мигранта?

В совсем примитивной логике — нужна его неквалифицированная рабочая сила, за которую можно к тому же недоплачивать. В современной когнитивной логике — его культурная уникальность, те воспитанные страной–эмитентом компетенции и квалификации, которых в принимающей стране нет.

Что нужно мигранту от принимающей страны?

Опять–таки в примитивной житейской логике — более высокого жизненного уровня, чем на родине. В логике когнитивного проектирования — пространство возможностей для себя и детей (равно «пространство развития»).

Сразу же уточним, в очередной раз пренебрегая правилами политкорректности, что эмигрант — это всегда человек, который бросил свою Родину, землю своих отцов и дедов, ради материального благополучия. Миллионы мигрантов будут возмущены этими словами именно потому, что в них содержится неприятная правда.

К меньшинствам, возникшим в результате распада империй, это, разумеется, не относится. Но для них есть своя неприятная правда: они представляют собой сторону, про игравшую в политической борьбе и потерявшую страну, завещанную предками.

В обоих случаях есть основания для морального осуждения.

Уточню: в обоих случаях есть все основания для морального самоосуждения.

Но в таком случае дискриминационные меры в отношении мигрантов, как добровольных, так и вынужденных, этически оправданы. Более того, они представляют собой необходимый элемент восстановительного правосудия, поскольку содержат в себе естественную человеческую логику: преступление — наказание — прощение. Полностью уничтожая дискриминацию, мы заставляем мигранта самостоятельно решать вопрос о мере наказания за свой проступок (необходимо четко понимать, что с родовой точки зрения, то есть в логике архетипов и других подсознательных поведенческих паттернов, эмиграция есть страшный незамаливаемый грех), а это абсолютному большинству людей не под силу.