'Небесный огонь' и другие рассказы - Олеся Александровна Николаева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А тут этот лакей:
— Ни — ни — ни, умоляю вас. Господин посол не любит, когда его беспокоят во время приема.
Ну что тут делать? Вернулась было я обратно в зал, а там уже горячее подают — какую‑то дичь крутят на вертеле, а под ней — открытый огонь. Все хлопают, счастливые, пьяные, лишь мой в кавычках «жених» в сортире заперт, сидит. Бьется там, как бабочка об стекло.
Вернулась я к двери, а там, действительно, тарарам — уже грозно он в эту дверь стучит, тараном даже каким‑то пытается ее прободать.
Я его спрашиваю:
— Чем это вы дверь пытаетесь выбить?
А он говорит:
— Плечом, собственным своим плечом. Совсем, знаете, эти замки новомодные — жучки на ручках — никуда не годятся.
И звук его голоса хоть и доносится, но как‑то глухо. Толстая, видать, дверь, крепкая.
— Вы хоть ванну там примите, — говорю я ему. — Что зря‑то сидеть.
А он отвечает:
— Я бы и рад, да тут ванны нет. Душ только.
В общем, стали гости понемногу расходиться — совсем пьяные уже, довольные. Опять лакей этот появился.
— Вы давайте, действуйте, — говорю ему. — Хоть зубилом выбивайте замок, хоть дверь ломайте.
А он снова — господин посол, мол, такому не обрадуется.
Но мне это уже надоело, я ему угрожать начала:
— Вы смотрите, как бы международный скандал не вышел. Там наш гражданин у вас в уборной в заточении, как это выглядит? Просто провокация, можно сказать!
Принес он в конце концов инструмент, вроде сверла или зубила, вставил его туда же, где круглая ручка, и давай пытаться этот замок расклинить. Но — какое! Добротная дверь, крепкий замок.
Пока мы так возились, посол проводил гостей и направился в свой туалет, куда мы пытались проникнуть с этим зубилом. На дверные петли уже походом пошли, но — тщетно.
— Что здесь? — спросил посол нахмурившись.
Лакей ему и говорит:
— Так и так. Гость заперся, а защелку заклинило. Замок пытались выпилить — не вышло, дверь сломать — не поддалась. А гость там уже — третий час в самом отчаянном положении.
А гость уже оттуда криком кричит:
— Вызывайте МЧС!
Они уже и на МЧС были готовы, латиноамериканцы эти, стали звонить… А им говорят — нет, это территория другой суверенной страны, и мы не можем приехать к вам вот так — с бухты — барахты, надо согласовывать!..
А господин посол уже еле на ногах стоит — действительно, охота ли ему после рождественского ужина с елочкой и зажженным камином, после мяса на вертеле и горячительных напитков утрясать международные дела? А ведь правда, понаедут тут всякие, кто их знает, может, они всю резиденцию микрофонами да камерами поутыкают?
— Мы здесь — экстерриториальны, — зачем‑то объяснял он мне.
В конце концов успокоила я нашего узника, что вскоре профессионалы приедут его освобождать, так что лучше ему отдохнуть до их приезда на пушистом коврике, а сама вернулась в разоренную залу, пристроилась в большом кресла и задремала.
Под утро появились наши люди из МЧС. Господин посол тут как тут — продрал глаза, выходит к ним, глаза красные.
Они выпилили одним махом окошечко, где замок, вывели заключенного на свободу, покопались в замке и говорят послу:
— Что это за замок у вас контрафактный? На рынке у нас брали?
— Хороший замок! Испанский! — стал было защищаться он. А потом и говорит. — Наверное, его мой сотрудник по хозяйственной части на Можайском рынке купил! Я давно подозревал его в мошенничествах!
А мой жених вышел наконец на свободу. Обнял посла:
— Ну, теперь налей мне стакан виски, друг!
И мы пошли в какую‑то дальнюю комнату, в которую не были допущены вчерашние гости, сели там на диваны, и они с послом так напились, так напились, что мне пришлось вызывать такси и увозить своего жениха едва ли не силой. Вот.
— Хорошая история, — сказала я. — И я рада, что у вас, Ирина Львовна, появился жених.
— Да вы что! — вдруг вскинулась она. — Неужели ничего не поняли? Это же я иронически его так называла! Разве я могу выйти замуж за человека, который так меня опозорил? Всю ночь просидел в чужом сортире! Это же анекдот! Нет, случайно такие истории не бывают! Это может произойти только с людьми особого рода.
— Вы преувеличиваете! Говорю же вам — с каждым может случиться…
— Нет, извините, далеко не с каждым! Это может случиться только с… клоуном! Ха — ха — ха — мне просто смешно! На коврике, видите ли, он там калачиком спал! В уборной! Еще МЧСовцам кричал, что он — экстерриториален! А потом еще и напился! Жалкий, жалкий человек! А меня перед послом — в каком свете выставил? У меня, между прочим, покойный муж был членом — корреспондентом. Мне есть с чем сравнивать! У меня, в конце концов, высокие запросы, высокая самооценка!
— А вам‑то что, Ирина Львовна, до этого посла?
— А я, интересно, в качестве кого пред ним предстала? Шутиха! А я живу по очень высокой планке! — не унималась она. — И если такое происходит с человеком, то это свидетельствует о его внутреннем неблагополучии. Это мне — звонок.
Видимо, та ночь в резиденции посла произвела на нее сильнейшее впечатление, потому что каждый раз, когда мы с ней встречались, она так или иначе вспоминала о ней. И больше всего винила она своего так и не состоявшегося жениха. Потому что с этим своим «испанцем» она не то чтобы даже не желала увидеться, но и вовсе отказывалась поговорить с ним по телефону.
И вот как‑то вечером, приняв ванну и заперев все двери и окна, чтобы на нее не дуло январскими сквозняками после горячего душа, она направилась в постель, почитала и, прежде чем погасить свет, решила зайти в уборную. А дверца‑то и захлопнулась! Как так? Ведь она и не думала запираться на замок! А так — пробует она открыть, а дверь не поддается. Заклинило там что‑то. Она в эту дверь плечом, бедром, больно, больно, а та и не пошелохнется! Крепкая дверь. И стоит бедная Ирина Львовна в одной ночной рубашке в крошечной своей «комнате удобств», и некому ей помочь.
В доме, повторяю, жила она после мужа одна. Соседи с верхнего этажа — в Москве, а до прочих — не докричаться. Полная безнадежность. Даже инструментов