Фронтовой дневник эсэсовца. «Мертвая голова» в бою - Герберт Крафт

В Шпреенхагене было полно войск: легкие и тяжелые пехотные орудия, противотанковые пушки, бронетран­спортеры, армейская пехота, войска СС, все моторизо­ванные! И между ними — противотанковые команды с фаустпатронами на велосипедах!

Внезапно была моторизована и моя рота. Я, как ко­мандир, получил мотоцикл с коляской и водителя, лич­ный состав разместился на транспортерах. Вечером я получил приказ направиться с ротой в Кёнигсвустерхау-зен в штаб корпуса. На выезде из Шпреенхагена я за­метил нашего пропавшего командира роты Вайса, шед­шего, опираясь на двух гренадеров, по-видимому, на перевязочный пункт.

Дороги были забиты беженцами и войсками, из-за отсутствия средств связи приказы запаздывали. Так случилось и с нами. Штаб корпуса, который должен быть в Кёнигсвустерхаузене, сидел еще в полуокружении в Шторкове. Об этом я узнал слишком поздно, когда мы прибыли почти на место. Русские тоже были уже здесь.

Повсюду шла перестрелка. На обратном пути противник оттеснил нас от дороги, по которой мы только что прое­хали, и мы стали пробираться лесными дорогами. Когда стемнело, подъехали к мосту, который был взорван пря­мо перед нашим носом.

Мы свернули в лес, выставили дозоры и уснули. Я разделил дежурства, зашел в какой-то сарай, пова­лился на пол и тут же уснул. Мне снились события дня, потом — русские танки, ехавшие прямо на меня. Я в ужасе проснулся, вышел из сарая. Было тихо. Хорошо, что это только сон. Я решил посмотреть на роту, вышел на дорогу и увидел русский танк, направивший пушку прямо на меня! Так это был не сон! Их танки, наверное, всю ночь ехали мимо нас. Я пробрался в лес. Часовые от переутомления уснули на постах. Стуча дубиной по их каскам, я разбудил их. Дождавшись, когда русские тан­ки проехали, мы продолжили свой путь на восток, объ­езжая наступающего противника. Больше не встречали ни танков, ни русской пехоты. После полудня мы выеха­ли на берег озера у Саарова. Таким образом, мы оказа­лись в 20 километрах восточнее, чем были вчера, когда оборонялись на северном фланге «котла».

Сегодняшний день, 24 апреля, обошелся без потерь. Я подумал, что уже три месяца, как я не получал писем от Элизабет. Гамбург был закрыт для писем. И теперь она даже не догадывается, где я воюю.

Тут раздался окрик:

— Хозяева рот, ко мне!

Мы подошли к майору, державшему под мышкой большой планшет с картой для доклада. Когда я доло­жил о своей роте, свое звание и фамилию, он внима­тельно посмотрел на меня. Потом скрылся в своей за­маскированной палатке и вышел через пару минут:

— Хорошо, продолжайте командовать ротой. Хотя против вас необходимо провести расследование по по­воду утраты обмундирования и оружия. — Он, по-видимому, общался с Карпом, который про меня ему что-то сообщил. — Впрочем, если война еще продлит­ся, то на шею вам еще что-нибудь повесят. По приказу сверху вы награждены Железным крестом 1-го класса, грамоту получите потом, и на плечах у вас будет потяже­лее, сейчас уже посыльный бежит с вашим представле­нием в ставку фюрера, — добавил он саркастически.

Машины у нас отобрали. Остался только мотоцикл у меня. Мы должны были снова действовать в качестве тылового прикрытия. Машину для раненых пришлось «организовать».

Коротко опишу обстановку: наши танковые части растягивают «котел» на запад, чтобы прорваться к 12-й армии Венка. Наша задача заключалась в прикрытии «котла» с тыла, чтобы предотвратить прорыв противни­ка в его центр, где находились тысячи беженцев и ране­ных.

Мы отправились пешком к перекрестку дорог. Мы пока были вдалеке от границы «котла». Нас пока при­крывали другие, и мы могли позаботиться о себе. Я при­казал разобрать богато выданное продовольствие. У каждого была «шоко-кола» в круглых упаковках, сколь­ко мог унести, сигареты и «трехзвездочный» для подъе­ма морального духа. Сухарные сумки были набиты пече­ньем, консервами и сыром в тюбиках. Ремень оттягива­ли ручные гранаты. Я снял с убитого подсумок с магазинами, теперь на мне их было нацеплено уже три. Я ужасно боялся, что в критической ситуации у меня кончатся патроны!

25 апреля. Вышли к ручью. Грязная и усталая моло­дежь затеяла купание, думая, что находится в безопас­ности. Из повозок, брошенных на дороге, удалось до­быть целые горы чистого белья. Когда купание было почти закончено, появилось звено Ил-10. Эти глупцы бросились врассыпную. И только мой крик остановил их:

— Всем стоять! Махать и улыбаться!

Они поняли. Замахали, заулыбались и даже засмея­лись. Русские самолеты прошли над нами, не сделав ни единого выстрела, и больше не появлялись.

26 апреля. Мы в резерве, но тихие часы заканчивают­ся. Ночь на 27 апреля тоже прошла спокойно. Послед­ние немецкие транспортные средства проходят мимо нас на запад. Теперь мы — последние. Утром по новой радиостанции приходит приказ: «Отходить!» Мы поки­нули позицию и сразу же попали под сильный огонь со всех сторон. Казалось, что на нас устроена охота. Но мы быстро привыкли к такому сопровождению. Противника не видно. Вечером получили приказ занять оборону у следующего перекрестка. Ночью мы пошли дальше, к утру дошли до Меркиш-Буххольца и заняли оборону на его окраине. Вечером мы снова пошли на запад.

В ночь на 28 апреля русские попытались нас захва­тить. Оказалось, что шум, который мы слышали днем, издавали не наши танки, а советские. Мы подожгли не­сколько из них фаустпатронами, которые потом исполь­зовали в качестве «артиллерии». Они сбивали могучие сосны, которые создавали заграждение на дороге. Пе­хоту отсекли огнем. Начался лесной пожар, мы скры­лись в темноте. У нас были убитые и раненые. Мы вы­звали машину, и, к удивлению, она тут же пришла. Мы погрузили на нее тяжело раненных. Не успели мы отой­ти, как по месту, которое мы занимали, ударила русская артиллерия. Стало тихо.

В Хальбе после прорыва наших танковых частей рус­ские вновь замкнули кольцо окружения. Со станции по­стоянно слышался шум боя. Здесь было «бутылочное горло», через которое под губительным артиллерий­ским огнем противника прорывались немецкие части. Остаткам моей роты удалось миновать его почти без по­терь. В деревне, к которой мы подошли, уже шел бой. Лесной дорогой мы пробирались на Барут. Все шоссе уже были в руках противника.

Под Хюгельвальдом мы попали под минометный об­стрел. Были потери. Прямым попаданием был убит ра­дист и разбита радиостанция. Теперь, как и в начале марша, нами никто не командовал. Пришлось снова по­ложиться на мое чутье.

У дороги мы нашли неповрежденный грузовик, на ко­тором миновали заслон противника. Барут остался сле­ва. Неподалеку от него вечером мы подъехали к штабу. Мне поручили десять пленных с приказом: «Позаботь­тесь, чтобы они не представляли никакой опасности». Я приказал обыскать их. Это были мужчины среднего возраста, того самого «добродушного старорусского крестьянского типа». Потом мы погнали их в лес. Они недоверчиво оглядывались, ожидая от нас пулю в спину. Пришлось крикнуть: «Давай, давай!» и ободряюще мах­нуть рукой. Они поняли, и исчезли в лесу.

Если бы кто-то написал на меня донос, за мою соб­ственную жизнь никто не дал бы и пфеннига. Это дошло до меня позже. Но я не герой-человеколюб. Я не мог с остатками моей роты сторожить пленных и обеспечи­вать боевое охранение. Практичнее было бы приказать прикончить безоружных Иванов «при попытке к бегству», но мне это претило.

29 апреля я записал в дневнике: «После ночного мар­ша прорыв через позиции противника. Небольшие по­тери. Полигон Кумерсдорф, или Кунерсдорф».

30 апреля: «После четырехчасовых атак взят Хенни-кендорф. Пара часов отдыха после тяжелого боя. Вече­ром — прорыв на Белиц».

2 мая: «В четыре часа утра прорвали артиллерийскую позицию русских».

Мы закидали гранатами и вывели из строя тяжелые орудия русских, повернутые в сторону Берлина. Захва­тили автомобили. Когда мы отходили, я получил пулевое ранение в колено. Мне чертовски повезло: ни кости, ни основные сосуды не были перебиты. Но быстро идти я уже не мог. До прорыва оставалось каких-нибудь 15 ки­лометров. Я предоставил остаткам роты свободу дей­ствий: «Я идти самостоятельно дальше не могу. Проры­вайтесь группами или поодиночке! Мы последние. Там вас ждет армия Венка и американский плен».

Надежды у меня не осталось. С момента предсказа­ния «политического поворота в стане союзников» про­шло восемь дней, в течение которых мы были размоло­ты и сожжены, отброшены почти на сто километров.

Война проиграна. Германия предоставлена своим врагам.

«ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЙ АККОРД»

«Котел» мне напоминал ги­гантскую мышеловку, в которой метались, пытаясь вы­рваться, более десятка тысяч человек. Отходящие ко­лонны накрывал огонь «сталинских оргбнов», тяжелой артиллерии, танковых пушек и пулеметов.

Хубих и его молодой товарищ помогали мне идти по дороге в толпе отступающих, пока по нам не ударил ог­ненный смерч. Я и Хубих остались живы, его молодой товарищ погиб. Мы спрятались в кустах.