Друзья мои мальчишки - Эсфирь Цюрупа

И они все втроём — три Ильи — ушли далеко за околицу, в луга.

— Да где ж Рыжик? — опять спросил Илюша.

Дед уголком глаза глянул в сторону Платова Второго, помолчав, ответил:

— Отправил я его.

— Да куда? — не отставал Илюша.

— К твоему отцу на стройку. Учится Рыжик. Монтажником будет.

Илюша увидал, как батя живо повернулся к деду:

— Отец…

Но дед продолжал говорить своё. И говорил он только Илюше:

— И ещё двоих отправил. Лучших. А сам вот набрал новых, несмышлёнышей. Ничего, тоже хорошие ребята, тоже мастерами станут.

Дед Илья говорил громко и весело. Как-то даже слишком весело. Илюше вдруг показалось: затем так и говорит, чтоб никто не заметил, как ему грустно, как он тоскует без Рыжика. И наверное, без Илюши тоже.

Илюша сунул свой кулак в руку деду, и дальше они всё время шли вместе. В роще, на прогалине, решили отдохнуть. Отец ходил вдоль поляны, курил и думал. А Илюша с дедом сели под берёзой. Дед молчал. Илюша положил голову ему на колени и тоже стал думать о всяком разном. Лежал и глядел вверх. Видел над собой небо, видел обросший седой щетиной дедов подбородок.

— Деда, — спросил он, — ты до скольких слонов тогда досчитал?

— Каких слонов? — удивился дед.

— Ну, тогда, ещё давно… После, как подкову гнули… На берегу, у нас дома… ты всё считал и считал… Ну, помнишь?

И дед вспомнил. И Таиску он тоже вспомнил с её слонами.

Он долгим, внимательным взглядом поглядел в широко распахнутые Илюшины глаза.

— Милый ты мой, — сказал он тихо. — Я не слонов считал. Я дни считал. Прикидывал, как нам с бригадой управляться, как нам работу лучше распределить. Хороший ты мой… — Он прижал к себе внука. Склонился над ним, будто хотел его загородить от всего — и от солнца, и от ветра, и от стрекозы, которая летала над ними. Стал гладить ему лоб и щёки жёсткой ласковой ладонью: — Мне слоны не помогут, нет, Илюшенька… Я только на одних людей надеюсь, только…

Тут как раз пришли косари окашивать поляну — сумрачный лысый старик и быстроглазая женщина, до самых бровей повязанная косынкой.

— Доброго здоровья, Илья Иванович! С приездом гостей! Сразу видна ваша порода — сын и внучек, — сказал старик и вытер платком блестящую лысину.

Илюше понравились слова старика и сам он показался симпатичным. А дочка старикова не понравилась: чего она то и дело поглядывает на батю и смеётся?

Дед Илья взял у старика из рук косу и сказал:

— Дай-ко, друг, спину маленько размять.

Поплевал на ладони, взялся половчей, развернул плечо, отвёл косу на вытянутой руке — и пошёл, пошёл. Только сильные лопатки заходили на спине под рубашкой. Ж-жих, ж-жих, — пела коса, и травы, подкошенные, падали наземь.

— Умел, — похвалил старик.

— За таким и молодому не угнаться, — сказала старикова дочка и, взглянув на Платова Второго, засмеялась.

А он тоже подошёл, взял косу из её рук.

— Отдохните пока, — сказал он ей.

Взвесил косу на руке — легковата, мол, — приловчился, отвёл косу назад — и пошёл вслед за дедом Ильёй, чуть отступя вбок, по некошеному ряду: ж-жих, ж-жих, ж-жих…

И показалось Илюше: что-то невидимое связало накрепко деда и батю. Потому единым рывком разворачиваются их плечи, и распахиваются вороты рубах, и груди поднимаются одним дыханием. И враз, тугой волной, падает скошенная трава. И в их руках широкими полукружьями, легко и сильно, будто играючи, ходят не две косы, а одна, общая, о двух ножах…

— В одно идут, красиво, — похвалил старик.

А женщина села на траву рядом с Илюшей, скользнула по нему смеющимся взглядом:

— За тобой дело. Подрастай да выходи третьим!

— А вот и выйду! — ответил Илюша и отсел от неё подальше.

А когда втроём шли обратно, Илюша делал своё дело — сбивал палкой цветы татарника. Потому что, если их не сбить, они станут колючими «собаками» и рассеют злые семена по всему полю. Он сбивал их и краем уха слушал, как дед Илья и отец говорят меж собой.

Дед сказал:

— Не поеду, нет.

— Обида — плохой советчик, — возразил ему батя.

А дед ответил:

— Тут не обида. Тут — беда. Если для человека дела нет, — беда!

Батя с досады тоже сбил головку татарника:

— Говорю, дело найдём!

— А зачем мне его искать? — сказал дед Илья. — Пусть бездельники дола ищут. А меня моё дело завсегда само найдёт.

Немного прошли молча, Илюша — по кромке луга, а дед Илья и батя — по дороге.

Батя сказал:

— Какое же из дел твоё? Ты, отец, за свою жизнь и печником был, и ковалём, и плотничал. А сколько домов сложил — не сосчитать. Тебе в руки любое дело просится.

— А то дело моё, — ответил дед, — которому я позарез нужен. Тому делу я и работник, я и хозяин, а не малая родня при большом родственнике. Понял? — И добавил коротко, как отрубил: — На том разговор и кончим.

Они вернулись к дому, где жил дед Илья.

— Матери привет передашь, — сказал дед Илья. — Да смотри, как бы Илюшка в пути с твоего драндулета не слетел. Привяжи его, что ли.

— Никакой не драндулет, а мотороллер! — возмутился Илюша. — Не надо меня привязывать! Маленький я, что ли?

— Мы уж с ним не раз ездили, — успокоил деда Илью Платов Второй. — Садись, сынок. Держись за скобу крепче.

Дед Илья подошёл, поглядел, как Илюша сел, проверил — есть ли за что держаться. Потом трижды поцеловал Илюшу в щёки, в левую, в правую и опять в левую.

— Приезжай, деда! — шепнул ему Илюша.

Мотороллер рванулся вперёд, и они помчались.

По пути в какой-то деревне останавливались у магазина, выпили вдвоём целую бутылку фруктовой воды, а одну взяли про запас.

Когда же Илюша опять взобрался на заднее сиденье, Платов Второй обернулся, весело подмигнул ему и спросил:

— Ну, а тайна-то как поживает? Строишь?

— Почти выстроил! — радостно ответил Илюша. — Только она теперь уже другая, безо всяких колёс!

— Да ну? — Платов Второй нажал на педаль, мотор взревел, они рванулись вперёд.

А Илюше стало вдруг так хорошо оттого, что вот они вместе — отец и сын — мчатся по полям и лугам, через леса и мосточки, далеко-далеко, в свой родной городок. И колосья кланяются им вслед, и пыль клубится за ними. И мотороллер у них такой быстрый. И батя у Илюши прямо замечательный. И ему захотелось сию минуту, вот сейчас, рассказать свою тайну.

Вцепившись руками в скобу, подпрыгивая на рытвинах, Илюша крикнул прямо в горячую отцовскую спину:

— Это настоящая будка для мороженого!

Но мотороллер трещал, полная ветра дорога на самой большой скорости летела навстречу, и Платов Второй так и не расслышал доверчивых и очень важных Илюшиных слов.

…А поздно вечером, когда уже кончилась работа на стройке, дед Илья сидел один в своей каморке и писал письмо бабе Тане. Горела лампа. Из темного палисадника залетали в окно белые ночные бабочки. Дед Илья накрывал их своей большой ладонью и осторожно выбрасывал обратно на волю.

— Лети, лети, пока летается, — говорил он и опять брался за перо. Он писал:

«…а Илью-сына ты, Таня, обихоживай, корми его получше, сала ему давай, что ли. Худой он, а работа его ответственная.

Таня, твои замечания я учитываю, всё думаю, чем могу помочь сыну. Решу, тогда тебе сообщу первой. Однако скоро меня обратно не ожидай. А болезни нам с тобой, Таня, надо пока что отложить. Выдюжим. У меня тоже сильная ломота в сердце, однако я на людях не выказываю, чтобы не подумали: «Пора тебе, старик, на печку да на пенсию». Я так считаю: даже помирать собрался — так рожь сей! А у нас с тобой, Таня, ещё много дел не переделано. У тебя на руках Илюша, да и второй Илья, сын, без твоего обихода совсем, гляди, отощает. Да что тут лишнего говорить: ты всем нам, мать, как ясно солнышко… Ну, а мне до осени обязательно нужно ясли для здешних ребятишек под крышу подвести. Ты уж, Танюша, как-нибудь пока управляйся без меня…»

А бабочки опять влетали в окно, шуршали на бумаге и размазывали чернильные буквы.

Глава 17. Что это такое?

В новой школе уже все классы покрашены, и у заведующей учебной частью на столе лежит толстая тетрадь. Туда записаны все ребята, которые осенью пойдут учиться в первый класс. Илюша и Таиска тоже.

В магазин привезли тетради и учебники, у староузских ребят всё уже куплено, сложено в новые ранцы и портфели.

А солнце сияет и жарит во всю силу. Сено давно высушили, сметали в большие, как дома, стога. Ровный гул машин стоит над полями, там убирают хлеб. Но в это лето ребята почти не бегают смотреть на уборку. У них только и разговоров, что о Новом городе.

Три улицы уже выросли. К Октябрьским праздникам во все дома въедут жильцы. А ещё одна улица только-только проклюнулась из земли, стены едва поднялись над пустырём.

У староузских ребят теперь много знакомых строителей. Экскаваторщики их уже по многу раз сажали в кабины экскаваторов, а бетонщики позволяли разравнивать мокрый бетон, а сварщики давали подержать свои защитные маски, сквозь них не больно смотреть даже на солнце.