Русская революция. Политэкономия истории - Василий Васильевич Галин

Полковников доносил начштаба Верховного главнокомандующего ген. Н. Духонину: «положение в Петрограде угрожающее. Уличных выступлений, беспорядков нет, но идет планомерный, мирный захват учреждений, вокзалов, аресты. Никакие приказы не выполняются. Юнкера сдают караулы без сопротивления, казаки, несмотря на ряд приказаний, до сих пор из своих казарм не выступили…»[1125].

«В данном случае прав Троцкий…, — подтверждал С. Мельгунов — никаких расстрелов не было и «по настроению обеих сторон в тот период быть не могло»[1126]. «Это… подтвердила позднее и специальная комиссия избранная Городской Думой…, Газеты отметили лишь отдельные случайные самосуды»[1127]. По словам Мельгунова, «обыватель, заснувший при Временном правительстве проснувшийся при советской власти, недоумевал»[1128].

«Полная тишина царила в городе в этот и на следующий день, — подтверждала непосредственная свидетельница событий Б. Битти, — Тишина сопровождалась таким порядком, которого страна не знала с первых дней после Мартовской революции… Каждому солдату было сказано, что честь революции в его руках… Бойцов предостерегали от совершения насилия и призвали предотвращать мародерство в любой форме, где бы то ни было обнаружено. На домах расклеили объявления с предупреждением против беспорядков, а на каждом углу стояли патрули…»[1129].

Отсутствие во время Октябрьской революции массового движения в поддержку большевиков, приводило Керенского к выводу о чисто субъективном характере революции: «Октябрь волею людей, а не силою стихии стал неминуем»[1130]. Мельгунов был более категоричен: народ не пошел за большевиками, следовательно «о стихийности выступления не приходится и говорить»[1131]. Действительно народ шел не за большевиками, он шел — против Временного правительства.

«Большевизм победил не своей силой, а бессилием России, — приходил к выводу религиозный философ Г. Федотов, — Октябрь был не торжеством восстания, а пределом разложения русской государственности»[1132]. «Только крайнее отчаяние страны может заставить ее видеть свое спасение в Троцких и Лениных, не от радости она их приняла, — подтверждал видный представитель либеральной деловой среды А. Бубликов, — а по отсутствию всяких других путей спасения»[1133].

* * * * *

Один из лидеров февральского переворота видный промышленник А. Коновалов в декабре 1916 г. приходил к выводу, что не революционеры, а сама царская власть виновна в своем крахе: «Десятилетия самой интенсивной революционной пропаганды не могли сделать того, что сделала беспрерывная министерская «чехарда». Власть сама расшатала последние свои устои…»[1134]. Исходом агонии царской власти стала победа февралистов.

«Но бессилие старой власти… перешло по наследству и к новой власти», — признавал П. Милюков, — «Стихийный ход русской революции вел ее от переворота к перевороту, причем каждый новый переворот ослаблял революционную власть… становившуюся все более и более номинальной и фиктивной…». Последовательная смена кабинетов отражала «прогрессирующий распад власти», исходом агонии которой стала победа большевиков[1135].

Таб. 4. Хронология власти в 1917 г.[1136]

«Три состава Временного правительства, сменявшие друг друга в период между 2 марта и 25 октября 1917 года, показали, — подтверждал французский историк Н. Верт, — полную его неспособность решить проблемы, доставшиеся в наследство от старого режима: экономический кризис, продолжение войны, рабочий и земельный вопросы… Неудача корниловского переворота 25–30 августа 1917 года вызвала окончательный кризис Временного правительства, переставшего контролировать все традиционные рычаги власти»[1137].

За 9-ть месяцев 1917 г. в России были перепробованы все варианты власти от царской, до буржуазной, коалиционной и социалистической, и ни одна из них не смогла больше двух месяцев удержаться у руля страны. Попытка установления правой военной диктатуры провалилась не успев начаться. С сентября власть еще билась в судорогах различных совещаний, предпарламента, громких речах и заявлениях, но это была уже только Агония. К концу Октября власти в стране не было…

«Верховная государственная власть лежала низвергнутой, — подводил итог «белый» ген. Н. Головин, — нужно было только, чтобы какие-нибудь руки подобрали ее. Руки большевиков и сделали это. Поэтому большевики абсолютно правы, утверждая, что в ноябре они Правительственную власть не низвергали, а только подобрали уже брошенную»[1138]. «Власть падала из слабых рук Временного правительства и во всей стране, — подтверждал «белый» ген. Деникин, — не оказалось, кроме большевиков, ни одной действенной организации, которая могла бы предъявить свои права на тяжкое наследие во всеоружии реальной силы»[1139].

Учредительное собрание

Бывают времена, когда нельзя нарушать правила и принципы, но бывают и другие времена, когда опасно соблюдать их.

С. Киндлебергер[1140]

У демократической общественности оставалась последняя надежда — Учредительное собрание. «Лучшие русские люди почти сто лет жили идеей Учредительного Собрания, — политического органа, который дал бы всей демократии русской возможность свободно выразить свою волю. В борьбе за эту идею погибли в тюрьмах, в ссылке и каторге, на виселицах и под пулями солдат тысячи интеллигентов, десятки тысяч рабочих и крестьян»[1141]. Со свержением монархии, по общему мнению, только Учредительное собрание могло стать единственным органом легитимизации власти: «После 3 марта (отречение царя) и до Учредительного собрания всякая верховная власть носила признаки самозванства…»[1142].

Неслучайно своей конечной целью Временное правительство провозглашало доведение страны до Учредительного собрания. Собрание должно было дать ответы на фундаментальные вопросы политического и социального устройства страны, одним махом разрешить все самые острые и жгучие — земельные, национальные и прочие проблемы поднятые революцией[1143]. Идея Учредительного собрания превратилась в некий политический фетиш и рассматривалась всеми политическими силами, как конечная цель революции. Временное правительство назначило выборы в Учредительное собрание на 17 сентября, но из-за организационных трудностей 22 августа перенесло их на 12 ноября.

После Октябрьской революции надежда на Учредительное собрание не погасла, поскольку, как отмечал С. Мельгунов, в том, что победа большевиков «временная — пока почти никто еще не сомневался». Примером тому могло служить воззвание, исходившее от «Земского собора»: «Окровавленная родина стоит на краю гибели, и, если есть слабая надежда спасти Россию и великий народ от иноземного ига, и окончательного внутреннего распада, — это надежда на Учредительное Собрание»[1144]. «Даже после реакционного государственного переворота 7 ноября, — подтверждал эти надежды Керенский, — большевики имели возможность погасить разгоравшееся в России пламя гражданской войны, предотвратить гибель и развал страны»[1145].

И большевики, взяв власть, провели выборы точно в назначенный срок — через семнадцать дней после переворота. Избирательные права получили все граждане, включая женщин, начиная с 20 лет, военнослужащие с 18 лет. Исключение составили монархисты, чьи партии были ликвидированы ещё в марте 1917 г. Впервые в России выборы проводились на