Продам май (сборник) - Мария Фомальгаут

Их было много, все они были разные, эти твари. Теперь вспоминаю — все они были разные. Были блестящие и приземистые, на их гладких спинах играло солнце, были длинные и голенастые, были большие, массивные, эти ползали по своим отдельным дорожкам, а если копнуть землю, можно было вытащить из ямки что-то длинное, узкое, ползающее под землей — помню еще, что эти подземные здорово бились током. Были и совсем крохотные создания, я еле-еле мог различить их, а уж поймать их было совсем сложно, редко удавалось схватить их живыми — и не раздавить в пальцах. И все они были разноцветные — синие, желтые, красные, зеленые, никогда я еще не видел таких ярких цветов…

Помню — играл с ними день-деньской, пока отец делал свою работу, добывал какие-то металлы. Я любил заглядывать в их гнездышки — слепленные из хитроумных смесей, иногда отламывать стенку то одного, то другого гнезда, следить, как они ловко латают разлом. Иногда я бережно переставлял гнездышки с места на место, смотрел, как суетятся крохотные твари, ничего не могут понять…

Я играл с ними. Это был мой мир, мое маленькое царство, еще до того, как у меня появились большие царства и большие миры. Например, я садился возле какого-нибудь гнездышка и вылавливал всех тварей, которые ползли к нему. Рано или поздно они начинали о чем-то догадываться — и переставали ползать в это гнездышко…

Они были до странного… умные…

Я играл с ними. Помню, однажды прорыл по их дорожкам каналы, пустил туда воду из маленького озерца — то-то суетились в гнезде. Или строил из глины какие-нибудь пирамидки, башенки, смотрел, как твари их разбирают, а иногда и не разбирают — прорывают в них какие-то свои ходы, норки, тащат нехитрый скарб…

Я играл с ними — пока отец не звал меня ужинать, сажал к себе на колени, показывал звездное небо, говорил о мирах, о Туманной Империи, об Изгнанниках, Великом Противостоянии и Третьем Возврате. Все эти вещи я начал понимать гораздо позже, тогда я не бог весь как слушал отца, все мои мысли были заняты тем, что там… там…

Иногда я хватал какую-нибудь особо замысловатую тварь, сажал на ладонь, смотрел, как она вертится, пытается понять, что случилось, чуть не соскальзывает с моей руки. Иногда я отпускал своих пленников, иногда разламывал их прочные скелеты, смотрел, что у них там внутри, потом мои пальцы были перепачканы их кровью, которая горела, если ее поджечь.

Конечно, они кусались, и довольно сильно. Больше всего мне досаждали большие, трескучие, которые летали, плевались острыми жалами. Хотя и от ползущих по земле тоже было мало радости — жала были у всех. Пару раз меня цапали довольно сильно, отец еще ворчал, где ты так поранился, ты смотри, тут инфекции ходят, не дай-то боже…

Потом они ушли — просто покинули свой муравейник и ушли, я видел, как они неровными рядами скользят по дорожкам. В этом было что-то символическое, они оставляли этот город мне — как победителю. Пару дней я играл в опустошенном городе, наслаждался, что никто не жалит меня, потом мне наскучили пустые гнездышки, я пошел за тварями, которые строили новую колонию. Мне нравилось смотреть, как они волокут камушек на камушек — я сбрасывал эти камушки, и смотрел, как они волокут их снова…

Ах да… теперь вспомнил, почему я помню про нее так хорошо, — про маленькую безымянную планетку. Не про земли, где в вековой мерзлоте застыли мечты, не про миры, где в лабиринтах времени можно было столкнуться с самим собой, а именно про эту землю, где…

Да… Это случилось, когда я поутру, как всегда, пришел играть с ними. Кажется, я просто не заметил рядом с их гнездом еще одно гнездо, уже не мирных тварей, а каких-то хищников, крупных, сильных… они появились откуда-то за ночь… они-то и набросились на меня, всем скопом, вонзились — со всех сторон…

Дальше ничего не помню… кричал… да, кричал. Откуда-то из ниоткуда выскочил отец, подхватил меня, чем-то смазывал мои ожоги, говорил что-то про дезактивацию, они же радиоактивные, ты куда полез-то вообще?

А потом он отстегал меня — хорошенько, крепко, никогда раньше не бил, ни до, ни после, а тут как прорвало в нем что-то… Я тогда так и не понял — за что, почему меня все бьют, почему все так больно, понял уже много лет спустя, уже в академии…

Так вот, мой отец… как бы это сказать помягче… был из тех, кто верит в иной разум, что все эти твари на других землях — ползают, летают, прыгают — они тоже могут думать, и что если мы не понимаем их цивилизации, это не значит, что ее нет. А потому — трогать не смей, а если бы кто пришел, твой дом бы так развалил, хорошо бы было? Хорошо?

Что хорошего-то, когда и нет у нас никакого дома, в корабле мотаемся по всей вселенной, ни флага, ни родины…

Что еще помню… ничего не помню… вот этот смешной муравейник, зверушки, снующие туда-сюда… гнездышки… длинные такие, высокие, со множеством ячеек… по ночам какие-то огоньки зажигаются в гнездышках, так красиво… твари скользят по дорожкам — синие, красные, зеленые… и еще помню, как распускались то тут то там цветы, причудливые такие, с одним четырехугольным лепестком дивной расцветки — красные и белые полоски, а один уголок лепестка — синий в белую крапинку.

Юность свою вспоминаю уже более отчетливо — когда отец после долгих скитаний получил, наконец, место интегратора в туманности Белого духа, и мы переехали…

2012 г.

Погожий денек

Погожий денек выдался.

Да как не погожий, солнышко-то как пригрело, прямо как летом, вот на солнышко на такое посмотришь, и забудешь, что так-то оно не лето уже, к осени повернуло…

Утром еще тучки были, ну это ничего, утром всегда тучки, а там и солнышко проклюнулось, землю пригрело. Тут-то к солнышку все и потянулось, вон, семечко на землю упало, в землю клюнулось, раскрылось, росточек выпустило. Долго летело семечко, из дальних краев, через галактики, через туманности, упало в землю, проклюнулось.

А солнышко пригревает. Вот уже и потянулась из семечка зеленая поросль, неловко, неуклюже поползла на сушу от морских берегов. Вот и паучищи — большие, длинноногие, — полезли на сушу, переступают неуклюжими ногами, валятся на бок, перебирают лапами, ползут, плетут свои коконы…

Все спешит жить, все к солнышку тянется… Вот и древовидные папоротники оплели землю, вот и загудели крыльями огромные стрекозы. Вот и янтарные леса наклонились над теплым морем, плачут янтарными слезами, будто провожают лето, последний погожий денек. А на залитой солнцем поляне мирно пасутся огромные диплодоки, тянут длиннющие шеи, щиплют сочные листики. Встрепенулись, насторожились, не затаился ли где-нибудь матерый ящер, нет, тихо все, только летает какая-то мелюзга, машет перепончатыми крыльями…