Последняя империя. Книга первая - Евгений Сартинов

Карантин с Николаевска был снят лишь через месяц. Из медиков скончались четверо. Умер и Куликов, но не от болезни, а от обширного инфаркта.

Но это был лишь один из прорывов блокады карантина. Всего таких случаев было четыре. Особенно жуткой оказалась гибель деревни Кисловки на Смоленщине. Триста пятьдесят дворов вымерли начисто, и никто не слышал и не видел последних мучений этих людей. Просто в ближайший городок на молокозавод перестали привозить из Кисловки молоко. Удивленный подобным нарушением многолетних связей директор позвонил в деревню, но никто не поднял трубку.

Когда экспедиторы с молокозавода приехали выяснить, в чем дело, и при случае поругаться с деревенщиной, оказалось, что ругаться-то и не с кем. На фермах и во дворах мычала и визжала некормленная скотина, а заезжих гостей уберег от гибели первый десятиградусный заморозок. Врачи так и не смогли понять, каким образом попал в эти глухие места вирус штамма Икс.

В начале декабря начальник медицинской службы Вооруженных сил докладывал Временному Военному Совету:

— В Чечне осталось не более пяти процентов населения, в основном в горных районах, ударные бригады до сих пор очищают населенные пункты от трупов. За кольцом карантина погибли семнадцать тысяч триста пятнадцать человек. Эти данные, естественно, секретные...

— Не надо секретности, — прервал его Сизов. — Наоборот, проведите брифинг и обнародуйте факты. Покажите кадры с мест событий. А то эти в ООН и так себе позволяют слишком много.

Действительно, с самого начала эпидемии со стороны Запада раздавались критические голоса:

— Как это русским так быстро удалось создать сыворотку от совершенно новой болезни? — ехидничал на трибуне ООН представитель США Джанни Бальмонд. — Иногда на то, чтобы определить возбудителя болезни, уходит несколько месяцев, а тут русские врачи совершили чудо из серии сказок Шахерезады. Какой джин помогал им? Не создан ли он раньше самими русскими умельцами?

В тот же вечер Сизов сделал в дневнике очередную запись:

«Как часто приходится жертвовать тысячами людей для блага миллионов. Семнадцать тысяч триста пятнадцать человек. Цифры выглядят отстраненно и совсем не страшно. Чужая смерть трогает, лишь когда погибают твои родственники или чужие люди умирают на твоих руках. Надеюсь, что эти жизни окупятся в будущем.»

Часть шестая

ЗАТИШЬЕ

ЭПИЗОД 62

Осень кончилась вместе с балканским конфликтом. Жители Европы медленно приходили в себя, начала налаживаться обычная, повседневная жизнь, такая обычная и скучная прежде и казавшаяся чудом теперь, после пережитого кошмара ядерного противостояния.

С первыми заморозками Сизов наконец позволил себе передохнуть. На этом настояли врачи, встревоженные усилившимися головными болями своего высокопоставленного пациента. На неделю он уехал к себе в подмосковную резиденцию «Сосны», много гулял, пару раз выезжал на охоту. К нему привозили только самые важные документы, изредка звонил Соломин, да пару раз навестил Сазонтьев, все продолжавший обмывать свои погоны полного генерала армии.

Но за это время произошло и нечто важное в личной жизни Диктатора. Закончив процедуру подписания очередных бумаг, Михаил Фартусов, секретарь Сизова, несколько замялся и напросился на вопрос:

— Есть что-то еще?

— Да, Владимир Александрович, тут... э... одна журналистка нас допекает уже три месяца. Говорит, что вы ей обещали интервью частного характера.

Сизов улыбнулся.

— Да, было дело. И что, сильно она этого добивается?

— Звонит каждый день. Надо сказать, весьма язвительная дама, такое порой про вас говорит.

— Например? — заинтересовался Сизов.

— Ну, например, что вы не умеете держать слово, что боитесь ее.

Теперь Владимир расхохотался уже во все горло. Он прекрасно помнил эту зеленоглазую фурию, не пропускавшую ни одной пресс-конференции с его участием. В глазах симпатичной репортерши Диктатор читал не любовь, а скорее, наоборот, явную ненависть. Может, это и привлекало в ней. Сизов прекрасно помнил, как после памятной пресс-конференции по Югославии она пробилась к нему вплотную и, просунув голову под мышкой телохранителя, спросила:

— Почему вы не даете интервью о своей личной жизни?

— Не считаю нужным.

— А народ считает это нужным, по крайней мере, все женщины России.

Сизов остановился:

— А вы какой орган представляете?

— "Крестьянку".

Владимиру стало смешно. Демонстративно оглядев одетую от Диора и Кардена журналистку с ног до головы, он покачал головой:

— Крутые у нас пошли колхозницы.

Внимания на явную издевку пресс-дама не обратила и продолжила «прессовать» главу Временного Военного Совета:

— Так вы все-таки дадите интервью нашему журналу?

— Хорошо, но только не сейчас, чуть позже. Когда кончится заваруха с Балканами.

— Я буду звонить каждый день, — пригрозила она и, как оказалось, выполнила свое обещание.

После короткого раздумья Сизов согласно кивнул головой:

— Хорошо, можешь пригласить ее сюда завтра, с утра. Кстати, как ее зовут?

— Ольга. Ольга Данилова.

— Как она, по-твоему, сильно большая дура?

Фартусов пожал плечами.

— Пишет она хорошо. В прошлом активистка движения феминисток, дама независимая, разведенная, бездетная. Кстати, она уже побывала в семье Соломина, брала интервью у Сазонтьва, у его жены.

— У Нади или у новой?

— У той, прежней.

— Кстати, Сибиряк оформил свой развод?

— Нет, ему все не до этого.

Владимир вздохнул. Он всегда поражался способности главковерха собираться в экстремальных ситуациях и вести дела на пределе человеческих возможностей. Но после разрешения конфликтов Сашка и пил безмерно, превышая все возможные человеческие нормы.

— Ладно, приглашай эту заразу, а то еще действительно подумает о себе невесть что.

На следующее утро, без десяти десять «девятка» Ольги Даниловой затормозила у ворот загородной резиденции. Сразу за воротами ее встретил Фартусов, похвалил за точность и повел к небольшому двухэтажному дому, виднеющемуся за рядами корабельных сосен. Журналистка чувствовала себя так, словно хватанула лошадиную дозу кофеина. Она оглядывалась по сторонам, стараясь заметить и запомнить что-то необычное, особенное. Но увы, все было предельно строго и скупо. Метрах в пятидесяти от дома громоздились хозяйственные постройки, что-то вроде большого гаража, по всему участку разбегались расчищенные дорожки, а в остальном — сосны, снег, чистый воздух. Лишь рядом с крыльцом Ольга заметила следы — кто-то недавно ходил на лыжах.

Сизов ожидал ее на первом этаже, сидя в кресле перед большим камином. На нем был бежевый свитер, лицо еще не остыло от прогулки на морозе. В этот раз он показался ей даже моложе, чем прежде, может из-за румянца, а может быть, потому что была нарушена знаменитая фирменная прическа Диктатора. При виде дамы Владимир вежливо встал, но поцеловать ей руку не решился.

— Добрый день, это вы катались на лыжах? — с ходу взяла быка за рога Ольга.

— Да, пробовал.

— И как?

— Пока не очень получается. Переломы болят, не дают толком разбежаться. Хотите шерри? Говорят, это лучший напиток для женщин в такую морозную погоду.

— Спасибо, не откажусь. Вы ведь перворазрядник по лыжам?

— Откуда вы знаете? — удивился Сизов.

— Я много что о вас знаю, — отрезала Данилова.

Сизов усмехнулся. Своеобразные манеры журналистки его, как ни странно, не раздражали, скорее, наоборот. Она сейчас была очень хороша, в темно-синем трикотажном платье, выгодно подчеркивающем красивую фигуру. От этой феминистской дивы так сильно веяло чисто женским началом, что Владимир временами терял нить беседы.

— Я, например, знаю, что на лыжи в первый раз вы встали лишь в пятнадцать лет. До этого ваш отец служил в Туркестанском военном округе, и снег вы видели больше на картинках. Но потом его перевели в Мурманск. Товарищи сначала над вами смеялись, но уже через три месяца вы стали чемпионом школы по лыжам, а к концу десятого класса выполнили норматив первого взрослого разряда.

— С ума сойти, какие подробности! — позволил себе сыронизировать Сизов. — Вспомните еще, как я ходил в ясли.

— Это неплохая идея, но мне пока хватает и школы.

Они сидели перед горящим камином, Владимир потягивал легкое молдавское вино, а Данилова, время от времени прикладываясь к бокалу шерри, продолжала «дознание»:

— Я вижу у вас на столике книгу Маккиавели. Это случайно или нет?

Сизов улыбнулся.

— Нет. Это просто ликбез. Я часто слышал это имя, но к стыду своему, не читал. Теперь вот наверстываю.

— Ну и как вам этот казуист?

— Большая часть его постулатов уже устарела. Хотя кое-какой смысл в этом есть.

— Например?

— Ну хотя бы... — Сизов полистал книгу, присматриваясь к многочисленным карандашным пометкам. — Вот: «И все-таки я полагаю, что натиск лучше, чем осторожность, ибо фортуна — женщина, и кто хочет с ней сладить, должен колотить ее и пинать, таким она поддается скорее, чем тем, кто холодно берется за дело. Поэтому она, как женщина, часто подруга молодых, ибо они не так осмотрительны, более отважны и с большей дерзостью ее укрощают».