История одного гоблина: Символ веры (СИ) - Болотов Андрей Тимофеевич

Маус посмотрел на Гарба, будто видел того впервые.

– Как это понимать, профессор Гарб?

– Профессор? – хором удивились компаньоны.

– Ах да, вы же не знаете, – извиняющимся тоном произнес де Баранбас, переминаясь с ноги на ногу. – Мы посовещались и пришли к выводу, что, раз уж в Академии появилось вакантное место, надо его кем-то занять. Гарб доказал всем состоятельность исследований его покойного соавтора, и мы присвоили обоим профессорские звания. Соавтору посмертно, а Гарбу прижизненно. Первый гоблин в Академии, однако. Но я повторю вопрос своего коллеги, как понимать исчезновение магии, и какое вы имеете к этому отношение?

– Да! – поддержал коллегу Маус. – Все защитные сооружения к чертям полетели! Я уж молчу про големов – там теперь ремонта на сотни золотых. На эльфов, опять же, все запасы успокоительного перевели. У меня такие траты в бюджете не предусмотрены!

С пальмы, под которой стояла вся группа, на голову Мелдону упал пожелтевший лист. Он пожухлой тряпочкой замер на секунду и с порывом ледяного ветра сорвался и полетел в сторону Торкиля. Лусид вздрогнул и стал затравленно озираться по сторонам.

– Вот! Что я говорил! – вскричал барон.

– Видите ли, – начал шаман, – Я случайно обнаружил, что амплитуда антимагических колебаний обоих жезлов находится в обратно пропорциональной зависимости от расстояния между ними. Вступая в непосредственный контакт, они, будучи поощрены к этому особым направленным заклинанием, резонируют, вызывая сильнейший гасящий импульс, приводящий к подавлению магической активности в радиусе, определяемом вектором и мощностью применяемой волшебной силы. Также у меня есть гипотеза, что сила и радиус воздействия чаров зависят от личностных качеств субъекта, направляющего заклинание, потому что хапугу не удалось добиться столь же мощного редуцирующего эффекта.

– Что он сейчас сказал? – непонимающе спросил Мардер у Мауса.

В отличие от брата, старший Кляйне понял все и выглядел крайне взволнованным. У Мелдона вообще начался нервный тик.

– Он сказал, что у него в руках оружие, способное разрушить мир, каким мы его знаем, и пока только он один может им правильно пользоваться, – угрюмо промолвил низкорослый гном. – Нужно как можно скорее уничтожить эти предметы, пока они не натворили новых бед.

– Э, уважаемый! – вмешался Антонио. – Это ваще-та наша собственность!

– Мне самому нелегко принимать такое решение, но вы должны понимать, какую опасность представляют эти безделушки. Я бы с удовольствием их исследовал, понаделал бы кучу полезных механизмов с их помощью. Но, зная, на что они способны… нет! Ни в коем случае. Вам придется смириться.

– Господин Кляйне, вы не понимаете, – твердо сказал шаман. – Это вовсе не безделушки. Это божественные творения!

– Слушайте гоблина, – услышали все голос, идущий от клетки с хапугом. – Он дело говорит. Быры уничтожать нельзя, а то всем плохо будет. Да вы и не сможете.

Мардер разочарованно повернулся к пленнику. В его глазах отразилась бездна сожаления, для выражения которой пожилой гном с большим трудом подобрал приличные слова.

– Вор до общения со следствием снизошел? – огорчился он. – Значит, пытки не нужны? Жаль. Очень, очень жаль.

– Не Быры, а Биры! – поправил Моротара Гарб. – Три ночи назад мне вновь было видение, и богиня подтвердила, что это они. Биры – части посоха Бирканитры. Нам надо срочно их собрать воедино.

– Врешь! – Моротар заревел из клетки так, будто его огрели кнутом по спине.

– Что, правда не нравится? – улыбнулся Гарб. – Бирканитра рассказала мне все. И как ее подлый братец сковал ее, и как посох у нее отобрал, и как племя ваше обманул. Быр-Хапуг даже обломки посоха назвал в свою честь Бырами, а не Бирами. Он вам, наверное, даже сказал, что это он создал посох, но враги его украли и спрятали?

– Вранье! Неправда! – как резаный, верещал хапуг, стучась при этом головой о прутья решетки.

Изо рта пленника пошла пена.

– Что это с ним? – спросил Каввель, нахмурив густые черные брови. – На боевую ярость непохоже.

– Религиозный фанатик, – пояснил Гарб. – Любая мысль, противоречащая его догмам, вызывает у него агрессию или истерику.

– И все же, я настаиваю на уничтожении этих опасных штукенций, – напомнил о себе Маус.

– Подожди, – бесцветным голосом возразил ему Мелдон.

У маркиза тряслись руки, и он постоянно облизывал пересохшие и потрескавшиеся губы.

– Мы должны помочь собрать этот проклятый посох.

– Не понял! – возопил гном. – Я ради кого стараюсь вообще? Мне напомнить, кто из нас без магии и ста лет не протянет?

– Очень трогательно, благодарю за заботу, Маус. Но наш новый коллега прав. Если мы действительно имеем дело с частями посоха богини гоблинов, его нужно восстановить.

– Вы бредите, коллега, от отсутствия магии. Еще бы, такой стресс. Сходите в лазарет, там вам дадут хорошее снадобье…

– Я не брежу, – умоляюще произнес Мелдон. – Послушай, Маус… друг мой. Это важно!

Никогда прежде ни один эльф не называл гнома другом, и это слово произвело на фон Кляйне сильное впечатление.

– Хорошо, гут! Гут! Я слушаю, – цверг согласился, как обычно соглашаются со смертельно больным – лишь бы тот не капризничал.

Мелдон торопливо заговорил, будто боялся, что его вот-вот прервут, и он упустит нить – самое главное, и забудет это озвучить. Остальные сгрудились возле него. Странный душевный порыв заставил их внимательно слушать этого лусида, обладавшего знанием, от которого зависела их дальнейшая судьба.

– Мой прапрадед участвовал в штурме цитадели хапугов в девятьсот восемьдесят третьем году от Исхода.

Бурбалка присвистнул:

– Ого, это ж семь тыщ лет прошло!

– Я знал, что эльфы живут долго, но чтобы настолько… – пробормотал Каввель.

– Не перебивайте меня, сильвупле, – затараторил де Баранбас. – Да, мы живем по полторы тысячи лет, а потом добровольно покидаем этот мир, устав от его красот. Мне сейчас только четыреста восемнадцать. Так вот, мой прапрадед Бруинэтиэлль в числе первых ворвался в тронный зал. Он был изранен, но дрался как лев. От его руки пало немало врагов. Среди них был советник короля хапугов. Не помню, как его звали, да и неважно это. Важно то, что Бруинэтиэлль выхватил из мерзких лап этого существа драгоценнейший из свитков. В нем содержалась краткая история племени, и кое-какие размышления по поводу роли гоблинов во вселенной. Мой предок был ученым, как и я. Он расшифровал примитивную письменность хапугов…

Моротар от возмущения едва не разогнул прутья клетки и заорал, что есть мочи:

– Сам ты примитивный!

Мелдон демонстративно проигнорировал слова хапуга, злобно зыркающего красными глазами.

– …и узнал любопытные факты, – продолжил академик. – В числе прочего там говорилось, что до Исхода у гоблинов в пантеоне было всего двое богов – брат и сестра.

– Бирканитра и Быр-Хапуг, – благоговейно прошептал Гарб.

– Именно, мой юный друг! – подтвердил его слова эльф. – Сестра занимала главенствующее положение, а брат был у нее на побегушках. Разумеется, Быр-Хапугу такое положение дел не нравилось. В процессе Исхода он каким-то образом пленил сестру, лишив ее силы, заключенной в могущественном чаре – посохе. Злобный братец разделил посох на четыре части и спрятал в разных частях нового мира. Без посоха у Бирканитры не было ни единого шанса освободиться. Сам злой бог регулярно наведывался в место заключения сестры, чтобы усилить источник, питающий заклинание, а заодно поиздеваться над ней.

– Какое отношение эта сказочка имеет к нам? – спросил Маус.

Мелдон зажмурился, словно отгоняя таким способом бранное слово, грозившее сорваться с языка.

– Самое прямое, коллега. Лет через триста после Исхода, Быр-Хапуг потерпел сокрушительное поражение от Триединого. Его воплощение сгорело в очищающем пламени, а мятущийся дух куда-то сгинул. Оставшиеся без богов гоблины стали поклоняться духам предков и одичали. Лишь хапуги не отвернулись от своего творца, за что и были награждены через несколько сотен лет.