Северные морские пути России - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В этом тексте (как и в подавляющем большинстве текстов СА) присутствуют практически все известные признаки того, что принято называть «тоталитарным дискурсом», или «новоязом»130. Покажем это на примере из этого и других текстов СА.
ХАРАКТЕРИСТИКИ ТОТАЛИТАРНОГО ДИСКУРСА
Прежде всего в этих публикациях заметен значительный удельный вес ритуализованной речи, построенной на формулах, соответствие которых объекту речи несущественно, поскольку весь смысл сосредоточивается именно в самом соблюдении ритуала, в уместном и «правильном» использовании формул. Ср. в данном тексте: враждебный характер лавровского выступления; находятся люди, которые не прочь извратить суть преобразования Севера; проявлять больше политической бдительности, и др.
Основным признаком ритуальности речи становится то, что для нее совершенно неважно, истинно высказывание или ложно: оппозиция «истинный/ложный» заменяется оппозицией «правильный/неправильный», «уместный/неуместный» (Левин, 1994: 147)131. Поэтому один и тот же текст вполне может содержать то, что для современного читателя выглядит как противоречие, но современниками воспринималось как совершенно естественное и последовательное, более того – как единственно возможный способ писать в официальной печати. Пример:
«Сравнительно слабый рост перевозок по Омскому теруправлению объясняется тем, что оно не получает в 1937 г. новой тяги (за исключением одного парохода…). Наличный тоннаж не позволяет сколько-нибудь значительно повысить эксплоатационные показатели…» – и двумя страницами ниже: «Благодаря заботам партии и правительства речной транспорт Главсевморпути имеет все, что ему нужно, для плодотворной работы» (СА, 1937, № 10, с. 100 и 102; жирный курсив мой. – Н. В.). С точки зрения носителя тоталитарного языка никакого противоречия тут нет: верно, что заботами партии и правительства ГУСМП имеет все, что нужно, и одновременно верно, что в 1937 г. поставки пароходов недостаточны.
Далее. Для тоталитарного языка центральным является принцип, получивший в литературе название «манихейский словарь». Слова в таком языке получают, в дополнение к своему основному значению, оценочный смысл, который постепенно вытесняет основное значение слова и сам становится его единственным значением.
Например, изначально слово «советский» обозначало «относящийся к Совету»: частотные сочетания второй половины XIX века – «протоколы советских заседаний», «советское помещение» и т. п. Корпус дает первое употребление слова в дневниках Тургенева за 1825–1826 гг.; второе – в дневниках М. А. Корфа за 1838–1839 гг.: «Вчера я был у великого князя Михаила Павловича с некоторыми советскими бумагами…» В XIX столетии еще возможны контексты типа «советские передряги» (Ф. И. Буслаев, 1897) или «скаредное советское управление» («Русское богатство», 1901), но постепенно выражения вроде «советская комиссия» – изначально просто «комиссия, назначенная неким Советом» – теряют свое прямое значение и превращаются в комиссию единственного Совета – Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов, а прилагательное «Советский» начинают писать с прописной. Появляется выражение Советская власть, которое также поначалу означает Власть Советов РКСД, но через десяток лет теряет и это значение и становится просто прилагательным, обозначающим «наш, правильный, настоящий, хороший»: «советский подход», «советский характер», «советская политика», «советские писатели»… – и, соответственно, сочетания «антисоветские вылазки», «антисоветские выступления», «антисоветский подход в преподавании географии» и т. п. начинают обозначать просто «не наши, дурные, плохие».
В результате слова тоталитарного языка оказываются разделены на три группы: гонорифические, которые могут обозначать только позитивные явления (большевик, пролетариат, советский, революция), пейоративные, которые обозначают только негативные явления (империализм, религиозный, вредительский, капиталистический), и нейтральные, которые могут использоваться в обоих смыслах в зависимости от контекста (демократия (социалистическая или буржуазная), пропаганда (советская или фашистская), и т. п.).
Если вернуться к доносу на Лаврова, то видно, что там нейтральное слово характеристика маркируется как пейоративное с помощью определений враждебный и клеветнический; нейтральное слово утверждение маркируется словом вредное; сам Лавров и его действия (как и действия его сторонников) характеризуются только пейоративными терминами (песнь из правооппортунистического арсенала; блудил; роль труса и молчальника; и др.). Сюда же можно отнести и знак (?!), которым автор доноса маркирует цитату из Лаврова: говоря о «нашей культбазе», тот сказал, что «местное население воспринимает ее как повинность». С точки зрения тоталитарного языка так сказать нельзя, это противоречит нормам языка: гонорифическое «наша культбаза» не может стоять рядом с пейоративной «повинностью».
Используется в этом тексте и прием иронического цитирования: если по каким-то причинам требуется употребить «позитивное» или «нейтральное» слово как «негативное», используются кавычки (Лавров – «опытный» полярник, «знаток» Севера, который протаскивает свою «программу»); аналогом кавычек выступают слова типа «так называемый», «пресловутый» и др.
Пример из других статей СА: партийные организации «забыли ясные и четкие указания Ленина и Сталина о большевистском методе отбора при приеме в партию…» (СА, 1937, № 10, с. 16) – и ср.: «Примером небольшевистского отношения к приему в партию может служить Красноярский политотдел Севморпути» (СА, 1937, № 10, с. 16). В этих предложениях большевистский означает просто ‘правильный, хороший’ (гонорифический термин), а небольшевистский – ‘неправильный, плохой’ (пейоративный термин).
Прием маскировки под общеизвестное предполагает использование выражений типа «всем хорошо известно…», «бесспорно, что…». В доносе на Лаврова этот прием обнаруживается в первой же фразе: «Индустриализация хозяйства Главсевморпути… должна пойти… по линии создания собственного мощного ледокольного флота и укрепления морского транспорта как бесспорно ведущей отрасли Севморпути» – после этого «бесспорного» утверждения все, о чем говорил Лавров, подается как ложное, как противоречащее тому, что «всем известно».
Еще несколько примеров:
«Как известно, хозрасчет требует правильной отчетности. К сожалению, отчетность у нас страдает большими недостатками» (СА, 1939, № 9, с. 22). Если учесть, что хозрасчет начали вводить незадолго до этого, вряд ли можно поверить, что это действительно «известно» читателю.
Критикуют некоего Шашлова, который «прибыл к нам с курсов Севморпути, пользующихся в Арктике, как известно, не очень хорошей славой. Качество подготовки на этих курсах оставляет желать много лучшего» (СА, 1938, № 10–11, с. 32). Это «как известно» – тоже явный риторический прием.
Статья «Усилим борьбу против шаманства» начинается фразой, сразу расставляющей все правильные акценты: «Как известно, шаманство в прошлом было вернейшей опорой царизма, родовых старейшин и местных богатеев, их наиболее действенным отрядом идеологического порабощения широких масс трудящихся национального населения Крайнего Севера» (СА, 1938, № 10–11, с. 107).
И так далее.
Сознательное умалчивание. Авторы статей СА явно избегают упоминать определенные факты, события или имена. Примеры умалчивания нелегко подобрать
