Голубое шампанское - Джон Варли

Но тем не менее, когда Бэбкок велела ей надеть голубое платье вместо розового, Бах послушалась ее. Когда она сказала изображать из себя отчаявшуюся и одинокую особу, Бах старалась изо всех сил. Теперь же Бэбкок утверждала, будто бар «Выбирай, что дают» был неподходящим местом. Бах ждала.

– В компьютерной базе данных утверждается, будто погибшие проводили время в подобных местах, но мне на это наплевать, – сказала она. – Возможно, так и было, но они явно не сидели там до упора. Им наверняка захотелось бы перебраться в более тихое заведение. Если подцепишь кого-нибудь в «Выбирай», ты не поведешь его домой, а трахнешься с ним прямо на танцполе. – Штейнер застонал, а Бэбкок ухмыльнулась ему. – Не забывай, Эрих, это было служебной необходимостью.

– Не пойми меня превратно, – сказал Штейнер. – Ты очаровательна. Но всю ночь напролет? У меня теперь ноги болят.

– А почему именно место потише? – поинтересовалась Бах.

– Я не знаю. У них была депрессия, а в таком состоянии трудно долго находиться в «Выбирай». Туда приходят ради короткой яростной случки. Но если тебе совсем грустно, ты скорее будешь искать друга. А Беллману нужно место, откуда есть шанс увести жертву к себе домой. Домой же уходят только в том случае, если отношения выстраиваются как достаточно серьезные.

Бах эти аргументы показались весомыми. Такие рассуждения соответствовали ее взглядам. На многолюдной Луне важно было иметь свое личное пространство, куда можно пригласить только близких друзей.

– Так ты думаешь, что сначала он становился для них другом?

– Опять же я просто рассуждаю. Ладно, смотри. Ни у кого из жертв близких друзей не было. Большинство ждали мальчиков, но при этом были гомосексуалками. Делать аборт было уже поздно. Они сами не знали, хотят ли детей, но решили стать матерями, так как эта идея показалась им хорошей. Однако, узнав о мальчиках, они потеряли уверенность в том, что хотят сына. От них требовалось принять решение: оставить ребенка себе или отдать его государству. Им нужно было с кем-то поговорить. – Она замолчала и выжидающе посмотрела на Бах.

Звучало все это не слишком убедительно, но других версий не было. Им не помешало бы найти еще одно место. Это немного успокоило бы нервы Бах, и уж тем более – Штейнера.

* * *

– Самое подходящее заведение для Снарка, – сказал Штейнер.

– Правда? – спросила Бах, изучая фасад здания и пытаясь распознать в голосе Штейнера нотки сарказма.

Возможно, он был прав, и Беллман окажется именно здесь, решила она, однако это место мало чем отличалось от пятнадцати других, которые они успели обойти за три недели.

Заведение называлось «Гонг», хотя почему его так назвали, было совершено неясно. Это был не особенно популярный бар на 511-й штрассе Семьдесят третьего уровня. Штейнер и Бэбкок вошли внутрь, а Бах дважды обогнула квартал, чтобы ни у кого не возникло подозрений, будто они вместе, и лишь после этого отправилась в бар.

Внутри царил полумрак, но не такой густой, чтобы возникло желание воспользоваться фонариком. Продавали только пиво. В зале были столики и длинная деревянная барная стойка с медной подставкой для ног и вращающимися стульями. В углу стояло пианино, и темноволосая женщина принимала заказы. Старомодная обстановка в духе двадцатого века. Бах уселась в конце барной стойки.

Прошло три часа. После первой недели Бах едва не сошла с ума. Но теперь, кажется, научилась глядеть в пустоту или изучать свое отражение в зеркале бара, ни о чем при этом не думая.

Однако сегодняшняя ночь должна была стать последней. Через несколько часов ей предстояло запереться у себя в квартире, зажечь свечу перед кроватью и не выходить из дома, пока не станет матерью.

– У тебя такой вид, словно ты потеряла лучшего друга. Я могу угостить тебя чем-нибудь?

«Каждую ночь я раз по десять слышу нечто подобное», – подумала Бах, но вслух ответила:

– Как хотите.

Когда он сел, послышался звон. Бах тут же посмотрела вниз, а затем – на его лицо. Это был не тот мужчина, которого она видела в первую ночь в «Выбирай, что дают». В последнюю неделю стало невероятно модно носить колокольчики на гениталиях. Это поветрие оказалось даже популярнее, чем выращивание цветников на лобке, когда все бегали с крошечными цветочками, растущими из паха. Мужчин, которые носили колокольчики, называли «звенящими писями» или еще более приторно-ласково – «звенисями».

– Если предложишь позвонить в твой колокольчик, – непринужденным тоном сказала Бах, – станешь обладателем яиц всмятку.

– Да ну? – невинным голосом спросил он. – Я ни о чем таком даже и не думал. Честное слово.

Бах знала, что он собирался сказать что-то в этом духе, но его улыбка была такой искренней, что она тоже улыбнулась в ответ. Он протянул руку, и она пожала ее.

– Луиза Брехт, – сказала она.

– Я – Эрнст Фридман.

Разумеется, имя было ненастоящим, это удивило и немного расстроило Бах. Пока что он показался ей самым приятным мужчиной из всех, с кем она разговаривала за последние три недели. Она даже позволила ему выведать у нее ту выдуманную историю жизни, которую Бэбкок написала на второй день, и он слушал ее очень внимательно. Бах поймала себя на мысли, что сама почти поверила в эту историю, пережила то чувство безысходности, которое придало еще больше правдоподобия рассказу о скучной до жути жизни Луизы Брехт. Ничего подобного раньше ей не удавалось достичь.

Поэтому она испытала шок, когда увидела, что Бэбкок прошла у нее за спиной и направилась в туалет.

Бэбкок и Штейнер не теряли времени даром те двадцать минут, пока она общалась с «Фридманом». Микрофон, спрятанный в одежде Бах, позволял им услышать весь разговор, в то же время Штейнер снимал происходящее на крошечную телекамеру. Результат передавался на компьютер, сличавший голос и фотоизображение для получения удовлетворительного результата. Если совпадений не будет найдено, Бэбкок должна оставить в туалете записку. Вероятно, она именно этим и занималась в тот момент.

Бах увидела, как она вернулась и снова села за свой столик, а затем встретилась с ней взглядом в зеркале. Бэбкок едва заметно кивнула, и Бах почувствовала, как по коже у нее побежали мурашки. Возможно, этот человек и не был Беллманом – он мог оказаться одним из многочисленных мошенников или же имел на нее еще какие-то виды – однако это был первый настоящий прорыв за все время работы команды.

Она выждала немного, допила пиво, затем извинилась и сказала, что скоро вернется. Бах ушла в глубь бара и скрылась за