Босфор и Дарданеллы. Тайные провокации накануне Первой мировой войны (1908–1914) - Юлия Лунева

Якобы из-за волнений в Персии и обеспокоенности Германии Англия затормозила переговоры. На самом же деле Британия никому не желала раскрывать своих истинных намерений и хотела под любым предлогом затянуть переговоры настолько, насколько это было возможно. Бенкендорф писал: «Я приложу все усилия, чтобы оживить переговоры между капитаном Волковым и британским адмиралтейством. Великобританское правительство желает поручить закончить дело принцу Баттенбергскому в Петербурге. На этот раз для меня [Бенкендорфа] почти не подлежит сомнению, что волнения в Берлине очень значительные»[867]. «Может быть, рассуждал Бенкендорф, — сэр Э. Грей не желает предпринимать дальнейших шагов, пока это возбуждение не уляжется. Действительно, ему нелегко отрицать и вести переговоры в одно и то же время, — роль, которую он должен был бы принять на себя как по отношению к Германии, так и по отношению к значительной части своей собственной партии и английской печати»[868].

Тем временем отношения между Турцией и Грецией продолжали оставаться напряженными. 15 (28) июня 1914 г. Бенкендорф совещался с Греем по этому вопросу, о чем сообщил Сазонову: «Грей считает создавшееся положение крайне серьезным, но думает, что, какова бы ни была позиция Болгарии, состояние турецкой армии не допустит Порту до агрессивных действий на суше. Он сомневается, чтобы Порта прибегала к своему флоту при теперешнем его плохом состоянии. Грей считает наиболее важным вопросом в настоящий момент закрытие Проливов Турцией»[869]. Относительно шагов, которые надлежит сделать в Константинополе, Грей придерживался мнения, что они бессмысленны, если только не будет достигнуто единодушное решение держав поддержать свое дипломатическое выступление военной силой. Конфликт между Турцией и Грецией мог отразиться непосредственно на интересах других государств, и в первую очередь на интересах прибрежных стран Черного моря. «Возбуждение, возникшее в некоторых областях Оттоманской империи, — писал Сазонов Нератову 17 (30) июня, — увеличило эту опасность, что уже отразилось на нашей морской торговле. После значительных убытков, понесенных ею в прошлом году, вследствие кратковременного закрытия проливов, эта торговля имеет основание опасаться возобновления подобных событий и испытывает поэтому живейшее беспокойство»[870].

Российское правительство считало нужным обратить серьезное внимание Порты на затруднения, которые испытала бы Россия, «если Турция пожелает принять в Проливах такие меры, которые стеснят торговлю и нанесут столь существенный удар интересам России»[871].

17 (30) июня С. Д. Сазонов обратился к И. К. Григоровичу с просьбой сообщить о ходе подготовки Босфорской экспедиции. Министр иностранных дел хотел уточнить, когда Морское министерство выполнит одно из пожеланий совещания 8 февраля о сокращении срока перевозки десанта к Проливам до 4–5 дней со дня отдачи о том приказа. «Григорович опять признал, — писал К. Ф. Шацилло, — что для подготовки к десанту потребуется не менее двух недель, и предложил в октябре, после опытной высадки большого десанта и после того, как сухопутный Генеральный штаб ознакомится с расчетом морского, совместным обсуждением генеральных штабов установить основные черты новой организации десанта согласно с пунктом 4 Особого совещания 8 февраля. При этом морской министр заявил, что только тогда выяснится точное время, в течение которого новая организация войдет в жизнь, а следовательно, и срок, к которому может быть выполнено требование совещания»[872]. В конце июня переговоры Волкова с британским адмиралтейством возобновились. «Первым их результатом явилось сообщение принцем Баттенбергским сведений о предполагаемых действиях английского флота и об англо-французском морском сотрудничестве в случае войны. Перечень этих сведений был переслан с экспедицией в Петербург. Они создавали ясную, хотя и общую картину намечаемого сотрудничества Англии и Франции на море, содержали некоторые важные военно-политические прогнозы. Вместе с тем из сообщения следовало, что королевский флот не сможет на начальном этапе войны предпринять активные действия против Германии вследствие занятости его другими операциями»[873].

Британский посол в Берлине передавал в Лондон, что «Ягов был очень обеспокоен, поставив перед ним вопрос о неизбежных последствиях, которые будут вытекать, если морское согласие, которое было предложено Россией, будет принято Англией. Последствиями станет возобновление враждебных чувств между Великобританией и Германией: морское соперничество и дальнейшее усиление военной мощи Германии. Но что он подразумевал, — рассуждал Гошен, — когда говорил, что в случае войны с Францией и Россией Германия останется практически одна? Неужели он совсем не берет в расчет Австро-Венгрию и Италию, или он имеет в виду, что война будет окончена до того, как союз с Германией обнаружится в действующей армии?»[874].

Переговоры шли тяжело, к концу июня они «так и не сдвинулись с места: англо-русский союз не был заключен, не появилось даже малейшей уверенности в том, что англо-русские разногласия в Персии удастся ликвидировать», — писал А. Тэйлор[875]. 25 июня (8 июля) Грей писал в Петербург Бьюкенену, что в парламенте решили, что Россия хочет использовать военно-морское соглашение в собственных интересах, включив в него пункт об открытии Проливов для своих военных кораблей[876]. На вопрос об интересах России в Проливах, заданный Грею в палате общин, министр отреагировал не раздумывая: «Нет сомнения, что информация пришла от не официальных людей, которые не знают фактов и выдумывают то, чего не было». Грей настаивал на том, что этот вопрос не обсуждался ни разу за последние пять лет, как и условия, на которых Проливы могли бы быть открыты для военных кораблей, и добавил, что договоры по вопросу о Проливах остаются в силе[877].

Перед самым началом Первой мировой войны Пуанкаре и Палеолог приезжали в Петербург. На другой день после отъезда Пуанкаре Сазонов и Палеолог сообщили британскому послу Бьюкенену, что в результате визита французских гостей была установлена «полная согласованность мнений по различным вопросам, с которыми столкнулись державы при поддержании всеобщего мира и политического равновесия в Европе, в особенности на Востоке», и были снова торжественно подтверждены обязательства, возлагаемые на обе стороны союзным договором[878].

Но наступил июльский кризис, и Англия не могла больше затягивать переговоры. «Отношение Англии к военно-политическим переговорам с Россией становилось показателем ее готовности поддержать партнера в случае войны. Для русского правительства своевременное вступление Англии в схватку представлялось настолько важным, что все другие проблемы, включая разногласия по конкретным вопросам военно-морского сотрудничества и противоречия в зависимых странах, отходили на второй план»[879]. Даже незавершенные русско-британские переговоры были крупным шагом на пути укрепления связей внутри Антанты и значительно облегчили «союзникам» разрешение труднейшей задачи: согласование дипломатических действий России, Франции и Великобритании в решающие дни июля 1914 г.

В результате в последние недели перед войной был выработан проект морского соглашения между Россией и Англией, о чем свидетельствует шифрованная телеграмма Волкова Ливену от 10 (23) июля 1914 г. Средиземноморские проекты российского Морского министерства, затрагивавшие вопрос о Проливах, могли лишь насторожить Англию.

Вплоть до начала мировой войны царизм ничего реального не сделал для подготовки десанта в Проливах. Не многое было сделано и для развития Черноморского флота, перед которым стояла задача не только оборонять побережье империи, но и добиться господства на море для высадки десанта и защиты его от возможного нападения турецкого флота.

18 (31) июля 1914 г. российский посол в Лондоне писал своему министру, что заявления, направленные Греем в Берлин, ни в каком случае не позволят немцам рассчитывать на нейтралитет Англии в случае войны. «Мне никак не удается снять маску с Грея за эти дни. Крайне необходимо для вас (Сазонову. — Авт.) заручиться английским сотрудничеством, даже если оно придет слишком поздно, то все же придет неизбежно. Однако, повторяю, Англия еще не пробудилась, очень может быть, что Грей страдает от этого не менее нас, но все же это нисколько не помогает делу. Правда, Австрия, как говорят, не собирается сразу вступить в войну. Пока еще есть небольшой луч надежды. Что же касается роли Германии, то я смотрю на нее гораздо мрачнее, чем все другие, и на это именно здесь и опираюсь. Англии страшно не столько первенство Австрии на Балканах, сколько первенство Германии в мире»[880].