Маятник судьбы - Екатерина Владимировна Глаголева

меньше, чем у союзников. Лишившись лучших солдат, союзникам придется бросить в бой трусливых мужиков, способных бить только лежачих, и этих лучников на заморенных лошаденках. И вот тогда мы заключим мир на наших условиях!"

Отставших теперь приканчивали копьями калмыки, забирая себе жалкие пожитки уже обобранных, измученных людей, зато башкиры, напротив, вели себя дружелюбно и даже делились с пленными табаком. На марше они пели протяжные песни, а на привалах доставали флейты — "курай" — и наигрывали на них печальные, заунывные мелодии. Французы любили слушать эту музыку, которая странным образом напоминала им далекие голубые горы, зеленые холмы, свирели пастухов, деревенские танцы под волынку и шалюмо; они искренне аплодировали музыкантам, прося их играть еще. А утром надо было снова отправляться в путь, отмечая его кровавым пунктиром из мертвых тел.

Провизию пленным не выдавали. Если удавалось заночевать в деревне, офицер приказывал крестьянам дать им хлеба и воды. Выждав, когда калмыки отвернутся, добрые люди пихали в дрожащие руки сыр, сухари, мешочки с пшеном, которые французы прятали в котомки, висевшие на шее, но такое счастье выпадало редко. В поле, если повезет, можно было выкопать мерзлую картофелину или свеклу, найти несколько листов вялой капусты и сварить похлебку в глиняном горшке, который каждый носил с собой, но такая пища не насыщала, а только вызывала резь в желудке, усиливая понос. Голод и холод постепенно вытравливали чувства сострадания и товарищества, каждый был сам за себя — угрюмый, нелюдимый, безжалостный к чужим слабостям и боли. Беззащитные перед надсмотрщиками, французские офицеры срывали зло друг на друге, припоминая малейшие упущения и промахи, которые будто бы и привели к пленению, к нынешней невыносимой жизни в десять раз хуже смерти. Слушать, как едва живые, качающиеся от ветра люди осыпают друг друга злобной бранью, было невыносимо. Неужто им мало страданий, что они сами добавляют к ним новые? — мрачно думал Буиссон. В училище им внушали, что офицер должен быть стойким, подавая пример выдержки солдатам. Среди пленных офицеров он был самым младшим, и какой же пример они подавали ему?

В Белостоке отказались принять больных под тем предлогом, что в городе нет военного госпиталя. Живые скелеты потащились в Гродно, где были госпитали и лазареты — Боже правый! Едва взглянув на это преддверие могилы, Буиссон понял, что ни за что на свете не останется здесь. Он умрет стоя.

Была уже середина ноября; день выдался морозный, воспаленные глаза слепило от снега, покрывшего все вокруг блестящей хладной шубой. Шатаясь, точно пьяные, французы тащились по санному пути вдоль застывшего Немана к Королевскому замку; лошадки конвоя вспахивали ногами целину по обочинам. Из десяти тысяч пленных осталось не больше двухсот солдат и полусотни офицеров, которые брели вперемешку, опираясь друг на друга. С горы послышался веселый звон бубенцов, он стремительно приближался. "Пади! Пади!" — крикнул кучер, правивший тройкой лошадей, впряженных в нарядные сани. Французы понимали, что нужно сойти с дороги, но ноги не слушались, подгибались, разъезжались… Офицер в теплой шубе с меховым воротником, сидевший в санях, привстал, дернул за правую вожжу, направив тройку прямо на людей. Пристяжная толкнула лейтенанта Дешана, тот упал на Буиссона, и оба покатились под откос, облепляясь снегом.

Придя в себя, Буиссон не мог понять, где находится. Было темно, но не холодно. Он лежал на спине, без шинели и чуней, но прикрытый до подбородка тяжелой шкурой мехом внутрь; пахло деревом, пылью и чем-то кислым. Шевелиться не хотелось, к тому же у него кружилась голова. Он не на улице, не в сугробе — вот и ладно.

Послышались шаги, со скрипом отворилась дверь; в круге света, отбрасываемого свечой, появилось усатое породистое лицо с двумя глубокими продольными морщинами меж бровей. Буиссон зажмурился, когда свеча опустилась ниже.

— Quel est votre nom et votre grade? — послышался голос из потемок.

— Jean-Charles Bouisson, lieutenant au 5e Dragons.

— Vous êtes français?

— Oui, je suis de Troyes. C'est en Champagne.

— Quel âge avez-vous?

— Dix-neuf ans[47].

Глаза уже привыкли к свету. Буиссон всматривался в лицо говорившего с ним человека. Средних лет, с проседью в волосах, усы переходят в бакенбарды, прячущие сабельный шрам от носа до подбородка. Наверное, бывший военный.

— Vous allez demeurer quelques jours chez moi, — продолжал тот нанизывать короткие фразы, звучавшие плоско из-за акцента. — C'est arrangé. Un de mes hommes va s'occuper de vous. Ne craignez rien, laissez-vous faire. Il vous fera prendre un bain et vous allez me rejoindre pour le dîner[48].

Он отступил в сторону. Пришедший с хозяином бородатый слуга, возможно бывший солдат, сбросил в сторону овчину, критически оглядел Буиссона, потом присел, повернувшись к нему спиной, и жестами показал, что лейтенант должен забраться ему на закорки, обхватив за шею. Хозяин вышел с ними на крыльцо, освещая путь свечой.

— Mais… attendez! — воскликнул Буиссон, увидев, что тот сейчас уйдет обратно в дом. — A qui dois-je mon salut?[49]

Хозяин снова повернулся к нему лицом.

— Казимир Левронский, — сказал он с легким поклоном и по привычке щелкнул каблуками.

34

Держать пленных вблизи границ опасно, иностранцам доверять нельзя; всех немцев, испанцев, швейцарцев, иллирийцев, которые еще служат под французскими знаменами, немедленно выслать из страны, пока не переметнулись к врагу, а лошадей и оружие пускай оставят — пригодятся. У драгун забрать мушкеты и штыки, которые так им мешают, и отдать пехоте, драгунам же хватит палашей и пистолетов. Начать скупку ружей у населения: пусть лучше идут с ними в армию и стреляют по врагу, чем прятаться по лесам, сбиваясь в шайки дезертиров! Армии нужно еще триста тысяч солдат: половину сразу отправить на фронт, а половину оставить в резерве на случай, если неприятель перейдет восточную границу. И это должны быть мужчины, а не мальчики! Наша молодежь храбра, но слаба и неопытна; именно юнцы наполняют собой госпитали и попадают в плен. Призывать только взрослых от двадцати шести и старше! И только коренных французов! Отечество зовет! Нет денег? Удвойте налог на соль, квартирную плату, накиньте еще пятьдесят сантимов на все местные налоги, на табачный акциз, почтовые сборы, пока не закончится война! Депутаты будут роптать? Кому до них какое дело… Хватит уже этих республиканских игр! Пока не заключен мир — никаких инициатив от Законодательного корпуса, и назначать председателя буду я сам. Представители народа?! Да они понятия не имеют о нуждах народа! Я знаю, что нужно народу, — я, император Наполеон! Для всего мира Франция и Наполеон — неразделимые понятия! Депутаты