Ночной скиталец - Сьюзен Кэрролл

— Ты, кажется, забыл, Вэл, что Рейф был тем, кто выезжал со мной ночь за ночью в поисках того самого меча, который он, по твоему мнению, украл.

— Притворяясь, что помогает тебе искать, также как притворяется, что он твой друг. Откуда ты знаешь, что он не водил тебя кругами, отводя от себя подозрения?

— Хватит, Вэл! — резко сказал Ланс. — Я больше не буду слушать эти необоснованные обвинения в адрес человека, который как… как брат мне.

— Как брат тебе? — повторил Вэл почему-то охрипшим голосом. — Я… я полагал, что я являюсь таковым.

Ланс отшатнулся от боли, которую увидел в глазах Вэла.

— По крайней мере, — пробормотал он, — Рейф Мортмейн не портит мне жизнь постоянными нравоучениями и не висит за моим плечом, как чертов ангел-хранитель.

— Ты мой брат, Ланс. Прости меня за то, что я забочусь о тебе.

— Я достаточно часто говорил тебе прежде. Я не хочу…

— Я знаю. Тебе не нужно никакой помощи от меня, — взгляд Вэла опустился на его трость. Он обвел пальцем вокруг наконечника из слоновой кости и, снова подняв на Ланса глаза, в мягкой карей глубине которых читалась мольба, спросил: — Разве то, что я сделал тогда, было так ужасно?

Они с Вэлом почти никогда не обсуждали то, что случилось на поле битвы в Испании, и Ланс редко размышлял об этом даже в самое благоприятное время. Он попытался отвернуться, уйти обратно в библиотеку, но Вэл настаивал на ответе, встав так, чтобы загородить ему дорогу.

— Я использовал тот маленький сент-леджеровский талант, которым владею, чтобы попытаться спасти жизнь своего брата. Разве это неправильно, Ланс? Что, если бы ты мог закрыть меня собой от пули? Ты можешь сказать, что не сделал бы этого?

— Это было бы совсем другое, — процедил сквозь зубы Ланс.

— Почему? Потому что ты великий Ланселот, названный в честь легендарного героя, тогда как я лишь Валентин, крещеный в честь нелепого святого?

— Ты… проклятый святой! Ты дошел до того, что из-за меня стал хромым, и тебя это даже не беспокоит.

— Конечно, беспокоит! Каждый день я должен бороться просто чтобы взобраться на самого смирного старого пони из конюшни; каждое утро, когда моя нога еще такая чертовски жесткая, я думаю, смогу ли справиться с тем, чтобы самостоятельно выбраться из постели? И каждый раз, когда я смотрю на свои рапиры, я понимаю, что никогда снова не смогу фехтовать… — Вэл оборвал свою страстную тираду, его голос смягчился. — Но несмотря на все это, я не сожалею о том, что сделал для тебя.

— Моих сожалений хватит на нас обоих, — ответил Ланс. — Я не просил тебя о такой благородной жертве, и я обнаружил, что мне чертовски сложно простить тебе это.

— Я никогда не надеялся на твое прощение, Ланс. Все, чего я хотел, это чтобы ты простил себя, — только вздохнул Вэл, освобождая брату проход и уныло ковыляя дальше по холлу.

Ланс смотрел, как он уходит, со знакомым смешанным чувством сожаления и негодования, удивляясь, почему Вэл не мог просто поступить так, как они поступали, когда спорили в детстве: разобраться с Лансом легким ударом по голове вместо этих скорбных взглядов.

Он боролся с сильным желанием броситься вслед за братом. И сделать что? Выяснить все между ними раз и навсегда? В их детстве было время, когда он и Вэл так хорошо понимали друг друга, им требовался лишь один взгляд, дружеское похлопывание по плечу, чтобы помириться после ссоры.

Но Ланс сомневался, что сейчас в целом мире нашлось бы достаточно слов, чтобы разрешить проблемы между ними. И кроме того… ему еще надо было разобраться с Рейфом Мортмейном.

Ланс устало вздохнул. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы успокоиться и затем открыть дверь библиотеки. Он с раздражением обнаружил виновника своей ссоры с Вэлом, спокойно читающим книгу.

Выражение угрозы исчезло со спокойного лица Рейфа. Он просто выглядел позабавленным, когда откладывал том в сторону.

— Тебе удалось утихомирить брата? — спросил он. — Никогда не думал, что он может быть таким пожирателем огня.

— Он не таков, — Ланс захлопнул дверь за собой, — если ты намеренно его не провоцируешь.

— А-а-а, но есть что-то слишком святое в благородном Валентине. Никто не может отказаться от того, чтобы подействовать ему на нервы. Я уверен, ты и сам часто так поступаешь.

— Да. Рейф, но он мой брат, черт возьми. Это мое право изводить его. И ничье больше.

— Тогда, возможно, тебе лучше предупредить своего брата, что я не собираюсь долго терпеть его тонкие, завуалированные обвинения и подозрения.

— Подозрения, которые ты изо всех сил поощряешь.

— Мне была бы от этого хоть какая-то польза, поступи я иначе? — ответил Рейф. И Ланс понял, что с ним невозможно спорить.

Это была правда. Какое бы преступление ни совершалось во владениях замка Леджер, Сент-Леджеры сразу были готовы повесить за это ближайшего Мортмейна. Ланса смущало то, что его собственный брат-близнец оказался одним из самых страстно желающих затянуть петлю.

Сент-Леджер попытался извиниться за поведение Вэла. «Странное дело», — с кривой усмешкой отметил он. Обычно все бывало совсем наоборот.

— Вэл не имел в виду какие-то намеки, — сказал Ланс. — Это все потому, что он измучен, находится на грани срыва после того, что случилось прошлой ночью. Мы оба.

— И мой приход сюда очевидно оказался нежеланным вторжением.

— Не будь таким чертовым глупцом. Тебе всегда рады в моем доме, и я бы очень хотел, чтобы ты знал это.

Слабая улыбка тронула губы Рейфа.

— Как странно. Твоя мать однажды сказала очень похожие слова мне. М-м-м…без ругательств, конечно.

Взгляд Рейфа скользил по библиотеке. Он признал:

— Я сам себе кажусь немного напряженным этим утром. Много времени прошло с тех пор, как я был в этом доме, — он признал.

— Слишком много, — согласился Ланс.

Рейф шел вдоль ряда книжных шкафов, стараясь пальцами дотянуться до потрепанных корешков книг, как человек, который стремится прикоснуться к воспоминаниям, но не уверен, стоит ли их воскрешать.

Редкая мягкость проскользнула по его обычно жестким чертам лица, когда он вынул одну книжку, потом другую, чуть улыбнулся какому-то названию, как старому забытому другу.

— Я плохо помню оставшуюся часть дома, — сказал он. — Но эту комнату я запомнил очень хорошо. Возможно, потому что твоя мать проводила так много летних дней здесь, пытаясь превратить меня в ученого.

— Моя мама с каждым пыталась проделать это.

— Она могла бы даже преуспеть со мной. Она была… очень ласковой и терпеливой женщиной. После того, как моя мать умерла и оставила меня брошенным в Париже, Мэделин настояла, чтобы меня разыскали и привезли в Англию. Ты знал это?