Волчица и пряности - Том 2 - Исуна Хасэкура

Лоуренс начал подгонять лошадь. Дождь усилился.

Кожа на лице его натянулась, и явно не только от холода.

Впервые в жизни он пожалел, что не был рожден рыцарем.

Похоже, Нора и Либерт за это короткое время успели уйти довольно далеко. Лоуренс сделал что ему было сказано – пустил лошадь в галоп, чтобы отъехать от Хоро как можно дальше; но даже при столь быстрой езде ему не удавалось углядеть впереди ни Нору, ни Либерта.

Никаких неприятных взглядов он больше не ощущал, так что и двигаться вперед ничто не мешало. Конечно, то же относилось и к Норе с Либертом – и они наверняка не хотели, чтобы гибель Лоуренса и Хоро оказалась напрасной.

При этой мысли Лоуренс мрачно улыбнулся; следом ему в голову закралось опасение, что он может заблудиться.

Впрочем, опасение быстро развеялось. Конечно, места эти были ему незнакомы, но, когда солнце сядет, ему придется остановиться, а, стоя на месте, заплутать невозможно.

Ну и, пока он будет держаться между горами справа и лесом слева, он, конечно, очень уж сильно с пути не собьется.

А дальше впереди трава будет короче, и это уже будет называться дорогой; и если он поскачет по этой дороге, она приведет его к Рубинхейгену. Даже если он так и не нагонит Нору и Либерта по пути, тревожиться не о чем.

Гораздо больше Лоуренса тревожило, что его лошадь может споткнуться о камень и упасть, поэтому он натянул поводья, остановив животное, и оглянулся.

Хоро давно уже пропала из виду, но если волки передумают и погонятся за ним, это расстояние они покроют очень быстро.

Лоуренс преодолел искушение остаться на месте и вновь направил лошадь вперед, правда, уже шагом.

У него оставался балахон Хоро; он все еще хранил ее тепло. Оставить балахон Лоуренсу на память было плохим знаком. С этой мыслью Лоуренс стиснул балахон пальцами.

Но если Хоро придется принять волчье обличье, а потом ей будет не во что одеться, она окажется в затруднительном положении.

Она рассуждала более рационально, чем даже торговец Лоуренс.

Лоуренс глубоко вздохнул и потряс балахон; внутри на нем оказалось довольно много шерсти, видимо, из хвоста Хоро. Аккуратно свернув одеяние, он сунул его себе под плащ; тот уже изрядно промок, но все равно это было лучше, чем держать балахон под мышкой. На долю Хоро выпала самая опасная задача, и Лоуренс просто обязан был хотя бы не дать ее одежде промокнуть насквозь к ее возвращению.

Дождь все усиливался; к вечеру он перейдет в настоящий ливень.

Лоуренс проехал вперед еще немного; затем, решив, что отъехал уже достаточно, он остановился. Даже если он и не очень сильно удалился от Хоро, ей будет весьма непросто его догнать – если она будет в человеческом обличье, разумеется.

Однако оставаться посреди дороги было практически самоубийством. Руки Лоуренса, держащие поводья, уже задубели от холода. Лучше всего было укрыться от дождя и ветра в лесу и оттуда следить за дорогой, чтобы не пропустить Хоро. Лоуренс опасался, что замерзнет насмерть еще до того, как она его найдет.

Заехав под растущее на краю леса дерево, Лоуренс спешился и оглянулся на дорогу. Между лесом и горами лежало практически открытое пространство. Нора и Либерт, должно быть, уже миновали лес и сейчас направляются к Рубинхейгену.

Они двигались быстрее обычного, так что такое было вполне возможно.

В таком случае им предстояло лишь скормить овцам золото и миновать городскую стену.

И если это пройдет успешно, контрабанда золота не только снимет его долг, но и даст немалую прибыль.

Доля Лоуренса равнялась его долгу и ста пятидесяти румионам сверх. Для него это были просто невероятные деньги, но по сравнению со всей прибылью от контрабанды то была лишь малая доля. Они купили золота на шестьсот румионов, и в отсутствие пошлин эта сумма должна будет удесятериться. Будь Лоуренс более жадным, он бы выторговал себе и бОльшую долю. В конце концов, он был сообщником контрабандистов, и от этого нельзя было просто отмахнуться.

Он запретил себе об этом думать. Чрезмерная жадность приносит несчастье. Так устроен мир.

Лоуренс изо всех сил пытался не думать о холоде, пока разыскивал поблизости хоть какие-то сухие ветки. Затем он достал огниво из тщательно обернутого для защиты от влаги мешочка, притороченного к лошади, и разжег костер.

Вокруг было тихо – ни шороха, ни намека хоть на какое-то живое существо.

Обсыхая у костра, Лоуренс вспомнил об оставленном Хоро балахоне и начал думать, все ли у нее хорошо.

Он понимал, что никакого проку от этих мыслей нет, но не мог заставить себя выбросить их из головы. На нем тяжким грузом висело чувство собственной никчемности.

Дождь лил не переставая; Лоуренс продолжал всматриваться в дорогу.

Сколько же времени он сидел под деревом, не отрываясь от неподвижного пейзажа? Одежда его почти высохла. Первый сук, который он положил в костер, обратился в золу.

Быть может, вернуться и посмотреть, как она?

Заманчивая мысль проникла к нему в голову.

Внезапно что-то изменилось. Лоуренс потер глаза. Зрение его не подвело – то была человеческая фигура.

- Хоро! – воскликнул он и, совершенно не думая, что делает, вскочил, схватил ее высохшую одежду и бросился навстречу. Вряд ли в таком месте он мог наткнуться на кого-то другого.

Однако как только он выбежал под дождь, как тут же понял, что это не Хоро.

Людей было трое, и они были верхом.

- Господин Лоуренс, это ты?

Похоже, они услышали его голос, когда он позвал Хоро.

И когда они обратились к Лоуренсу по имени, он понял, что эти люди из Гильдии Ремарио.

Но что они тут делают?

- Господин Лоуренс, с тобой все в порядке?

Лица этих людей были ему незнакомы. У одного из них за спиной висел лук, другой держал на поясе меч, в руках третьего было копье. По лицам и позам было видно, что они гораздо более привычны к дороге, чем городской торговец вроде Либерта; их одежда хорошо защищала от дождя, и они были явно к ней привычны. Кроме того, они были настороже и готовы вступить в бой в любой момент.

- Нам рассказал господин Либерт – мы просто не могли оставаться в гильдии – поэтому мы вышли и ждали у опушки леса. Хвала Господу, вы –

Фраза оборвалась на полуслове.

Подъехавшие люди – похоже, немногим старше Лоуренса – заметили балахон у него в руках.

То, что это одеяние принадлежало Хоро, догадаться было легко – балахон был маленький и явно женский.

Отсюда следовал очевидный и невеселый вывод.

Должно быть, они думали, что Лоуренс держит балахон как последнюю память о Хоро, встретившей свой трагический конец. И они ведь слышали, как он звал ее по имени.