Неамериканский миссионер - Андрей Кураев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Любая художественная книга – это невыверенный богословский трактат. Там есть место для «лирики» – авторского переживания и домысла. Поэтому сравнивать художественные книги с катехизисом – занятие немилосердное. Хотя и очень сегодня популярное.
Но вы можете представить себе ситуацию, когда икону выкидывают только из-за того, что на доске появилась трещинка или царапинка? Не можете? Тогда почему же у нас выкидывают целую книгу только потому, что какая-нибудь ее малая крупица не укладывается в православную мозаику? И при этом абсолютно не считаются с теми слитками миссионерского, философского и духовного золота, которые в этой книге содержатся.
– Значит, нет никаких различий между католическим и православным миссионерством в средствах?
– Различие в том, что католики прежде всего хотят быть католиками (от греческого catholicos – «вселенский, универсальный»), а православные прежде всего хотят быть православными (ортодоксами), то есть на первое место ставится неизменность традиции. Католики очень боятся потерять какую-либо часть своей паствы, а православные боятся потерять связь с прошлыми поколениями, то есть с опытом Церкви. Поэтому православные нередко готовы пожертвовать частью своей потенциальной паствы ради сохранения живой традиции и церковного опыта. Этим и объясняется неприятие Православием различных «рекламных акций».
– Как Вы относитесь к экстремальному миссионерству: хождению по квартирам, проповеди на улице? Есть ли у Вас опыт подобного миссионерства?
– Опыт проповеди на улице у меня был где-то в середине 80-х годов. Арбат тогда стал свободной зоной, я после уроков убегал из семинарии и приезжал туда. Первыми там начали проповедовать кришнаиты, потом баптисты, потом и я появился. И надо заметить, что нескольким людям я успел «испортить» жизнь. Один из них сейчас уже священник (кстати – в Бразилии), другой – церковный журналист.
Когда наша Церковь была молода, она и сама «грешила» экстремальным миссионерством.
По квартирам и домам наши священники тоже ходили – правда, не с тем, чтобы раздать книги, а с тем, чтобы собрать пожертвования (вспомните быт сельских батюшек в дореволюционные годы: на Пасху и Рождество они обходили все село и собирали пожертвования, по большей части продуктами).
Бывала и покупка прихожан. В Российской империи мусульман освобождали от налога, если они принимали Православие. Сегодня мы бухтим: «Протестанты покупают наших прихожан, как дикарей бусами». Но мы же сами этим занимались.
Я честно скажу: православная этика – в значительной степени готтентотская этика. Племя готтентотов живет в Африке по понятиям вполне примитивнейшим. И в XIX веке какой-то миссионер, видя их безобразия, спросил у вождя этого племени:
– Скажите, у вас хоть что-нибудь святое есть? Что для вас добро и что – зло?
И тот отвечает:
– Конечно же, мы знаем, что такое добро и зло. Если сосед украл у меня корову – это зло. А если мне удалось увести его корову с его двора – это добро.
Вот наша церковная позиция совершенно такая же. Если нам удалось перевести католика в Православие – это добро, а если они от нас отбили – это плохо. Я это без всякого осуждения говорю. Я с этим совершенно согласен.
Но вот какого миссионерского «экстрима» я не приемлю, так это рекламного зазывания. В моих беседах (я подчеркиваю- это не проповедь, а беседа) очень мало призывов, императивных повелений: мол, «кайтесь! приходите! молитесь!». В этом я стараюсь не походить на протестантских проповедников, злоупотребляющих обилием восклицательных знаков. У меня один призыв: «Думайте серьезно о своем религиозном выборе». Я хотел бы в своих беседах донести до слушателей понимание того, что Православие – это двухтысячелетняя традиция мысли и в вопросах религии надо уметь думать, а не просто слепо доверяться первой эмоции, настроению, первой попавшейся листовке или же сектантскому завлекале.
– Может быть, для православных неприемлемы некоторые миссионерские приемы западных церквей?
– Когда я слышу, что они используют какие-то средства, которые мы осуждаем, я припоминаю нашу историю и говорю: «Подождите, у нас такое ведь тоже было!». Говорят: «Эти иностранные миссионеры покупают души, потому что раздают бесплатные книги, подарки». Простите, а об истории Татарстана вы забыли? Какими подарками приводили татар ко Крещению? Освобождением от налогов, перспективами и так далее. И вообще, это не вопрос догмата, здесь вопрос вкуса. Иногда даже храм бывает безвкусно украшен. Также бывают безвкусными миссионерские находки, или выходки, иначе говоря. В том числе и у сектантских проповедников. У православного человека должно быть больше вкуса.
– Какая, по Вашему мнению, самая страшная ошибка миссионера?
– Этих ошибок очень много. Самую страшную я назвать не могу. Во всяком случае, миссионер должен избегать двух крайностей.
С одной стороны – не быть памятником самому себе, этаким живым воплощением православного благочестия. Стилизоваться под это не трудно – но тогда ты будешь посторонним метеоритом, который вторгся в чужую жизнь. И человек поскорее постарается тебя обойти, потому что он не хочет превращаться в копию тебя и заболевать твоим монументальным столбняком. Причем нередко видишь, что священник обращается вроде бы к нецерковным людям, но во время проповеди он думает прежде всего не о том, как эти слова отзовутся в их жизни, а о том, что про него скажут его сослужители и собратья в Церкви. И в итоге получается антипроповедь.
А с другой стороны, если я во всем буду стилизоваться под моего собеседника и его «тусовку» (мол, и я люблю рок, и я туда, куда ты, и раз ты любишь выпить, то и я не против), то общение будет – но о чем? И в конце концов человек скажет: «Прости, если ты во всем такой же, как и я, то что означает твое христианство? Не нужно оно мне такое, неспособное ни в чем менять нашу тусклую житуху».
При чрезмерной ассимиляции миссионер, стараясь найти общий язык со своей нецерковной аудиторией, настолько в этом преуспевает, что в итоге становится «своим в доску». В этом случае люди справедливо изумляются: «Если ты – то же самое, что и мы, то тогда твоя вера нам не нужна, у нас и так все есть».
Именно на этом пути потерялись несторианские миссионеры в Китае: они просто растворились в буддизме [XLVIII].
Обретение меры во все века было трудным, и оно до сих пор остается творческим заданием, а не тем, что уже дано.
– А есть какие-то особые проблемы именно современного миссионерства?
– Я искренне завидую апостолу Павлу, потому что он жил еще в те времена, когда не было диктофонов. Он мог себе позволить такую миссионерскую роскошь, как «с эллинами говорить как эллин, а с иудеями как иудей» [266]. Представьте себе, если бы какой-нибудь иудей записал проповедь апостола Павла перед эллинами на диктофон, а потом дал бы послушать ее в синагоге. Эффект был бы совершенно определенный: живым из следующей синагоги апостол Павел уже не вышел бы…
После своих лекций я часто слышу отзывы православных воцерковленных людей:
– Отец Андрей, Вы меня смутили таким-то примером или анекдотом.
Но что я могу на это сказать?
– Простите, кого я смутил? Вас? В чем Ваше смущение? Вы что, из-за этого в церковь не будете ходить? Будете. Вы православный человек – замечательно. Может быть, Вы думали, что я обладаю огромной духовностью, а это оказалось не так? Но честное слово, вера в святость диакона Андрея Кураева не является обязательным условием для спасения. Поэтому Ваше смущение для Вас самих на самом деле не опасно.
Да, я заранее знаю, что те или иные мои «вольности» смутят некоторых православных. Но – именно православных. И соблазнятся эти православные обо мне, а не о Христе и не о нашей вере. Но лучше пусть церковные люди соблазняются обо мне, нежели нецерковные – о Православии.
Тем, кто укоряет меня в том, что я-де сею соблазн, я отвечаю: а не задумывались ли вы над тем, сколько соблазна посеяли «правильные» проповеди «правильных» батюшек? Сколько подростков (да и взрослых людей) на многие годы были оттолкнуты от Церкви потому, что встретившийся им проповедник говорил высокой церковнославянской вязью, в которой эти ребята не узнали ничего, понятного для них? Когда батюшка приходит в университетскую аудиторию, проповедуя правильно и благочестиво, сыплет благоуветливыми глаголами по всем параметрам семинарской гомилетики, то в этом благочестии дохнут и мухи, и студенты.
Классический пример – история обращения Антония Сурожского. Будущему митрополиту было тогда 15 лет. И вот в скаутский лагерь, в котором он проводил лето, приехал отец Сергий Булгаков, великий богослов и философ. Вожатый собрал птенцов: «Ребята, мы должны послушать батюшку. Я понимаю, вам футбол интереснее, но если мы не придем, то что там, в Париже, про нас скажут? Финансирование на следующий сезон прекратится, лагерь закроется, у меня будут неприятности». В общем, ребята собрались, батюшка прочитал им обстоятельную лекцию (позднее митрополит Антоний сам скажет, что с точки зрения содержательной все в этой лекции было верно). Вот только в этой беседе не было ничего, что могло бы заинтересовать 15-летних мальчишек. У будущего митрополита в сердце осталось только одно: «Если вот эта скука и есть Православие, то для меня вопрос о выборе религии решен раз и навсегда – я отдельно, Церковь отдельно». Потом произошло чудо, но чудо-то понадобилось для того, чтобы нейтрализовать неудачную лекцию священника.