«Если», 1998 № 01 - Сьюзи Чарнас

«Эвридика» должна была лишь пролететь над поверхностью. Капитан Шен отказался рисковать спускаемым аппаратом. Однако план Лии на этом не заканчивался. В точке парения экипаж аппарата должен был испытать нормальное земное тяготение, и участвовать в полете вызвалась полкоманды. Но Лия выбрала для высадки Толли и меня. Нам предстояло воспользоваться тремя транспортными челноками, набитыми оборудованием, а челноки понесет к объекту «Эвридика». Во время недолгого парения нам следовало удостовериться, действительно ли объект обладает поверхностью, и принять решение о высадке. Транспортные челноки отделятся от «Эвридики» и опустятся. Тот же маневр, произведенный повторно, позволит нас подобрать.

— Безумный план! — заявила Толли. — Мне он нравится!

— Все получится, — сказала Лия. — Планета очень странная, но мы знаем, что на ней действуют законы тяготения.

— Можешь на меня рассчитывать, — сказала Толли. — Когда летим?

В спартанской каюте Толли стоит статуэтка Будды из красного дерева. Это не толстый улыбающийся Будда, какие восседают в дорогих китайских ресторанах, а стройный жилистый мужчина, скрестивший ноги и закрывший глаза; длинный посох лежит у него на коленях. Ни разу не слышал, чтобы Толли говорила о статуэтке, и не видел, чтобы она на нее смотрела, однако статуэтка сопровождает ее повсюду. Стоит Толли попасть туда, где можно найти хотя бы один цветок, этот цветок обязательно будет преподнесен Будде. Может показаться, что статуэтка не соответствует образу жизни ее хозяйки, но Толли, наверное, подражает монахам-воинам. Я никогда не задавал ей вопросов на этот счет.

Возможно, находясь одна в челноке, состыкованном с «Эвридикой», и готовясь к неведомому, она молилась. По крайней мере, я сотворил молитву, хотя был уверен, что Лия обошлась без нее.

«Эвридика» включила двигатели, и я почувствовал, как исчезла невесомость. Внизу не было видно ничего, кроме черноты, но у меня росло ощущение, что мы подвешены в пустоте и не движемся, а к нам на огромной скорости приближается нечто чудовищное. Я сидел в плетеном кресле внутри крохотного пузыря — кабины транспортного корабля, притянутого к «Эвридике» полимерными стропами. Транспортные корабли были набиты приборами под завязку.

Затаив дыхание, я посмотрел вниз, пытаясь сфокусировать зрение. Подо мной что-то находилось, но сознание отказывалось это «что-то» воспринимать. Я решил сосредоточиться на небольшом элементе, скажем, на крае. Проследив, куда уходит край, я различил круг.

Внезапно изображение сфокусировалось, и я увидел не один, а бесконечное множество, тысячи, миллионы кругов; поверхность внизу состояла из безупречных кругов с четкими краями. Круги, насколько хватало взгляда, тесно примыкали друг к другу; одни были так малы, что казались точками, другие были настолько неохватны, что терялись в бесконечности. Масштабы кругов были так же неисчислимы, как и сами круги. Круги нигде на залезали друг на друга. Картина была до того четкой, что я поразился, почему только что не мог всего этого заметить.

«Эвридика» падала, продолжая вращение; плазма из ее сопла пересекала пейзаж из кругов, как тонкая карандашная линия. Внезапно внутри кругов я увидел еще круги. Зрелище превратилось в наслоение кругов. Передо мной простерлось необозримое пространство с мириадами отверстий. То был настоящий китайский шарик с миллионами дырчатых поверхностей. Правда, уже видно, что это не слоновая кость, а тени, перемещающиеся вместе с нами. Круги расширялись, грозя нас проглотить по мере приближения к ним «Эвридики». Видит ли это пилот? Видит ли все это Лия?

Поверхность можно было рассмотреть с такой поразительной отчетливостью, будто до нее оставалась какая-нибудь сотня метров. Однако и лазерный высотомер, и радар не показывали ничего, кроме вакуума, а внешняя камера фиксировала только черную пустоту. Я почувствовал два почти одновременных толчка: Толли и Лия дружно отсоединились от «Эвридики». Мы достигли нижней точки, и «Эвридика» на мгновение застыла неподвижно. Не успев обдумать свои действия, я дернул рычаг и присоединился к ним.

Пиротехнические заряды обрезали полимерные стропы, притягивавшие мой транспортный корабль к «Эвридике». Катер, которому я так и не удосужился присвоить имя, начал отвесно падать, но еще до того, как я принял на себя управление, включились стабилизаторы. Моя машина ожила и помчалась на автопилоте прочь от «Эвридики» и ее невидимого, но смертоносного выхлопа. «Эвридика» завалилась на бок и ускорила полет. Вскоре она превратилась в забирающуюся все выше крохотную звездочку. Я остался совершенно один, подвешенный в ужасающей пустоте.

— Отделение состоялось, — сказал я в микрофон, но мои слова потонули в лишенной эха бездне.

Вдруг я обнаружил, что поверхность обладает рельефом: там зияли головокружительные пропасти и громоздились высоченные пики. Я встревожился, удастся ли мне благополучно достичь поверхности, которую отказывались признавать и мой высотомер, и радар, — поверхности, которая могла оказаться и невероятно далеко, и в опасной близости. Но тут последовали толчки, подсказавшие, что полет окончен.

Спустя минуту-другую я увидел над собой катер Толли и его синевато-желтый выхлоп. У меня упало сердце. Такой выхлоп — дурной симптом: у нормально работающего атомно-водородного двигателя выхлоп почти невидим. Катер Толли накренился, завис над плоским участком и благополучно опустился. Я перевел дух.

Если верить приборам, у планеты была атмосфера, хотя при спуске не наблюдалось даже подобия воздушного потока. Приборы показывали наличие в атмосфере кислорода, азота, аргона, двуокиси углерода — в правильных пропорциях, при оптимальном давлении; наличествовали даже пары воды. Казалось, это место создано специально для нас, только нас оно и дожидалось.

Я отключил систему жизнеобеспечения и открыл клапан, чтобы уравновесить давление в кабине с давлением снаружи. Свой защитный костюм предусмотрительно оставил застегнутым. Воздух из кабины не рванулся наружу; я ожидал, что вспыхнут красные индикаторы, свидетельствующие о вакууме за пределами корабля, но этого не произошло. Я покрутил головой и вздрогнул. От внезапного приступа страха свело живот. Набрал в легкие побольше воздуху и медленно выпустил его. Спокойно! Я уставился на приборную панель и уловил позади нее какое-то движение. Перегнувшись, заметил в джунглях проводов черные бусинки немигающих глаз.

Я вытянул палец. Во взгляде птицы читалось недоверие.

— Вылезай, Моряк. Полюбуемся вместе на достопримечательности. Раз уж ты залетел в такую даль, нечего сидеть в тесноте.