«Великолепный век» Сулеймана и Хюррем-султан - П. Паркер

— Хафса, как красиво! — воскликнула Хюррем, проводя пальцем по гладкой поверхности алмаза.

— Да, — ответила Хафса, и на глазах ее выступили слезы. — Любовь моего султана живет для меня в этой искусной работе, и я возьму его с собой в могилу в знак уважения и благодарности к его любви. Мне доставляет неизмеримую радость видеть, что Сулейман тоже любит тебя. Цени его любовь, милая, ибо нет ничего важнее после того, как все сказано… и сделано.

Глава 73

Теплый летний ветерок принесся с окружающих холмов, лаская тысячи шатров, раскинувшихся в широкой долине; хотя солнце еще не взошло, одни янычары чистили лошадей и оружие, а другие разводили костры, на которых быстро закипели большие котлы с пилавом. Тысячи поваров помешивали рис, специи и кусочки мяса; им предстояло накормить двухсоттысячное войско.

Давуд поднялся на вершину холма, где стоял шатер султана. Спина у него затекла оттого, что он спал на голой земле. И все же настроение у него было хорошее; он был охвачен возбуждением перед битвой. Последние несколько месяцев они побеждали в мелких стычках, а теперь им предстояло сражение с главным войском Лайоша. Давуд кивнул двадцати телохранителям, стоящим у входа. Они расступились, давая ему пройти. Внутри шатер ярко освещали несколько светильников. Два белых евнуха, которые всю ночь бдели у изножия дивана, обернулись, когда Давуд вошел. Они оба кивнули и снова повернулись к спящему султану. Давуд присел у небольшого костерка, чтобы заварить чай для своего господина, и покосился в сторону дивана.

Несмотря на дневную жару, Сулейман спал укутанный в меха. Шкуры закрывали нижнюю половину его тела; однако торс был обнажен. Султан что-то пробормотал во сне и, повернувшись на бок, обнял Ибрагима, крепко спавшего рядом. Продолжая заваривать чай, Давуд позволил себе посмотреть на двух голых мужчин. Сулейман крепко прижался к своему другу и уткнулся носом в его длинные черные волосы. Он обвил рукой торс Ибрагима и, не просыпаясь, провел ладонью по густой поросли волос на груди великого визиря. Ибрагим сонно вздохнул, бессознательно сбрасывая с ног жаркий мех. Ичоглан заметил, что оба любовника возбуждены. Он смотрел, не отворачиваясь. Ибрагим, ниже ростом, чем Сулейман, отличался крепким сложением греческого воина. Почти все его мускулистое смуглое тело было покрыто густой порослью черных волос. Сулейман, напротив, был белокожим и гладким, хотя и он был великолепно сложен. И длина его мужского достоинства соответствовала высокому росту. Детородный орган Ибрагима, как и все его тело, был коротковатым и толстым; видимо, толщина с лихвой искупала недостаточную длину.

Ичоглан разлил чай в два кубка и подошел к спящим. Молча опустился на колени сбоку от султана. Белые евнухи пристально смотрели, как он ставит кубки на поднос и, осторожно наклонившись, тихо гладит султана по плечу, чтобы разбудить.

Сулейман откатился от Ибрагима, положил голову на колени Давуда и обвил рукой его талию. Однако он по-прежнему не просыпался. Ичоглан погладил господина по голове и пытливо следил, как Сулейман медленно открывает глаза и смотрит на него. Он улыбнулся, но по-прежнему лежал головой на коленях Давуда и прижимался к нему.

— Доброе утро, Давуд, — сказал он наконец, зевая и дотрагиваясь до тугой плоти между ног. Когда он отпустил свой жезл, тот мягко ударил его по животу.

Давуд продолжал гладить длинные густые волосы, распутывая сбившиеся кудрявые пряди. Сулейман сонно и довольно улыбнулся, заметив, что плоть ичоглана все крепче прижимается к его щеке. Небольшая щетина на подбородке Сулеймана колола нежную кожу сквозь тонкую материю. Давуд увидел красиво изогнутые губы и нежный овал лица, и сердце у него забилось чаще. Его смущение постепенно проходило. Он понимал, что его влечет к султану. Он робко опустил лицо навстречу черным глазам. Губы жаждали дотронуться до других губ — тех, которые так часто ласкала Александра. Сулейман приоткрыл глаза и приподнял голову. Давуд почувствовал на своем лице его жаркое дыхание.

Ибрагим лениво зевнул и потянулся.

Давуд отпрянул, и Сулейман скатился с его коленей в мягкие подушки, а Ибрагим сел на мех. Он продолжал зевать и тереть лицо. Остановившись с руками, поднятыми вверх, он вопросительно посмотрел на двух белых евнухов, а затем на Давуда и Сулеймана.

Сулейман первым нарушил молчание:

— Пора просыпаться, друг мой.

Давуд поднял два кубка с чаем. Сулейман принял свой кубок с благодарностью, Ибрагим метнул на ичоглана подозрительный взгляд. Давуд присел у догорающего костра. Ибрагим одним глотком выпил чай, а кубок швырнул Давуду, который легко поймал его. Затем великий визирь лег и прильнул к Сулейману, который продолжал пить свой чай мелкими глотками. Давуд и два белых евнуха молча наблюдали, как Ибрагим прильнул к султану и обхватил руками свой возбужденный жезл. Извиваясь, он ласкал сам себя. Вскоре шатер наполнили его хриплые стоны. Остальные продолжали молча и почтительно наблюдать за ним. Сулейман поставил пустой кубок на поднос и провел пальцами по спине друга. Великий визирь продолжал доставлять себе удовольствие.

— Брат мой, похоже, ты уже немало потрудился во время наших ночных утех, — ласково прошептал Сулейман. — Оставь, впереди у нас длинный день, и тебе понадобятся все твои силы.

Не обращая на его слова никакого внимания, Ибрагим смочил пальцы слюной и снова приступил к бесплодным попыткам удовлетворить себя. Поняв, что ничего не получится, он злобно зарычал, покосившись на Давуда, вскочил и выбежал из шатра в утренний сумрак, накинув на голое тело кафтан. Он отрывисто выкрикивал приказы телохранителям, стоящим снаружи, одного в припадке ярости сбил кулаком на землю.

Сулейман смотрел ему вслед без всякой тревоги.

— Сегодня от руки великого визиря падет много солдат Лайоша, — пробормотал он себе под нос, снова поворачиваясь к ичоглану. Протянув к нему руку, он сказал: — Иди сюда, Давуд. Мне нужно смыть ночной жар с тела. Восходит солнце; наступает день, который войдет в историю.

Августовская луна лениво уплыла за горизонт; над венгерской равниной показались первые лучи солнца. Сулейман быстро вышел из шатра. Давуд по его просьбе следовал за ним по пятам. Над долиной плыл призыв муэдзина на молитву. Огромное войско янычар по всему лагерю или на вершинах холмов, окруживших долину, повернулось к Мекке и упало на колени.

Сулейман и Давуд тоже опустились на колени там, где стояли. «Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед пророк его…» Давуд ощутил тепло от стиха Корана: ему было еще теплее оттого, что рядом с ним молился сам султан.