Ожерелье королевы - Александр Дюма

– Это пустяк, графиня, совершеннейший пустяк, но предложи я что-нибудь более серьезное, вы бы отказались.

– Ни более серьезное, ни менее, монсеньор.

– Как вы сказали, сударыня?

– Я говорю, что не могу принять от вас подобный дар.

– Не можете? Но почему?

– Не могу, и все.

– О, не говорите так, графиня!

– Отчего же?

– Потому что я не хочу в это поверить.

– Ваше высокопреосвященство!

– Сударыня, дом ваш, ключи – вот здесь, на серебряном блюде. Я же поступаю с вами, как с победительницей! Неужели вы находите, что это унизительно?

Нет, но…

– Согласитесь, прошу вас.

– Монсеньор, я уже сказала.

– Но как же это возможно, сударыня? Вы пишете министрам, вымаливая у них пенсию, принимаете от неизвестных дам сто луидоров?

– О, ваше высокопреосвященство, это совсем другое. Тот, кто берет…

– Тот, кто берет, оказывает услугу дающему, – благородно ответил принц. – Послушайте, я дожидался вас в столовой, я не видел ни будуара, ни гостиных, ни спален, я лишь предполагаю, что все это здесь есть.

– О, монсеньор, простите, вы заставляете меня признать, что ваше высокопреосвященство – самый деликатный человек на свете.

И так долго сдерживавшая себя графиня покраснела, подумав, что скоро сможет сказать: «Мой дом».

Потом, заметив, что она зашла слишком далеко, графиня опомнилась и ответила на неопределенный жест, сделанный принцем:

– Монсеньор, я прошу вас угостить меня ужином.

Кардинал сбросил плащ, который до сих пор не снимал, пододвинул графине стул и, одетый в светскую одежду, которая ему очень шла, приступил к обязанностям дворецкого.

Через несколько минут ужин был на столе.

Когда в прихожей появились лакеи, Жанна прикрыла лицо полумаской.

– Это я должен прятать лицо, – проговорил кардинал. – Вы у себя дома, окружены своей челядью, а вот я здесь чужой.

Жанна расхохоталась, но маску не сняла. Несмотря на снедавшие ее радость и изумление, трапезе она отдала должное.

Как мы уже неоднократно отмечали, кардинал был человеком великодушным и по-настоящему умным.

Долгое пребывание при самых цивилизованных дворах Европы, дворах, управлявшихся королевами, приучило его к женщинам, которые в те поры осложняли, но часто и разрешали политические вопросы. Этот опыт, впитанный им, так сказать, с молоком матери и помноженный на собственную искушенность, а также все его достоинства, столь редкие теперь, да и тогда встречавшиеся нечасто, сделали из принца человека, которого было чрезвычайно трудно раскусить его соперникам-дипломатам и его женщинам-любовницам.

Приятные манеры и необычайная галантность служили ему непробиваемым щитом.

Вместе с тем кардинал считал, что он – гораздо выше Жанны. Эта высоко мнящая о себе провинциалка, которая под напускной гордостью не могла скрыть от него своей алчности, казалась ему добычей легкой, но вместе с тем и желанной, благодаря красоте, остроумию и еще чему-то, что гораздо чаще пленяет мужчин пресыщенных, нежели наивных. Быть может, на этот раз кардинал, разгадать которого было невероятно трудно, сам не выказал должной проницательности и ошибся, но факт остается фактом: хорошенькая Жанна не внушала ему никаких подозрений.

Это означало гибель для столь выдающегося человека. Он стал не только слабее обычного – он стал пигмеем: разница между Марией Терезией и Жанной де Ламотт была слишком велика, чтобы такой закаленный боец, как Роган, дал себе труд вступить в борьбу.

Однако, как только схватка началась, Жанна, почувствовав слабость соперника, старалась не показать свою действительную силу и изображала провинциальную кокетку, пустую бабенку, дабы сохранить у противника уверенность в силах и, следовательно, ослабить его атаки…

Кардинал, заметив кое-какие жесты, которых она не смогла сдержать, решил, что г-жа де Ламотт захмелела от только что полученного подарка. Так оно и было: подарок этот превосходил не только все надежды графини, но даже самые радужные ее мечты.

Кардинал забыл лишь одно: это он должен был стоять выше амбиций и гордыни такой женщины, как Жанна.

В графине же хмель скоро рассеялся под влиянием новых желаний, которые тут же заняли место прежних.

– Итак, – проговорил кардинал, наливая Жанне кипрского в небольшой хрустальный бокал, усыпанный золотыми звездами, – поскольку вы подписали со мною договор, перестаньте дуться, графиня.

Я на вас дуюсь? Нисколько.

– Стало быть, вы когда-нибудь примете меня здесь без особого отвращения?

– Я никогда не буду настолько неблагодарна, чтобы забыть, что здесь вы у себя дома, монсеньор.

– Дома? Что за глупости?

– Нет-нет, конечно, дома.

– Предупреждаю, со мной лучше не спорить.

– А что будет?

– Я навяжу вам другие условия.

– В таком случае берегитесь!

– Чего?

– Всего.

– Вот еще.

– Я у себя дома.

– И…

– И если найду ваши условия неприемлемыми, кликну своих людей.

Кардинал рассмеялся.

– Ну вот, видите? – осведомилась графиня.

– Ничего не вижу, – ответил кардинал.

– О нет, вы прекрасно видите, что потешаетесь надо мной.

– Почему это?

– Вы смеялись.

– По-моему, момент был подходящий.

– Конечно, подходящий: вы же прекрасно знали, что если я позову своих людей, никто не придет.

– Ах, черт!

– Фи, ваше высокопреосвященство!

– А что я такого сделал?

– Выбранились, сударь.

– Здесь я не кардинал, графиня, здесь я просто имею счастье находиться у вас в гостях.

И кардинал снова расхохотался.

«Ей-богу, – подумала графиня, – он – прекрасный человек».

– Кстати, – произнес де Роган, делая вид, что мысль только сейчас случайно пришла ему на ум, – что вы в прошлый раз говорили об этих дамах-благотворительницах – немках, кажется?

– О тех, что забыли шкатулку с портретом? – отозвалась Жанна, которая, повидавшись с королевой, мгновенно насторожилась и приготовилась к ответному удару.

– Да, о них.

– Монсеньор, – глядя на кардинала, ответила г-жа де Ламотт, – держу пари, что вы знаете их не хуже меня, даже лучше.

– Я? О графиня, вы меня обижаете. Разве вы сами не хотели узнать, кто они?

– Разумеется. По-моему, это вполне естественное желание – знать своих благодетелей.

– Если бы я знал, кто они, вы бы тоже знали это.

– Повторяю, господин кардинал, вы их знаете.

– Нет.

– Еще раз скажете «нет», и я назову вас лжецом.

– О, тогда я отомщу за оскорбление.

– Каким же образом, интересно знать?

– Я вас поцелую.

– Господин посол при Венском дворе! Господин друг императрицы Марии Терезии! Мне кажется, хотя сходство и не очень велико, вы должны были узнать портрет вашей приятельницы.