От Пушкина до Цветаевой. Статьи и эссе о русской литературе - Дмитрий Алексеевич Мачинский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В июле, окончательно редактируя «Психею», Цветаева включает в нее (или оставляет включенный летом 1921 года) сокращенный вариант поэмы «На Красном коне». Было психологически непросто вторично выпустить в свет уже изданную (и прекрасно встреченную) поэму, изъяв из нее существеннейшие части, сняв посвящение любимому поэту и поместив поэму в сборник, который Цветаева год спустя характеризует как «мой откуп читателю». Резко расходятся с этого времени пути цикла и поэмы: если цикл «Разлука» идет «вверх», получая посвящение и дополнение и занимая место в этапном сборнике «Ремесло», то поэма «На Красном коне» явно идет «вниз». Неизвестно, как Цветаева объяснила Ахматовой снятие посвящения и сокращение поэмы; без объяснения эти действия выглядели бы почти оскорбительными. Несколько упрощая, можно сказать, что сокращением текста за счет кощунственных мест Цветаева приносила жертву судьбе за Друга и Дитя (реально существующих и ожидаемых) и тем самым как бы откупалась от судьбы. Приведем отрывок письма, написанного через год, когда Цветаевой казалось, что она теряет друга в Бахрахе (от 28 августа 1923):
Ах, самое важное, вчера забыла: после Вашего письма — безумный лай. Гляжу: нищенка: горбатая: с мешком за плечами: Судьба. Я сразу поняла: за откупом. Сгребла, что́ попало <…> Дружочек, Вы меня разоряете!
Работа над «Психеей» падает на июль; закончив ее, Цветаева уезжает в Прагу. И нам кажется, что первая строфа стихотворения, написанного в последний день пребывания в Берлине, содержит отзвук принесенной жертвы:
Леты слепотекущий всхлип.
Долг твой тебе отпущен: слит
С Летою, — еле-еле жив
В лепете сребротекущих ив.
(Ср.: «Камень, кинутый в тихий пруд, / Всхлипнет так…» — «Стихи к Блоку».) Что-то кануло в Лету со всхлипом, некий долг отпущен, но что-то от принесенного в жертву осталось, — или мы ошибаемся? В стихах, написанных уже в Чехии, через восемь дней, читаем:
Говорю, не льстись
На орла, — скорбит
Об упавшем ввысь
По сей день — Давид!
Как известно, Давид скорбел о сыне, взнесенном вверх ветвями дерева и так погибшем. Образ орла, возносящего вверх, присутствует и в полном варианте поэмы и цикла. А здесь — отказ от соблазна. Не отзвук ли это все еще сохранявшегося в Цветаевой страха расплаты за сказанное прежде?
Итак, сборник «Разлука» как литературный факт «перекрыт» двумя крупными сборниками, включившими в исправленном виде обе его части. Поэма «На Красном коне» выпущена в мир без тех слов «наколдовывания», которых Цветаева опасалась. Свое тридцатилетие поэт встречает очищенным от кощунственных речений. И прекрасные стихи о деревьях, свете, Духе и Боге окружают эту дату (8–9 октября 1922). Но потребность в полном самовыражении заставляет Цветаеву еще раз вернуться к, казалось бы, «снятым» темам и образам.
XV. Поэма «Мо́лодец» как экстериоризация «смертоносных мотивов» поэмы «На Красном коне»
С середины октября Цветаева перестает писать стихи и почти на три месяца погружается в работу над поэмой, замысел и начало которой возникли еще в России весной 1922 года. Поэма «Мóлодец» на сюжет одноименной русской сказки из сборника А. Н. Афанасьева, представляющая, по мнению В. Ходасевича, качественно новый после Пушкина этап освоения фольклорных сюжетов в русской поэзии [Ходасевич 1925], еще ждет своих исследователей. Вобравшая многие потоки цветаевской души и поэзии, поэма в данном контексте интересует нас лишь одной своей стороной: новой реализацией тех смертоносных мотивов, от которых Цветаева отказалась в сокращенном ее варианте. Однако если в поэме «На Красном коне» повествование велось от первого лица и речения и действия исходили от эпической героини, явно олицетворявшей сокровенные пласты души Цветаевой, то в «Мóлодце» героиней является деревенская девушка Маруся, совершающая все свои странные действия и умолчания как бы бессознательно, во полусне. Адекватное выражение в слове глубинных интуиций и мечтаний души было для Цветаевой жизненно необходимым, но на этот раз она высказывается не прямо от своего имени.
Напомним содержание «Мóлодца»: девушка Маруся ради любви к молодому упырю отдает на смерть брата (в сказке — отца: брат выступает здесь как адекват друга, параллель «возлюбленный — брат» обычна в поэзии Цветаевой) и мать (жертва связями рода, соответствующая сыну в поэме «На Красном коне»). Затем Маруся добровольно идет на смерть. Девушку хоронят на раздорожье, и из ее могилы вырастает цветок. Проезжающий барин, пленясь цветком, берет его к себе в хоромы, где цветок-деревце превращается в девицу, становящуюся, не по своему желанию, женой барина, рождающей ему сына. В нарушение данного жене обещания муж заставляет ее ехать с сыном в церковь, куда через окно, в огне и в разлете крыл, врывается ее возлюбленный. Оставляя сына и мужа, Маруся взвивается с ним «До — мой / В огнь синь». Заметим, что у Афанасьева сказка кончается иначе: по вине Маруси гибнут сын и муж, но потом она оживляет их. В поэме Цветаева не решилась ввести мотив смерти сына и мужа, а благополучный конец был ей органично чужд.
Уже Ариадна Эфрон указала на сходство образов Гения и Молодца и концовок обеих поэм. Сходство «смертоносных мотивов» также очевидно. Добавим, что если поэма «На Красном коне» посвящена любимому поэту 1916–1923 годов Ахматовой, то «Мóлодец» посвящен в 1924 году Пастернаку, ставшему к этому времени любимейшим русским поэтом Цветаевой.
И последнее. Поэма датирована: «Сочельник 1922 г.», то есть, учитывая верность Цветаевой русскому Новому году и Рождеству, 24 декабря 1922 года (по ст. ст.) или 6 января 1923 года (по н. ст.). Поэма писалась почти три месяца. Дата окончания, видимо, обусловлена «магией дат». Если «На Красном коне» была начата 31 декабря по ст. ст., под Новый год и в разгар святок, то «Мóлодец» закончен в канун Рождества, как бы для того, чтобы к празднику освободиться от страстей, обуревавших ее при создании этой вещи. Вот что писала Цветаева о «Мóлодце»:
…Кончаю большую вещь (в стихах), к<отору>ю страстно люблю и без к<отор>ой осиротею. <…> Не пишу Вам ее назва-ния из чистого (любовного) суеверия. Пока последняя точка не будет поставлена… (письмо Р. Гулю от 12 декабря 1922).
Одной моей вещи Вы еще не знаете. «Мо́лодца». <…> Прочтя ее, Вы, может быть, многое уясните. Это лютая вещь, никак не могла расстаться (письмо Б. Пастернаку от 10 марта 1923).
…Так несвойственна мне эта дорогая несвобода, что из самохранения переселяюсь в свободу — полную. (Конец «Мóлодца».)
<…>
Борис, мне все равно, куда лететь.
