Суворов. Чудо-богатырь - П. Васильев

Вспомнились ему былые годы, жизнь на Дунае, прекрасная графиня Анжелика, и он находил теперь утешение в беседах с ее приемным сыном. Впрочем, молодой поручик располагал к себе боевого генерала поразительным сходством со Стефанией Бронской.

Полюбился сразу и старик молодому офицеру. Он чувствовал непонятное для него влечение к чужеземцу, что и высказал Суворову со свойственной юности откровенностью.

— Видите, дорогой Александр, что симпатия вызывает всегда симпатию, недаром же имя мы носим с вами одинаковое. Скажите, пожалуйста, — продолжал он, немного помолчав, — нет ли у вас родственников в Польше?

— Не знаю, кажется, нет, хотя я родом поляк. Мать моя умерла в Петербурге, я смутно ее помню… Меня взяла на воспитание княгиня фон Франкенштейн… Так как документов после смерти матери не осталось никаких, то мы и не знаем, есть ли кто у меня из родных или нет… Знаю только одно, что по рождению я дворянин и что желание моей матери было — воспитать меня в России, но судьба распорядилась иначе… Тем не менее я люблю Россию, как свое отечество, и рад сражаться бок о бок с русскими.

Суворов слушал рассказ молодого офицера молча.

Темнота ночи скрывала струившиеся по его лицу слезы… «Похоже на нее, — думал он, — воспитать сына, если он будет, в России и в православии — было ее мечтою…

Неужели… Но нет, она умерла в Кракове, а эта в Петербурге…»

О, как бы он хотел видеть графиню Бодени, как бы хотел расспросить ее о матери молодого человека, наверное, он знает не все, от графини он узнал бы больше…

Неужели это сын милой Стефании… Как бы он был тогда счастлив, он посвятил бы ему всю свою жизнь.

Положим, у него есть сын Аркадий, но его ли это сын — старик нередко сомневался и иногда прямо-таки не верил и не хотел видеть его… Неужели же судьба сжалилась над ним и на старости лет посылает утешение в лице сына любимой женщины, который будет и для него любимым сыном?

В то время как едущий во главе отряда Суворов разговаривал с австрийским поручиком, в коляске, двигавшей в арьергарде, шел оживленный разговор между маркизой де Риверо и секретарем ее Ричардсоном.

— Теперь вы видите, — говорила молодая женщина, — что Суворов — не Потемкин. Как он нас принял?! Я уверена, что он подозревает нас, и хотя он заявил, что сказал в виде шутки, что скоро нас не выпустит, но будьте уверены, что за шуткой у него скрывается какая-нибудь задняя мысль… Я даже боюсь, что на нас напали не разбойники, а подосланные им люди.

— Вы говорите, моя милая, глупости, — раздраженно отвечал сэр Эдвард Ульямс, вместе с чужими бакенбардами принявший на себя и чужое имя.

— Вы говорите глупости! Вы помните, как были одеты напавшие на нас люди?.. Я таких же людей, в таком же одеянии и так же говорящих видела в суворовском лагере.

Сэр Эдвард задумался…

Всю ночь и весь следующий день отряд шел без передышки, и, наконец, к 10 часам вечера, пройдя за 28 часов 50 верст самой дурной дороги, прибыл к Аджушу.

Мигом запылали костры и отряд расположился на ночлег.

Поручик фон Франкенштейн немедленно явился к принцу кобургскому с донесением.

— Вы слишком устали, — сказал принц, — я вас теперь беспокоить не буду.

И на следующий день отправил к Суворову другого своего адъютанта с просьбою сообщить, когда он может принять его, чтобы договориться насчет взаимных действий. Но в ответ получил записку, повергшую его в недоумение. Русский генерал хвалил австрийских гусаров, писал, что счастлив предстоящим знакомством с принцем, но о свидании умалчивал.

Принц послал другого офицера, но того не приняли.

— Генерал Богу молится, — сказали ему.

Выждал принц немного, посылает третьего офицера.

— Если генерал не кончил молиться, подождите, пока кончит, но ответ привезите непременно, — приказывает он.

Но и этот посол возвратился ни с чем.

— Генерал спит, — сказали ему.

Принц выходил из себя. Позвав фон Франкенштейна, он велел ему отправиться к Суворову.

— Вы были счастливее ваших товарищей, — сказал принц, — понравились этому русскому чудаку, быть может, он вас примет… Намекните ему, что я оскорблен его поведением…

Но Франкенштейну ехать не пришлось. В то время, когда принц давал ему инструкцию, от Суворова была получена следующая записка:

«Войска выступают в 2 часа ночи тремя колоннами; среднюю составляют русские. Неприятеля атаковать всеми силами, не занимаясь мелкими поисками вправо и влево, чтобы на заре прибыть к реке Путне, которую и перейти, продолжая атаку. Говорят, что турок перед нами тысяч пятьдесят, а другие пятьдесят — дальше; жаль, что они не все вместе. Лучше было бы покончить с ними разом».

Такая записка, почти приказание, поставила Кобурга в тупик. Он созвал совет из своих генералов и прочитал им записку.

— Суворов осмеливается приказывать вашему высочеству, — с негодованием сказал старший из генералов. — Он забывает, что чином ниже вашего высочества.

— Не в чинах дело, — заметил принц. — Суворов опытнее меня и вправе давать указания, не для этого я вас созвал, господа. Я хочу знать ваше мнение, не увлекается ли русский генерал, быть может, он не знает наших сил, считает их большими, чем они на самом деле?..

Генералы переглядывались между собою.

— У Суворова пять полков пехоты, восемь кавалерий и тридцать орудий, — заметил один из генералов, — а этих войск вместе с нашими для наступления мало. Нам нужно обороняться.

— Суворов слишком самонадеян, — говорил другой.

— Как же быть? — растерянно спрашивал принц.

Генералы молчали.

— Ваше высочество, — начал, краснея, молодой фон Франкенштейн, — если вы позволите говорить…

— Говорите, говорите, дорогой поручик.

— Суворов не самоуверен, а уверен. Если ваше высочество не согласитесь на наступление, Суворов атакует турок с одними своими полками… я видел его солдат, на лицах у них написано: «Победа», — с жаром закончил он.

— Вы правы, фон Франкенштейн, — отвечал принц, — Суворов хотя и чудак, а прислушиваться к нему надо.

И он отдал приказ готовиться к выступлению, согласно распоряжению русского генерала.

Глубокой ночью выступили союзные войска из лагерей тремя колоннами. Перешедши реку Тертушь, продолжали наступление двумя колоннами: правую составляли австрийцы, левую — русские, которым был дан авангард из австрийских гусар под начальством полковника Карачая.

По просьбе Суворова принц кобургский оставил при нем поручика фон Франкенштейна.

Осторожно двигалась русская колонна, пробираясь по лощинам, время от времени Суворов в сопровождении своего молодого австрийского адъютанта выезжал далеко вперед для изучения местности.

Утром показался конный турецкий отряд. Суворов выслал против него сотню казаков, а как только союзные войска сблизились — перешли в общее наступление. Завязалась кровопролитная схватка. В конце концов турки отступили за реку Путну.

Совершенно стемнело, дождь лил ливмя, когда русский отряд подошел к реке.

Суворов приказал наводить, мост, что при вздувшейся реке было делом нелегким. К тому же турки открыли неумолкаемую стрельбу.

Солдаты работали молча и спешно. Наблюдавший за работами Суворов шутил с солдатами и всячески ободрял их. Спокойствие русских поражало молодого фон Франкенштейна.

— Наши солдаты тоже не трусы, — говорил он Суворову, — но в их поведении в бою нет того спокойствия, той уверенности, какие я вижу у русских. Наш храбрый солдат пренебрегает опасностью, а ваш — вовсе ее не видит, или, вернее, опасность не считает опасностью… Наш солдат, наводя под пулями мост, работает нервно, поспешно, ваш же работает скоро, но спокойно, он уверен в своей работе, как уверен и в победе.

Суворов улыбался, слушая оценку молодого иностранца.

— Люди все, более или менее, одинаковы, дорогой Александр, — отвечал он, — или, по крайней мере, родятся одинаковыми, различными же делает их воспитание. Солдата нужно воспитывать так, чтобы он чувствовал себя сильнее врага, и тогда только, когда вы привьете в нем это чувство, он действительно станет непобедимым, тогда у него явится и спокойствие и уверенность в бою…

Молодой офицер вздохнул.

— Легче быть храбрым, чем умным и умелым начальником, для того чтобы воспитывать солдат в вашем духе, нужно научиться, как это надо делать. И я благодарю Бога, что он исполнил заветное желание моей матери и дал мне с первых дней моей боевой службы такого великого учителя..

Мост к полуночи был готов. Карачай перешел его со своими гусарами, а за ним двинулся и русский корпус.

Перейдя реку, союзные колонны в боевом порядке двинулись к городку Фокшанам, до которого оставалось 12 верст, но турки начали упорно преследовать их конными атаками. Особенно налетали они на корпус Суворова, но русские батальоны, обстрелянные в турецких войнах, встречали неприятеля хладнокровно, близким огнем.